(Начало см.: тезисы 1 - 13; 14 - 17; 18 - 22.)

 

 

*   *   *

 

22/ Содержание двадцать второго тезиса,–

– как выглядят вышеохарактеризованные наши предложения в свете общей марксистско-ленинской теории становления коммунистического социально-экономического и социально-политического устройства?

Марксизм-ленинизм подразделяет,– как мы знаем,– всю коммунистическую общественно-экономическую формацию на две фазы: низшая – это социалистический строй как таковой, высшая – здесь широко вступают в свои права собственно-коммунистические общественные отношения.

Социализм,– при всём том, что он проходит (как настоятельно подчёркивается сейчас) разные стадии конкретно-исторической зрелости,–   в целом  отличается от высшей фазы тем, что трудящиеся присваивают факторы производства пока ещё по принципу "рабочей силы" (или формального равенства); иными словами, способность человека к производительному труду реализуется при социализме во многом ограниченно, однобоко, труд никоим образом не превратился ещё в массовую   жизненную потребность,  он объективно не является   самоцелью  общественно-производственного процесса, но служит лишь   средством  обеспечения непрерывного народнохозяйственного функционирования. Соответственно, производство и управление производством до известной степени   противостоят  трудящемуся как индивидуальности, они стремятся "использовать его в своих интересах", причём этот "производственный" интерес далеко не всегда совпадает не только с "личным" интересом работника, но и с его   личностным  интересом,– с его пониманием своего гражданского долга, т.е. с интересом   объективно-общественным . Между объективно-общественными, подлинно   массовыми  интересами и текущими целевыми установками системы управления производством обнаруживается,– в результате,– определённое   отчуждение,  которое практически выражается в существовании бюрократизма ("бюрократического извращения", по В.И.Ленину), "академически" же вынуждает говорить о социалистическом равенстве именно как о равенстве лишь   формальном, неполном, подлежащем политическому и экономическому преодолению.

Специфически-коммунистическая "форма собственности на средства производства" – это присвоение их по принципу уже не "рабочей силы", а творческой способности (или фактического равенства); "в идеале" это означает: общественно-производственный процесс и с экономической, и с технической его стороны организован и оснащён так, что человек участвует в нём исключительно как его    субъект, его направляющий и управляющий (а не пассивно-"ресурсный") агент,– в противовес "рабочей силе", которая (если не приукрашивать действительное положение вещей) в процессе производства мало чем управляет, она лишь потребляется там сама.[1]

Вполне очевидно,– думается,– что фазы коммунизма представляют собою два гигантских социоструктурных мегацикла, в одном из которых в качестве центрального производственного отношения всё ещё продолжает доминировать "рабочая сила", второй же протекает под знаком неуклонно укрепляющегося могущества новой, всемирноисторически-высочайшей "формы собственности" – отношения "творческая способность".[2]

Согласно марксистской концепции "опережения" прогрессивной надстройкой назревшего перелома в структуре, в самом конкретно-историческом "качестве" производственных отношений,– согласно концепции "опережения", чтобы перейти от труда – "рабочей силы" к труду-творчеству на базисном (а затем и на непосредственно-технологическом) уровне, надо сначала подыскать представлению о творчестве действенный   политико-правовой  эквивалент, который требуемым переменам пробивал бы дорогу в организационно-политическом плане. Но политико-правовой "аналог" творческой инициативы – это опять-таки   критика ,  поскольку творить – подразумевает создавать новое, тем самим неизбежно вступая в противоборство с отжившим, омертвевшим, а это и значит критиковать.

Свобода критического волеизъявления,– последовательно фиксируемая в определённой "сети" соответствующих институциональных узаконений и норм,– одинаково оказывается, таким образом, приоритетным надстроечным инструментом крупнейших базисных "нововведений",– неотступно ожидающих нынче страну,– как бы мы их ни толковали:

как необходимость овладеть социоструктурным "секретом" своевременного и эффективного восстановления периодически нарушающегося динамического равновесия во взаимодействии базиса и реально производящих масс

или как необходимость подняться от труда, осуществляемого по принципу затраты "рабочей силы", к труду – беспрепятственному самообнаружению и самоутверждению гармонично развивающейся человеческой личности.

Удивительного,– впрочем,– тут абсолютно ничего нет, поскольку коммунистическая общественно-экономическая формация именно и являет собою (как поистине бессчётно повторяли наши классики) такую высоту развития человечества, когда людям удаётся, наконец, установить "контроль и сознательное господство"[3] над наиболее могущественной, нетерпимо-"авторитарной" естественноисторической стихией – над стихией своих собственных межличностных зависимостей, складывающихся при совместном производстве материальных и культурных благ, над стихией   производственных отношений .  А контролировать сознательно динамику производственных отношений, как общественно-материальной формы движения производительных сил, в этом ведь никакого иного смысла и не заключается, кроме того что основной закон их взаимодействия (закон   соответствия ,  или сущностное противоречие способа производства) на каждом этапе, каждом отрезке своего объективно-логического развёртывания находит для себя адекватные институционные рамки и обретает вид разумной, планомерной общественно-человеческой акции, но не трансцендентной катастрофы. Стало быть,– коль скоро базис гибко, "бесконфликтно" следует за спонтанным развитием главной производительной силы и упорядоченно взаимодействует с нею, значит, люди труда в полной мере (и материально, "подспудно", и открыто – институционально) выступают   субъектом , творческим началом своей экономической истории; но в марксистской науке именно это и хотят выразить, когда говорят, что при коммунизме труд общественно-производителен не в своём отчуждённо-"вещном" облике, как внешне нормируемая "работа", а в облике   субъектном ,  как свободное и неудержимое, глубоко-человечное "самоизлияние" творческой способности.

Суммируя, –

– обосновываемое нами предложение относительно широкой институционализации массовой критически-творческой инициативы достаточно правильно (как показывает анализ) отражает естественноисторические закономерности перехода к высшей фазе коммунизма;

программа мероприятий такого характера явственно служила бы структурно-политическим ключом, позволяющим "отомкнуть" вторую фазу (второй мегацикл) коммунистического революционного процесса и вызвать цепную реакции последующих благотворных изменений,– а это едва ли не с каждым днём делается всё более настоятельным, ибо мегацикл низшей фазы всецело и бесповоротно   завершён,  возможности   социалистических  производственных отношений вычерпаны до дна, они давно уже не то что   тормозят  нам общественно-производственное развитие, но их попросту тяжко "заклинило", и дальнейшее искусственное удерживание нашего общественного устройства на стадии "формального равенства" есть бессмысленное и безответственное разрушение накопленных народом производительных сил;

степень "заземлённости" практических рекомендаций, которые получаются при   действительном,  целенаправленном и добросовестном применении   действительного  диалектико-материалистического подхода к проблемам социалистической и коммунистической перспективы в СССР,– степень "заземлённости" практических выводов такова, что "хоть завтра", как говорится, принимайся за подготовку соответствующих законопроектов; причём немедленный и главный эффект любого среди них предсказать весьма нетрудно: спустя считанные дни после их обнародования никто не в состоянии уже будет объяснить себе и другим, как это раньше не могли додуматься до столь простой и результативной вещи.

 

23/ С позиции, которая в целом характеризуется так:

марксистская диалектика есть, прежде всего, логика и метод пролетарского переустройства мира, вплоть до утверждения повсюду на планете "полного" коммунизма,–

– заняв указанную позицию, нам удаётся

достоверно выявить теперешнее наше общественно-историческое "местонахождение" (на рубеже двух фаз коммунистического уклада и перед лицом тяжелейшего   торможения  производительной активности в народном хозяйстве устаревшими – формально-эгалитарными – производственными отношениями);

уточнить,– далее,– общую нашу стратегию в наличествующей конкретно-исторической обстановке (формально-эгалитарное присвоение средств производства по типу "затраты рабочей силы" должно быть постепенно – но решительно!– вытеснено фактически-эгалитарным присвоением по типу "творческой способности");

нам удаётся,– в-третьих,– и обрисовать, со многими и многими подробностями, какие шаги на уровне надстройки (институционирование "критики снизу") могли бы реально проложить путь требуемому   сущностному,  базисному перевороту,– а это именно   переворот,  по своим масштабам и историко-логической значимости, хотя от его внешнего обнаружения мы и должны добиться, во что бы то ни стало, предельной политико-правовой упорядоченности и организованности.

Следует заметить,– со всей определённостью,– что серией "законов о критике снизу" рекомендательный потенциал диалектикологического анализа проблем коммунистической революции отнюдь не исчерпывается; например, наши эгалитарные искания в политико-правовой плоскости выказывают убедительный контакт с конкретно-экономической сферой: в конкретной экономике главное – это принцип формирования дохода от производственной деятельности, но он ведь также бывает   эгалитарным  или   элитарным  в зависимости от того, какой компонент общественно-производственных затрат признан основным доходопроизводящим фактором. А отсюда открывается прямой и оздоровляющий доступ и к столь изнурительным "болевым очагам" в непосредственной хозяйственной практике последних десятилетий, как вопросы ценообразования; но углубляться детально в ценообразовательные и прочие конкретно-хозяйственные темы – это уже иное развитие, иной "виток" рассмотрений и не входило в задачу настоящей моей работы.

 

Кандидат

философских наук

Т.Хабарова

Москва, апрель 1980г.