Ко Дню памяти В.И.ЛЕНИНА, 21.01.2018

Ко Дню памяти В.И.ЛЕНИНА

21 января 2018 года

 

 

 

 

 

Соратники
                        и все советские люди,

мы остаёмся верны сформировавшейся у нас традиции ознаменовывать памятные ленинские и сталинские даты извлечениями из нашего … Нет, его правильнее называть не "архив", но,– как справедливо и дельно предложил В.В.Харламов,– "тезаурус". Извлечениями из этого нашего тезауруса, или,– как пытался обозначить нечто подобное А.Проханов в 2006г.,– "Ковчега". (См. "Завтра" от 22 февраля 2006г., перепечатано в наших "Советах граждан СССР" /г.Ростов-на-Дону/ №3–4, июль 2006г.)

впрочем, и Проханов тут,– как водится,– со своим Ковчегом всего лишь шёл по нашим стопам, будь то сознательно или "стихийно", но объективно это так.

Сравните:

"… народ вернётся сам к себе, вернётся … в национально-самосознательное состояние и освободит свою великую страну, которая называется и впредь будет называться СССР.

Когда народ придёт в себя, ему тут же потребуются все те идеологические и политико-правовые наработки, которые нами прилежно, неуклонно накапливаются:

и что он, народ, никуда не делся,– вот, пожалуйста, заявлено торжественно в Декларации в 1995г., в ООН несколько раз отправляли;

и что страна его де-юре существует,– и такой документ с 1997г. имеется, и куда могли – послали;

и что существует она в статусе временно оккупированной страны, которая должна быть освобождена,– и это есть, и проект новой редакции Конституции есть, и вообще, чего только нет.

Очнувшийся от шока народ обнаружит себя, интеллектуально и юридически, не на пустом месте, а во всеоружии. Я уже не говорю, что если этой работы не проводить, не тормошить его непрерывно, то он из шока попросту и не выйдет, так и погрузится безвозвратно в политическую кому.

Вот смысл нашей деятельности, наших сборов и всего, чем мы занимаемся."[1]

В отличие от прохановских "футурологов", у нас, как видим, речь идёт не о каких-то – на деле ясно, что несуществующих – "технологиях создания сверхчеловека", к тому же доступных, якобы, лишь неким "посвящённым",– но о вещах совершенно реальных, ознакомиться с которыми может, а в принципе и должен любой гражданин СССР, осознавший себя таковым, т.е. выпутавшийся из тенёт психоинформационной войны.

Итак, отправляемся за очередными полезными извлечениями в этот наш Ковчег – или, если ещё поточнее, арсенал нашей неотвратимой Победы в Третьей (надеемся, что последней) мировой империалистической войне.

Выдержки касаются достаточно оживлённо дискутируемой нынче проблемы "бюрократического извращения" рабоче-крестьянской государственности как главного зла, которое обусловило наше поражение на отыгранном (но пока ещё отнюдь не окончательном) этапе этой войны.

 

"… В выдержках этих, по существу, всё сказано
             о нашем прошлом, настоящем
                                        и о нашей будущей судьбе."

 

Со временем у нас оказалось прочно забыто, что классики марксизма рисовали первую ступень коммунистического строя далеко не в розовых красках и настоятельнейшим образом предупреждали об опасности застревания на ней.

"Мы имеем здесь дело,– указывает Маркс в "Критике Готской программы",– не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном,  сохраняет ещё родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло. Соответственно этому каждый отдельный производитель получает обратно от общества за всеми вычетами ровно столько, сколько сам даёт ему /курсив наш.– Авт./."

"То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме.

Здесь, очевидно, господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров /Курсив наш.– Авт./ …"

"... господствует тот же принцип, что и при обмене товарными эквивалентами /Курсив наш.– Авт./: известное количество труда в одной форме обменивается на равное количество труда в другой.

Поэтому равное право здесь по принципу всё ещё является правом буржуаз­ным ..."[2]

Стало быть,  "научная разница между социализмом и коммунизмом ясна",– подхватывает мысль Маркса В.И.Ленин в "Государстве и революции".[3]

"... Маркс показывает ход развития коммунистического общества,  которое вынуждено сначала уничтожить только ту "несправедливость", что средства производства захвачены отдельными лицами, и которое не в состоянии сразу уничтожить и дальнейшую несправедливость, состоящую в распределении предметов потребления "по работе" (а не по потребностям)."

"... один ещё переход средств производства в общую собственность всего общества ("социализм" в обычном словоупотреблении) не устраняет недостатков распределения и неравенства "буржуазного права", которое продолжает господствовать, поскольку продукты делятся "по работе"." ... остаётся в качестве регулятора ... распределения продуктов и распределения труда между членами общества /Курсив наш.– Авт./."

"... постольку остается ещё необходимость в государстве, которое бы, охраняя общую собственность на средства производства, охраняло равенство труда и равенство дележа продукта.  ... остаётся охрана "буржуазного права", освящающего фактическое неравенство."

"Буржуазное право ... предполагает,  конечно,  неизбежно и буржуазное государство ...

Выходит, что не только при коммунизме остаётся в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство – без буржуазии!"

"Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства ... Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного "синдиката"."

"Всё общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы.

Но эта "фабричная" дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на всё общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки общества от гнус­ности и мерзостей капиталистической эксплуатации и для дальнейшего движения вперёд /курсив наш.– Авт./."

"И тотчас вслед за осуществлением ... равенства труда, равенства зара­ботной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т.е. к осуществлению правила: "каждый по способностям, каждому по потребностям" /Курсив наш.– Авт./.[4]

В вышеприведённых выдержках, по существу, всё сказано о нашем прошлом, настоящем и о нашей будущей судьбе.

Застревание на фазе "фабричного равенства",– как нас и предупреждали,– чревато тем, во-первых, что нас обгонит капитализм. Ведь он тоже может в весьма широких пределах социально гарантировать рабочую силу, хотя бы ту, что проживает и трудится в основных капиталистических "метрополиях". Радикальную чистку общества от наиболее бьющих в глаза "гнусностей и мерзостей эксплуатации" современный высокоразвитый капитализм во многом способен проделать сам. И это практически произошло, причём никак нельзя пожаловаться, что основоположники коммунистического учения были слепы к такой возможности и нас от неё не предостерегли.

Во-вторых, "буржуазное государство без буржуазии",– будучи предоставлено, как говорится, самому себе,– немедля окажется опаснейшей внутренней пружиной обратного обуржуазивания общества в целом: появятся рецидивы эксплуататорства, отчуждения работника от средств производства, нарастающего классового расслоения – и так вплоть до открытого буржуазно-контрреволюционного взрыва, который у нас тоже практически произошёл.[5]

Фрагмент

Большевистская платформа в КПСС
     Документ принят
на Всесоюзной конференции сторонников
               Большевистской платформы в КПСС

(Минск, 13–14 июля 1991г.)

http://cccp-kpss.narod.ru/bpk/konf/konf1/BP1.htm

 

[5] Через непродолжительное время (уже в 1992–93 годах) Большевистская платформа пришла к выводу, что буржуазно-контрреволюционный взрыв в социалистической стране "сам по себе", без весьма и весьма существенного "содействия" извне произойти не может. Но вот послужить плацдармом для внешнего вмешательства перерожденческие тенденции в социалистической политической надстройке могут вполне – и даже наверняка послужат.

Социализм подвержен, конечно, опасности в известных пределах "поползти вспять", но полное превращение в "нормальный" капитализм для него объективно-исторически заблокировано, и социалистическое государство в этой "рецессивной" ситуации (теперь уже можно сказать – бывшее) попросту попадёт в колониальную зависимость от геополитического противника,– усердно этому способствующего. Естественно, если своевременно не опомнится. /Прим. ред./

 

Советская государственность                               
                        как "буржуазное государство без буржуазии".
"Бюрократическое извращение"                                         
                                        рабоче-крестьянского государства

 

 

Так же, как социализм наследует от капитализма "рабочую силу" и неизбежно ей сопутствующие товарно-денежные отношения,– хотя и в модифицированном виде,– так наследуется от капитализма и политический эквивалент товарной экономики – представительная демократия. Вспомним, что В.И.Ленин характеризовал Советское государство как "буржуазное государство без буржуазии". И ещё одна проницательная характеристика дана им Советскому государству – "рабоче-крестьянское с бюрократическим извращением". Если сопоставить обе эти характеристики, то нетрудно убедиться, что здесь фактически уже указано на бюрократию как на источник и носителя возможного БУРЖУАЗНОГО перерождения и разложения рабоче-крестьянской государственности.

Стало быть, в Советской власти самой по себе, как системе выборных, представительных органов, ничего эпохально нового, в сущности, нет. Именно "буржуазное государство без буржуазии" подразумевали классики, когда утверждали, что государство в будущем должно отмереть. Поэтому неправы те наши товарищи, которые упорно ищут в системе Советов каких-то необыкновенных демократических глубин и убеждены, что если от территориального принципа выборов вернуться к производственному, от этого что-то существенно изменится в лучшую сторону. Изменится, но далеко не столь значительно, как того ожидают.

А в чём же заключается действительная историческая новизна советской, социалистической демократии?

 

Коммунистическая партия –
– встроенный "мотор" власти Советов

 

Вернёмся на экономический "этаж". Тут у нас господствует отношение "труд – рабочая сила", причём рабочая сила уже не может являться товаром.

Поднимемся на этаж политический.

В буржуазном обществе гражданин ценится ПО КАПИТАЛУ, и вся избирательная система представляет собой не что иное, как рынок власти, где продаются и покупаются политические позиции, концепции, "имиджи" и т.п. Конечно, рынок власти предоставляет определённую степень свободы и покупателям, и продавцам; но не в большей мере, чем любой другой рынок, и здесь не надо обольщаться,

Социализм должен был этот рынок ликвидировать, и он это сделал. Но представительно-демократические структуры, хотя и полностью декоммерциализированные, продолжали существовать, как продолжал существовать их базисный корень – труд в форме рабочей силы.

Выборные органы требовалось укомплектовать людьми, отличившимися не в стяжании капитала и не в подаче каких-то своих личных достоинств как капитала, но именно в труде. Однако, "рабочая сила" – отношение, по самой своей природе ОБЪЕКТНОЕ, в известном смысле пассивное. Человек может быть прекрасным производственником, подлинным героем труда, но таким людям несвойственно активно "подавать" себя на политической арене, им нужно, чтобы КТО-ТО заметил их, выделил, выдвинул. Это не столько недостаток, сколько просто объективная особенность политической конституции, если можно так выразиться, таких людей.

Вследствие этого при формировании представительных органов власти стало неудержимо развиваться специфическое (подчеркнём ещё раз,– объективно обусловленное) разделение функций: с одной стороны, те люди, которых КТО-ТО должен был найти, высветить, выдвинуть, провести в состав властных структур,– и, с другой стороны, вот этот КТО-ТО, от кого требовалось найти, выдвинуть и т.д. всех предыдущих, самому при этом оставаясь до определённой степени в тени. Этим "таинственным" КЕМ-ТО, кто по существу,– как постепенно всё более выяснялось,– должен был обеспечивать бесперебойное функционирование всей государственной машины диктатуры пролетариата, и оказалась, как уже нетрудно догадаться, Коммунистическая партия, партия большевиков. То, что советская система – система участия во власти "НЕ ПО КАПИТАЛУ, А ПО ТРУДУ",– без встроенного в неё "мотора" Коммунистической партии практически неработоспособна, в реальной политической жизни обнаружилось довольно быстро. Вторая всемирноисторическая заслуга большевиков-сталинцев той эпохи в Советском Союзе – чёткое и оперативное осмысление этой качественно новой ситуации не как какой-то аномалии, но именно как новой объективной закономерности, и приложение энергичных и последовательных усилий к тому, чтобы эта новая закономерность могла политически, институционально закрепиться и плодотворно реализоваться.

Итак, уже после XVII съезда ВКП(б) внутреннее строение партии вплотную, открыто и сознательно продублировало государственные управленческие структуры, а в Конституции 1936г. появилась 126-ая статья, где Коммунистическая партия характеризовалась как "руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных". Развитием этой ПРАВИЛЬНОЙ линии явилась и 6-ая статья Конституции СССР 1977г. Недаром на ней сосредоточились наиболее оголтелые наскоки классового врага.

 

"Огосударствление" Коммунистической партии
и псевдолевая (троцкистская) оппозиция

 

Непонимание изменившейся роли партии в социалистической политической системе отбросило на обочину истории и псевдолевую (преимущественно троцкистскую) оппозицию. Необходимо было осознать, что "огосударствление" Коммунистической партии при социализме – это никоим образом не создание некоего супербюрократического монстра, но строго закономерный этап в общем политико-правовом, политико-институциональном развитии человечества. Партия вовсе не "узурпировала" функции классических трёх властей представительно-демократического государства (законодательной, исполнительной и судебной), как об этом кричали и кричат троцкисты и их нынешние последователи. Что-то весьма существенное из этих функций перешло к ней по праву, в силу неотвратимой поступательности исторического развития. Так, например, когда-то и парламент – опорный институт буржуазной демократии – представлял собою собиравшийся от случая к случаю совещательный орган при короле, решения которого, в общем-то, никого ни к чему особо не обязывали. Следуя логике новоявленных "судей" КПСС с отчётливо троцкистским оттенком, теперь надо было бы судить парламенты современных западноевропейских государств за то, что они, в ходе их исторических метаморфоз, "узурпировали" функции королевской власти. В своё время и само отправление правосудия было частным делом крупных феодальных сеньоров. Многовековая тенденция в истории такова, что различные общественные функции вначале являются чьим-то партикулярным, сугубо внегосударственным делом, затем институционализируются, огосударствляются. И.В.Сталин как политический руководитель сумел понять, что в данных конкретно-исторических условиях должна быть "огосударствлена" функция идеологического, открыто классового (а это и значит партийного) контроля за развитием событий в обществе. Клеймить его за это – всё равно что предавать анафеме, скажем, Генриха II или Людовика IX за то, что они стремились заменить частнофеодальное судопроизводство централизованным королевским или запрещали крупным феодалам "в частном порядке" объявлять войну друг другу.

 

Неизбежность перехода
от участия во власти "по труду"
к "поголовному" участию в управлении

 

Сущность и причина возникших здесь сложностей состояла не в том, что-де партию напрасно сделали государственной структурой. Опасность бюрократического извращения всей процедуры и формирования, и функционирования властных органов исходила, собственно, не отсюда, а из отмеченной выше (объективно обусловленной) внутренней пассивности отношения "труд – рабочая сила".

Совершенно очевидно, что такое положение вещей, когда номинально власть осуществляют те, кого "кто-то" должен для осуществления власти где-то найти и заботливо подготовить, сколь-либо длительное время продолжаться не могло. Этот, теперь уже политический "велосипед" также при малейшей пробуксовке должен был повалиться: т.е., реальная власть должна была сосредоточиться в руках "тех, кто ищет", а не "тех, кого ищут", с неизбежным превращением этих последних в простой декоративный фасад властного здания и с образованием в этом увеличивающемся разрыве огромного поля для всевозможной политической недобросовестности и прямых злоупотреблений. Но отсюда вовсе не вытекает, что на "велосипед" не нужно было садиться. Отсюда вытекает только то, что при движении на нём нельзя было останавливаться: т.е., следовало настойчиво искать пути перехода,– как и в экономической сфере,– от внутренне пассивного отношения "труд – рабочая сила" к более высокому, внутренне активному отношению "труд – творческая способность".

Человек, выступающий в трудовом процессе как носитель не просто рабочей силы, но творческой способности, творческой активности, уже не нуждается, чтобы его кто-то замечал и выдвигал. Он внутренне инициативен и постольку делает всё это сам. Вопрос в том, в какие политико-правовые формы должно отлиться это массовое "самовыдвижение" к власти рядовых тружеников, реализующих в процессе труда уже не узко "рабочую силу", а полностью свой личностный творческий потенциал (поголовное участие в управлении, по В.И.Ленину).

 

Концепция развёртывания самокритики

и массовой критики снизу

 

И надо сказать, что принцип перехода или, точнее, подступа к "поголовному участию в правлении" был найден. Это была сформулированная ещё в конце 20-х годов идея развёртывания САМОКРИТИКИ И МАССОВОЙ КРИТИКИ СНИЗУ. Действительно, конструктивная критика, с обязательным внесением конкретных деловых предложений,– это простейшая, общедоступная, подлинно массовая форма проявления творческой инициативы. Одновременно критика и по своему социально-философскому существу есть первоисходная форма творчества, поскольку всякое творчество – это борьба нового со старым, т.е., прежде всего, критика того, что устарело, отжило и мешает. Стало быть, это и первоисходная, первоначальная форма массовой причастности к делам управления.

"А что требуется,– говорил И.В.Сталин,– для того, чтобы развязать силы и способности рабочего класса и вообще трудящихся и дать им возможность приобрести навыки к управлению страной? Для этого требуется, прежде всего, честное и большевистское проведение лозунга самокритики, честное и большевистское проведение лозунга критики снизу недостатков и ошибок нашей работы. Если рабочие используют возможность открыто и прямо критиковать недостатки в работе, улучшать нашу работу и двигать её вперёд, то что это значит? Это значит, что рабочие становятся активными участниками в деле руководства страной, хозяйством, промышленностью." (И.Сталин. Соч., т.11. Госполитиздат, М., 1949, стр. 37.)

Но, конечно, требовалось дать не просто "лозунг самокритики и критики снизу",– надо было всё это, как мы неоднократно уже говорили, ИНСТИТУЦИОНАЛИЗИРОВАТЬ, развернуть в стройную систему политических институтов.

 

Итоговое определение Советской власти
(диктатуры пролетариата)
.
Система развёртывания массовой критики снизу –
– политическое концентрированное выражение
экономики снижения затрат и цен

 

Суммируем пока,– на данном этапе нашего рассмотрения,– что Советская власть, или диктатура пролетариата, на начальных стадиях своего развития есть система участия граждан в управлении "по труду", соответственно трудовым заслугам, при общественной собственности на средства производства и имея в виду, что труд фигурирует в форме "рабочей силы". Эта система, как непреложное условие своей жизнеспособности, подразумевает, что за государственно-управленческими структурами как таковыми вырастает, своеобразно дублируя их и являясь их становым хребтом, структура партийно-управленческая, структура Коммунистической партии как "руководящего ядра" государственно-национальной, державной целостности.

Выше мы видели, что обобществлённая экономика, построенная на критерии снижения затрат и цен, на двухуровневом ценообразовании (что возможно,– не будем уже об этом упоминать,– только в условиях централизованного планового управления единым народнохозяйственным комплексом),– такая экономика представляет собою инструмент закономерного эволюционного перехода от частично ещё товарного к полностью бестоварному, нестоимостному производству, от распределения благ "по труду" к распределению по законам полного материального изобилия, от реализации в производственном процессе труда как рабочей силы – к реализации его как первой жизненной потребности, как жизненного призвания и творческой способности людей, причём ВСЕХ БЕЗ ИЗЪЯТИЯ, а не каких-то "избранных".

Теперь мы можем видеть и политическое "концентрированное выражение" этого движения – систему развёртывания массовой критики снизу (или массовой критически-творческой инициативы). Концепция массовой критики снизу – это и была искомая политическая, надстроечная параллель "двухмасштабной" экономике, социалистической "самоуничтожающейся" модификации закона стоимости.

Однако, в отличие от двухмасштабной системы цен (механизма снижения затрат и цен), которая практически почти откристаллизовалась, была задействована и успела принести ощутимые и бесспорные положительные плоды, программа развития массовой критически-творческой инициативы во многом оставалась лишь провозглашённой и должной конкретно-практической проработки не получила. Таково было положение дел на момент ухода с политической сцены И.В.Сталина. Излишне уточнять, что после его смерти активизировавшиеся "пятиколонники" и вовсе блокировали возможные здесь сдвиги в верном направлении.

 

Необходимость демократизации советского общества
и её извращённая трактовка ренегатствующими реакционерами
(Хрущёв и его преемники)

 

Народ интуитивно чувствовал отставание хода событий на политическом этаже от успехов в экономике, необходимость дальнейшей демократизации советского общества. Но если мы объективно не успели обобщить и представить в систематизированном виде куда более убедительную картину наших экономических достижений, то тем паче отсутствовала достаточно разработанная научная теория правильного, надлежащего развития нашей демократии именно как СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ, пролетарской. На нетерпеливом народном ожидании демократических перемен сразу же начала мощно спекулировать хрущёвская оппортунистическая, правотроцкистская реакция. Но хрущёвский дешёвый популизм,– с энтузиазмом, причём вполне понятным, встреченный значительной частью нашей общественности,– в действительности вовсе не демократизировал, а деморализовал, разбалтывал и разрушал советский политический строй. Люди старшего поколения хорошо помнят, какое скудоумное головотяпство выдавалось сплошь и рядом за "демократизирующие" шаги. Огромным выигрышем пятиколонников явилось то, что хрущёвскую лжедемократизацию удалось с самого начала повернуть против фигуры И.В.Сталина и тем самым – против неразрывно связанных с его именем и его государственной деятельностью реальных завоеваний советского периода нашей истории.

 

Правильность линии на возрастание роли партии
в коммунистическом строительстве
.
Принцип управления посредством собственного примера

 

При преемниках Хрущёва этот порочный процесс, не меняя в целом своего ложного направления, продолжался,– то затухая, то вспыхивая с разрушительной силой, как в горбачёвской "перестройке". И точно так же, как правотроцкистское ренегатское реформаторство в народном хозяйстве вело не к бестоварной коммунистической экономике высочайшей производительности труда и всеобщего материального достатка, а напротив, сталкивало экономический организм на низшую ступень развития, к частнособственническому укладу в его самых примитивных, антикультурных, первобытных формах,– точно так же и ренегатская псевдодемократизация привела, в конце концов, к скатыванию и здесь на низшую ступень, в столь же примитивный и бескультурный, воистину блудодейственный парламентаризм, в "буржуазное государство с буржуазией", в царство оголтелого денежного мешка, где народ лишился всех социальных и политических гарантий и оказался под пятой фактически оккупационного режима, открыто взявшего курс на изживание, физическое истребление примерно половины имеющегося населения страны.

Согласно всем канонам марксизма, следует различать два типа надстроечных процессов. Один тип – это процессы в уже стабильно существующем, утвердившемся политическом устройстве. Они, как правило, отстают от перемен в экономическом базисе. Когда мы говорим о "запаздывании" демократизации в СССР, обнаружившемся уже к началу 50-х годов, мы имеем в виду как раз этот тип надстроечных изменений. Другой тип связан с деятельностью прогрессивных, революционных (впрочем, равно и контрреволюционных) политических сил. Именно эти силы организуют базисные сдвиги. Форма собственности, характер распределения и присвоения материальных благ не изменятся сами собой, помимо действий мощного политико-организационного начала. И это организующее, революционизирующее политическое начало, будь оно в данный момент легализовано, легитимировано или нет, действует ведь тоже в области надстройки. Поэтому на уровне надстройки развёртываются всегда и такие процессы, которые отражают назревшие базисные перемены (хотя и в самом общем плане) с опережением, готовят их, прокладывают им дорогу.

Стало быть, наряду с констатацией того факта, что конкретная законодательно-юридическая проработка требовавшейся демократизации запаздывала, буксовала, важно ответить и на вопрос, а какой же элемент надстройки всё-таки уходил вперёд,– коль скоро на экономическом уровне имелось налицо наредкость впечатляющее развитие? Ведь оно тоже не могло совершаться стихийно, у него непременно должен был быть мощнейший организующий политический стержень, из которого впоследствии должны были вычлениться, сформироваться и все прочие детализованные компоненты окончательного, интегрального демократического преобразования.

Этим организующим политическим стержнем и уже совершившегося экономического рывка, и предстоявшей ПОДЛИННО СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ демократизации явилась линия на усиление и укрепление авангардной роли пролетарской партии в социалистическом и коммунистическом строительстве, неуклонно осуществлявшаяся сталинским руководством. Суть дела здесь в том, что партия пролетариата объективно является носительницей всемирноисторически нового организационно-управленческого принципа – принципа управления посредством собственного примера. Но легко убедиться, что это и есть тот самый принцип, на котором должна быть построена система всеобщей свободной реализации критически-творческой инициативы граждан,– или система поголовного участия в управлении, коммунистического самоуправления. Поэтому и несущей конструкцией, опорой формирования свободного самоуправления народа должна выступить именно партия, а не представительно-демократические органы – Советы. Советам же, как "буржуазному государству без буржуазии", надлежит в дальнейшем отмереть. А Коммунистическая партия послужит структурным плацдармом для развёртывания великой "сверхдемократии" коммунистического будущего – общества, где высшей ценностью станет беспрепятственное развитие всех творческих, созидательных задатков любой человеческой личности, где материальные и духовно-культурные богатства польются полным потоком, и неизбежное возникновение которого обратит благодарную память потомков к тем, кто выстоял и не утратил веры и решимости в нашей сегодняшней борьбе.

 

Извращение линии на усиление роли партии пятой колонной.
Бюрократизация и элитаризация партийных структур,
их отрыв от масс и предательство ими интересов народа

 

И здесь также приходится констатировать, что классовый противник инстинктивно разобрался в сущности нашей политической системы гораздо лучше нас самих,– подобно тому, как лучше нас он разобрался в существе нашего хозяйственного механизма. В мозговых центрах мирового антисоветизма не дебатировали,– как в нашей Академии наук,– соответствует или не соответствует двухмасштабное ценообразование закону стоимости. Там разрабатывали конкретные меры, как его у нас похоронить. А отправной такой мерой как раз и были частью "лопоухие", частью уже контролируемые пятой колонной академические дебаты.

В точности то же самое имело место и с политической проблематикой.

Но если социалистическую экономику пятая колонна начала громить уже в 50-х годах, практически уже тогда выведя из строя главный её регулятор – закон снижения затрат и цен, то с руководящей ролью партии дело обстояло несколько иначе. Потерпев поражение во второй мировой войне, международный антикоммунизм понял, что он не справится с властью Советов в СССР, а тем самым и со всем социалистическим содружеством, если не сумеет оккупировать изнутри систему жизнеобеспечения этой власти – партию – и не заставит её исподволь служить своим целям. На это и были направлены тайные и явные усилия идеологических и политических диверсантов на протяжении нескольких десятилетий.

Именно поэтому подрывать прежде времени партийную "гегемонию" в обществе вовсе не входило в их задачи. Ведь как раз руками партии – руками прямых диверсантов и различных перерожденцев в ней – они и рассчитывали осуществить свои далеко идущие замыслы. Постольку пятиколонники дружно проповедовали возрастание роли партии на словах и на свой лад стремились осуществить это на деле.

Но, конечно, они не видели в партии – и никому не позволили бы увидеть – живой, развивающийся структурный прототип такой управленческой системы, при которой каждый сможет подать согражданам пример трудового, творческого служения Родине и, в свою очередь, беспрепятственно последовать такому же примеру других. Пятиколонникам партия была нужна не как инициатор и гарант движения во всех сферах к подлинному коммунизму, а как непревзойдённый инструмент всеохватывающего контроля над жизнью общества. И партия, действительно, усиливала, утверждала повсюду своё присутствие и свой всеохватный контроль,– но не в том своём облике, который открывал пути в будущее, а в том, который всецело принадлежал прошлому. Т.е., в облике малопонятного, на поверхностный взгляд, вездесущего и всесильного дублёра "нормальной", привычной совокупности органов государственного управления.

Это вело,– как выше уже отмечалось,– к чрезмерной концентрации реальной (оперативной) власти на стороне партии в противовес Советам, а внутри тех и других структур (и партийных, и советских) эта пагубная тенденция ещё раз воспроизводилась в виде перетекания власти от выборных, представительных органов к аппаратно-исполнительным. Представительные органы там и тут превращались в красиво разрисованную ширму, за которой практически бесконтрольно вершили "настоящую государственную работу" те, у кого в руках были реальные рычаги оперативного управления.

Оперативные структуры бюрократизировались и элитаризовались, отгораживались стеной от рядовых членов партии, не говоря уже о массах беспартийного населения. Атмосфера кастовости, неподотчётности и вседозволенности создавала идеальные условия для наполнения их всевозможными проходимцами. Так и получилось, что к середине 80-х годов руководство партией и тем самым страной захватила фактическая резидентура транснационального капитала.

Демагогически обвиняя И.В.Сталина в развязывании репрессий, внутрипартийная перерожденческая элита,– между тем,– сформировала для собственного употребления бдительный и беспощадный репрессивный аппарат, который лишением работы, сфальсифицированным судебным преследованием, помещением в "психушки", инсценировками "несчастных случаев", т.е. прямой физической расправой, и тому подобными методами буквально выжигал любое опасное для неё, грозившее ей разоблачением "инакомыслие" в партии и в обществе. Достаточно вспомнить, как боялись люди возвысить голос против явных беззаконий в "благословенные" застойно-застольные времена. Всю правду об этой ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ, а не выдуманной репрессивной машине, о том, во сколько миллионов иезуитски загубленных человеческих жизней обошлась она советскому народу, десятилетиями выборочно, прицельно выстригая из него наиболее честных, совестливых и бесстрашных, нам ещё предстоит узнать. В существовании этой карательной машины – ответ на часто раздающийся запальчивый вопрос, "почему все молчали". Не молчали. Смешно полагать, будто протест против оккупации партии антикоммунистическими мутантами начался со статьи Нины Андреевой в "Советской России". Мы не молчали, просто всё было устроено так, что вы нас не слышали.

 

Неизбежность победы социализма

 

 

В годы "перестройки" мутанты открыли своё истинное лицо, и катастрофа разразилась. Не следует преуменьшать её масштабы, но и преувеличивать их тоже не следует. Социализм и коммунизм – не тупик истории, не выдумка "жидомасонов", это безусловная и неотвратимая, объективно предопределённая ВЫСШАЯ по сравнению с капитализмом ступень развития человеческой цивилизации. "Цивилизованный мир" сегодня – это не обжираловка за бугром, искусно умалчивающая о том, где и сколько несчастных должны голодать, чтобы там в три горла жрали. Цивилизованный мир – это мы с вами, советские люди, кто твёрдо намерен остаться советским и сохранить, отстоять всё подлинно советское на советской земле. Даже то, чем кичится перед нами Запад и чем он, действительно, может гордиться,– всё это открыто нами в XX столетии, взято у нас. История никогда не поворачивает вспять, она лишь сравнивает и испытывает на прочность. Вновь, как в Великую Отечественную, у социализма нет иного выхода, кроме как победить.

Фрагмент

   Программное заявление

Большевистской платформы в КПСС
к XX конференции и XXIX съезду КПСС

     Документ принят
на Второй межрегиональной конференции                                                            сторонников
            Большевистской платформы в КПСС

(Москва, 3 октября 1992г.)

 http://cccp-kpss.narod.ru/bpk/konf/konf2/oprzXXIX.doc

 

Информбюро Исполкома СГ СССР

Москва, 14 января 2018г.



[1] Т.Хабарова. Идеология современного советского патриотизма должна стать преобладающей. Вступительное слово и Отчётный доклад на Съезде граждан СССР третьего созыва. Москва, 31 октября 2004г. http://cccp-kpss.narod.ru/sjezdy/sjezd3/dok3110.htm.

[2] К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч.,  т. 19, стр. 18-19.

[3] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 33, стр. 98.

[4] В.И.Ленин. ПСС, т. 33, стр. соотв.  93, 94, 95 /курсив наш.– Авт./,  98-99, 101-102, 99.