Т.ХАБАРОВА

 

Сталинская экономическая  модель –

– следующий, более высокий этап

мирохозяйственного развития

по сравнению с кейнсианством

Содоклад

 

Я НЕ БУДУ придираться к изложенной здесь позиции по второстепенным вопросам; хотя сразу же можно было бы сказать, например, что не бывает систем хозяйствования ни целиком "затратных", ни целиком "ресурсосберегающих". Любая экономика основывается на затратах живого и овеществлённого труда, а прогресс её,– если таковой имеет место,– основывается на том, что она эти затраты сокращает.

Но если бы позиция докладчика вся состояла из таких вот примитивных "ляпов", опровергаемых в двух словах, то никакие соображения не заставили бы Московский центр Большевистской платформы вынести её на рассмотрение нашего политклуба. Однако, здесь нам был представлен теоретический сбой более существенный и залегающий на более глубоком уровне. К тому же, сбой этот достаточно распространён в нашем экономическом теоретизировании, и без преодоления этой путаницы нельзя нормально двинуться вперёд. Что и послужило причиной предоставления трибуны политклуба для дискуссии по всем этим проблемам.

 

ПУТАНИЦА, которую я имею в виду, состоит в трактовке чистого дохода от производительной деятельности как издержек производства. А именно, как затрат прибавочного труда.

Мне этого вопроса доводилось уже касаться около года назад, на нашем политклубе, посвящённом 100-летию со дня смерти Ф.Энгельса. Снова и снова приходится выражать сожаление, что нам не удаётся своевременно публиковать все наши наработки. Из-за этого общая картина состояния марксистской мысли в стране проясняется гораздо медленнее, чем это необходимо.

В числе прочего, в "Анти-Дюринге" Энгельс совершенно однозначно формулирует, "что прибавочный продукт как таковой, по Марксу, не требует никаких издержек производства"[1], что прибавочная стоимость – это никоим образом не элемент стоимости товара "рабочая сила", а это проявление потребительной стоимости данного уникального товара. Потребительная стоимость товара "рабочая сила",– т.е. то свойство, из-за которого рабочую силу вообще покупают на рынке труда,– это её способность в процессе её производительного потребления приносить новую стоимость, дополнительно к своей собственной стоимости: приносить прибавочную стоимость, или, в конечном итоге, чистый доход.

У товара "рабочая сила" есть и собственная стоимость, которая входит в издержки производства. Собственная стоимость товара "рабочая сила",– читаем в  том же разделе "Анти-Дюринга", причём опять-таки с прямой ссылкой на Маркса,– определяется, "как и стоимость всякого другого товара, рабочим временем, необходимым для  производства … и воспроизводства этого специфического предмета торговли".[2] Рабочую силу покупают по стоимости её воспроизводства: эти затраты работодателя составляют заработную плату, элемент издержек производства. Опять же, Энгельс подчёркивает: "по законам товарного обмена тут нет никакого нарушения права по отношению к продавцу".[3] В процессе производительного потребления рабочая сила приносит новую стоимость,– которая никакого касательства к её собственной стоимости не имеет. Если смотреть, вот именно, в плане товарно-денежных, стоимостных отношений.

Многие тут же завопят: а как же необходимый оплаченный и прибавочный неоплаченный труд?

Оплаченный и неоплаченный труд – это был пропагандистски-дидактический приём, блестяще найденный классиками марксизма для революционного просвещения масс в тех конкретных исторических условиях, в которых Маркс и Энгельс реально жили и творили. Экстраполировать этот приём на неопределённое время вперёд, на другую эпоху и другую систему производственных отношений – грубейшая методологическая ошибка. Да и для условий классической капиталистической системы рассуждения об "оплаченном" и "неоплаченном" труде отнюдь нельзя толковать буквально.

Рабочего нанимают и ему платят за то и потому, что он способен произвести стоимость, которая в денежном выражении превышает его зарплату; стоимость, по отношению к которой его зарплата есть лишь часть. Если он эту дополнительную стоимость производить не будет, то его просто не будут нанимать, не будут покупать. В известном смысле не только при социализме, но даже и при капитализме всё рабочее время для трудящегося есть время "необходимое": ведь ему необходимо создать прибавочную стоимость, чтобы вообще быть нанятым на работу, а для этого нужен весь рабочий день, но не какой-то его отрезок.

 

ХОРОШО,– мне скажут,– но в чём же тогда заключается при капитализме эксплуатация, в чём несправедливость?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно чётко себе представлять, что свойство живого труда приносить дополнительный продукт, дополнительную стоимость – это свойство всецело общественное. Это свойство человека исключительно лишь как общественно-исторического существа. Работник начинает производить дополнительный продукт только благодаря тому, что кто-то где-то изобрёл колесо, парус, веретено, мельничный жёрнов, гвоздь и молоток и т.д., и это всё поступило во всеобщее пользование человечества, стало непременным атрибутом производственной деятельности.

Следовательно, и принадлежать прибавочный продукт должен всем. А он во всех элитарно-эксплуататорских обществах принадлежит только собственникам средств производства. Вся несправедливость в этом и состоит.

Способ борьбы с несправедливостью указан давно – надо средства производства сделать общественным достоянием. Что понимать под общественным достоянием – это, в  свою очередь, тоже очень непростой вопрос; но поскольку ближайшим, непосредственным воплощением целостности общества является государство, то с этим, в конце концов, более или менее разобрались,– что безусловно преобладающей формой собственности  в неэксплуататорском общественном устройстве должна быть собственность государственная.

Раз собственность на средства производства общественная, т.е. государственная, то и фактическим собственником, распорядителем продукта тоже должно стать государство. Это элементарная логика вещей. Остаётся сделать последний шаг и понять, что третья решающая операция в этой схеме – формирование и распределение чистого дохода также должно полностью уйти на общественный, государственный уровень. Чтобы общественный чистый доход поступил именно трудящемуся, а не кому-либо ещё, он должен поступать только по общественным каналам.

Отсюда видно, что нельзя построить нормально функционирующую неэксплуататорскую, социалистическую экономику, если не усвоить до конца, до дна ту непреложную марксистскую истину, что в пределах производственной ячейки возмещается только стоимость затрат на воспроизводство рабочей силы трудящегося. Она материализуется в заработной плате и составляет,– как было уже неоднократно повторено,– элемент себестоимости продукции, элемент издержек производства. Что касается чистого дохода, то он есть общественное достояние, и его делёж в рамках производственной ячейки осуществляться при социализме категорически не может. Вся экономическая суть социализма, можно сказать, в том и заключается, что общественная природа прибавочного продукта (или, что то же самое, чистого дохода) получает своё полное, наиболее законченное и завершённое выражение: прибавочный продукт, или чистый доход не может больше формироваться и распределяться на уровне промежуточных звеньев общественно-технологической цепочки, а он может формироваться и распределяться только на уровне единого народнохозяйственного комплекса, на уровне и в рамках общественно-производственного целого.

 

МЕХАНИЗМ формирования и распределения общественного чистого дохода на уровне народнохозяйственного целого был в истории социалистической экономики найден, и его даже успели запустить в действие: это так называемая двухмасштабная система цен, или, что то же самое, социалистическая модификация отношения стоимости. При двухмасштабной системе цен чистый доход в рамках производственной ячейки формировался лишь в размерах нескольких процентов к себестоимости продукции, а основная его масса через последовательность низких отпускных цен предприятий (т.е., практически трансфертных цен) как бы выдавливалась сквозь всю общественно-технологическую цепочку на рынок общественно-конечной продукции – т.е., товаров народного потребления. Здесь общественный чистый доход принимал форму централизованного чистого дохода государства в цене потребительских товаров. Неправильное наименование этой характерно социалистической формы аккумуляции чистого дохода – налог с оборота.

Концентрируемый в руках государства общественный чистый доход шёл на расширенное воспроизводство, на другие общественные нужды, а персонально каждому трудящемуся его доля дохода попадала в виде регулярного снижения определяющих розничных цен и систематического наращивания фондов общественного потребления. Снижение цен осуществлялось государством в плановом порядке за счёт того же налога с оборота.

При нормально действующем двухмасштабном ценообразовании налог с оборота ценообразующим фактором  не является. Он получается как разница между отпускной ценой предприятия и ценой рыночного равновесия спроса и предложения на данный товар. Равновесная цена складывается объективно. Снизить цену на товар, но так, чтобы он тут же не исчез с прилавков, можно только при условии, что на рынок поступит несколько большее количество этого товара и с более низкой себестоимостью.

Поэтому, если государство снижает цены и при этом ситуацию на рынке потребительских товаров держит полностью под контролем (а это так и было в период сталинского снижения цен), то это показывает, что себестоимость общественно-конечной продукции – товаров народного потребления – реально и неуклонно сокращается. А это, в свою очередь, значит, что себестоимость сокращается по всей общественно-технологической цепочке, ибо при этой системе общественно-технологическая цепочка органически замыкается на потребительский рынок. Иными словами, для правильно построенной социалистической экономики лаг регулярного снижения базовых розничных цен – это объективно такой же интегральный критерий эффективности, как для капиталистической системы – прибыль на капитал. Если в социалистическом народном хозяйстве регулярно снижаются цены и при этом не происходит дестабилизации потребительского рынка, то абсолютно гарантировано, можете не проверять, что там растёт производительность труда, растёт фондоотдача, падает материалоёмкость и т.д. Социалистическая экономика с регулярно снижающимися ценами – это, автоматически, экономика высокоэффективная, или, если угодно, "ресурсосберегающая". А вовсе никакая не "затратная". "Затратной", т.е. имеющей резко неблагоприятную динамику показателей эффективности, она стала после 1957-го и в особенности после 1965г., когда вот этот блестяще угаданный механизм консолидации и распределения чистого дохода на народнохозяйственном уровне был сломан и заменён действительно ублюдочным, псевдокапиталистическим механизмом формирования дохода на уровне нижележащих производственных и управленческих звеньев. А здесь доход неизбежно стал попадать в руки местных микроэлит, но никак не трудящихся.

Резюмирую ещё раз, что прибавочный продукт – это не элемент локальных издержек производства, а это всецело общественный феномен, это результат труда всех. И чтобы справедливо его разделить, чтобы каждый получил по труду всех, но тем самым и по своему собственному добросовестному труду,– иначе говоря, чтобы истинное, действительное распределение по труду имело место,– для этого нужно самую процедуру формирования и распределения прибавочного продукта полностью вывести за рамки хозяйствующих ячеек и найти решение этой проблемы на высшем общественном, т.е. на народнохозяйственном уровне. Вот это всемирноисторическое по своей концептуальной значимости решение и было найдено в СССР в сталинскую эпоху. Мне доводилось уже говорить, и я ещё раз повторю, что кроме осуществляемого государством в плановом порядке регулярного снижения опорных розничных цен и интенсивного наращивания фондов бесплатного общественного потребления, никаких других способов распределения по труду в природе вещей не существует.

Конечно, тут можно услышать ходячее выражение, что, мол, это не распределение по труду, а всеобщая уравниловка. Но это мнение поверхностное  и в корне ошибочное. Во-первых, на данной стадии развития социализма (о которой у нас идёт речь) продолжает существовать зарплата, а она достаточно дифференцирована. К тому же, при социализме она отражает потребности расширенного, а не простого воспроизводства рабочей силы, что вносит дополнительный элемент дифференциации. Во-вторых, на производстве действуют самые разнообразные локальные системы премирования. И наконец, когда снижаются именно опорные розничные цены, это оказывает вовсе не одинаковое, а наоборот, глубоко дифференцированное действие на благосостояние людей с разным уровнем денежных доходов. Быстрее растёт благосостояние у нижеоплачиваемых слоёв, исключается расточительное потребление одних за счёт других.

Вообще говоря, основная дифференциация при вознаграждении за труд должна идти как раз по линии возмещения затрат на воспроизводство рабочей силы, потому что они у всех разные. Одного двадцать лет учили, чтобы он делал сложную высококвалифицированную работу, другого привели, дали лопату, и он начал копать. Один целый день в забое, другой в офисе с кондиционером. И т.д. А вклад в создание прибавочного продукта дифференцировать практически невозможно, тут каждый по-своему необходим: и тот, что с лопатой, и тот, что при компьютере. Поэтому прибавочный продукт должен делиться на всех (в смысле – на всех добросовестно трудившихся участников общественно-производственного процесса), и при этом не должно возникать возможности неравномерного обогащения одних за счёт других. Но система снижения цен и развития общественных форм потребления именно и есть такая система, которая автоматически блокирует неоправданное, эксплуататорское обогащение сверх разумных потребностей.

 

НЕ БУДУ уже мельчить аргументацию и, как говорится, размусоливать, но из сказанного должно быть совершенно ясно, что перенос процедуры формирования чистого дохода с народнохозяйственного уровня на любой нижележащий, т.е. на уровень производственной ячейки, повлечёт за собой замену распределения по труду той или иной разновидностью элитарного, неравноправного распределения. Соответственно, это будет и замена – в явной или неявной форме – общенародной собственности той или иной разновидностью собственности эксплуататорской.

Вот этот глубоко регрессивный процесс и шёл у нас со второй половины 50-х годов, и именно он логично привёл к "радикальной экономической реформе" Горбачёва, к ельцинской приватизации и к нынешнему коллапсу экономики на территории СССР.

Начинался же когда-то этот процесс с этаких квазиучёных попыток "доказать", что налог с оборота – это некий экономический монстр, что прибавочный продукт нужно формировать и присваивать целиком в границах отдельно взятой хозяйствующей ячейки и что, мол, вот тогда-то у нас и будет настоящее "ресурсосбережение". И хотя за сорок лет по рецептам этих горе-теоретиков экономика полностью развалена, хотя реальная динамика показателей эффективности в сталинский и в хрущёвско-брежневский период буквально вопиёт, что прав был Сталин с его якобы "монстром", а не эти горе-марксисты со своими требованиями формировать и делить доход на предприятиях и в министерствах,– тем не менее, как видите, у нас и по сей день сколько угодно экономистов, у которых всё ещё язык поворачивается твердить, что, дескать, во всём Сталин виноват. И что даже сегодня,– как сказано в брошюре А.С. на стр. 7,– экономика РФ деградирует благодаря проискам ортодоксов марксизма-ленинизма.

Из изучения этой брошюры можно сделать вывод, будто нет никакой принципиальной разницы между сталинской экономикой и тем, что мы имели в так называемое застойное время. Это была,– якобы,– одинаково затратная (т.е., если рационально понимать, с неблагоприятной динамикой показателей эффективности) хозяйственная модель, в которой доход консолидировался в форме прибыли, а первым, как автор выражается, экономическим законом являлся закон стоимости.[4] Вдобавок, форма собственности была "общественная /групповая коллективная/".[5]

Но это же элементарно не соответствует простейшим экономическим и историческим фактам.

Во-первых, при Сталине у нас функционировала экономическая модель выраженно интенсивного типа, основанная на снижении себестоимости продукции и росте производительности труда. Любой грамотный экономист вам тут же назовёт "год великого перелома" – 1957-ой,– когда положительная динамика показателей эффективности народного хозяйства прочно сменилась почти сорокалетней (и так и не преодолённой) тенденцией к падению фондоотдачи, увеличению материалоёмкости продукции, замедлению темпов роста производительности труда и пр.

Во-вторых, никогда – ни при Сталине, ни при его преемниках – "первым" законом в социалистическом народном хозяйстве не выступал закон стоимости. Это попросту какие-то досужие домыслы. При Сталине вообще действовала двухмасштабная система цен, по поводу которой в ушах звенело от крика, что-де в ней закон стоимости всячески нарушается. Да и в последующие времена, худо-бедно, но старались руководствоваться всё же основным экономическим законом социализма.

В-третьих, никогда в нашей экономике не ставился знак равенства между общественной и групповой собственностью. Социалистическая собственность на средства производства существует в двух формах – государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной, причём основной является государственная форма собственности. Об этом можно прочитать в Конституции СССР. Не надо выдумывать то, чего никогда не было.

И в-четвёртых, преобладающей формой консолидации чистого дохода в сталинской экономике являля централизованный чистый доход государства, аккумулируемый на народнохозяйственном уровне. Прибыль пропорционально стоимости производственных фондов, аккумулируемая в отдельно взятых хозяйственных ячейках, появилась и стала играть ключевую роль лишь в последующий период, особенно после реформы 1965г., которая в её первоначальной редакции прямо провозглашала своей целью – полностью вытеснить налог с оборота платой за фонды и другими фондовыми платежами.

Таким образом, нельзя утверждать, будто на всём протяжении своей истории советская социалистическая экономика не поднималась до ресурсосберегающих высот, носила примитивно-затратный характер, присущий,– как автор брошюры пренебрежительно замечает,– "административно-командной системе или слаборазвитой капиталистической стране".[6] В СССР в своё  время была найдена всецело адекватная принципам социалистического строя, ярко интенсивная по своему типу экономическая модель, которая безусловно выдерживала сравнение и соревнование с наиболее передовыми для той эпохи экономическими подходами капиталистических стран. И не только выдерживала, но и однозначно превосходила их по своей исторической перспективности и по своему внутреннему структурному совершенству.

Трагедия СССР и одна из главных причин его развала состояла не в том, что Советский Союз, будто бы, своевременно не перешёл – или даже грубее, не дорос до кейнсианской (т.е., рузвельтовской, что ли?) модели "регулируемой рыночной экономики"[7]. Трагедия состояла в том, что в стране в течение нескольких десятилетий уродовали и коверкали исторически безоговорочно более высокую и более совершенную сталинскую модель; пока народное хозяйство не превратилось, действительно, в некоего монстра, который оказался крайне уязвим и для очернительской критики, а равным образом и для провоцирующих такую критику, диверсионных по своему существу вмешательств в его функционирование.

Особо следует сказать о том, что в качестве образца для подражания и идеала построения экономического организма в обсуждаемой сегодня позиции выставляется кейнсианская модель, "свойственная высокоразвитым капиталистическим странам".[8]

Если посмотреть на представленную докладчиком таблицу, то там кейнсианская модель практически неотличима от коммунистической. И в той, и в другой модели,– якобы,– чистый доход консолидируется в форме дополнительно изготовляемой продукции в единицу времени, или экономии труда на единицу продукции, а "первым экономическим законом" для той и другой служит закон экономии времени.

В чём здесь ошибка (или передёржка, если она допускается сознательно)?

Дело в том, что сама по себе экономия времени, труда, вообще ресурсов на единицу продукции – это сугубо локальный критерий эффективности, который действует в рамках отдельно взятой производственной единицы или отдельного производственного комплекса. Действительно, экономия ресурсов на единицу продукции производит доход. Но, поскольку он в данной схеме формируется на локальном, общественно промежуточном уровне, то и присвоение его,– как мы выше разобрали,– неизбежно будет элитарным, или, что то же самое, эксплуататорским; доход будет присваиваться микроэлитой, в ущерб интересам определённого контингента других членов общества. Иными словами, общество, состоящее из эффективно функционирующих внутри себя производственных единиц, вполне может быть в целом грубо эксплуататорским по своему характеру, т.е. никаким не "ресурсосберегающим", а наоборот, принципиально расточительным. Потому что эксплуатация вообще, по самому её определению, есть отношение расточительства, хищничества; она есть отношение по типу "использовал, сливки слизнул – и выбросил, а дальше – хоть трава не расти".

И так называемая высокоразвитая капиталистическая экономика, в том числе и та, которая функционирует по кейнсианской модели, целиком и полностью принадлежит к этому типу, сохраняет эксплуататорский характер. Иначе не возник бы феномен "золотого миллиарда". Если "золотой миллиард" так эффективно и продуктивно трудится, экономит время на единицу продукции, то почему же так получается, что остальные четыре пятых населения Земли вынуждены, по существу, его обслуживать, задарма отдавать ему свои ценнейшие ресурсы? Почему граждане "ресурсосберегающих" Соединённых Штатов, составляя пять процентов от прочего населения планеты, пожирают чуть не половину добываемых на планете ресурсов?

Весь фокус в том, что с развитием транснационального капитала современный империализм научился сбрасывать наиболее вопиющие проявления эксплуатации в разные отдалённые и богом забытые регионы земного шара. Но источником этих драматических проявлений, их генератором по-прежнему остаётся эксплуататорская система хозяйствования в метрополиях. Поэтому, когда нам говорят, что мы должны ориентироваться на кейнсианскую модель, на индикативно планируемую рыночную экономику, то надо сразу вспоминать об оборотной стороне индикативной экономики: о неоколониальной структуре национального хозяйства, которая сегодня уже воистину огнём и мечом насаждается в странах третьего мира. И надо также немного подумать над простым вопросом: а нас-то, собственно, куда зовут,– в какой именно из этих двух взаимодополняющих отсеков?

 

И ПОСЛЕДНЕЕ. А чем отличается от кейнсианской модели сталинская модель?

Сталинская модель отличается тем, что хотя в ней совершенно так же обеспечивается локальное ресурсосбережение, но оно фигурирует уже как диалектически снятый момент, не сопровождается образованием и дележом микроэлитарного дохода; в целом же процесс образования общественного чистого дохода понят системно, завершён как система и выведен на народнохозяйственный уровень, чем и обеспечивается,– как мы разбирали, повторяться не буду,– его дальнейшее справедливое распределение по труду, т.е. распределение по общественным каналам. Такое общество полностью свободно от эксплуатации, оно не нуждается, образно говоря, в "третьем мире" ни вне, ни внутри себя. Поэтому оно свободно и от поползновений к внешней экспансии, к установлению мирового господства, к навязыванию другим своих порядков и т.д. Будучи самодостаточно в экономическом плане – не автаркично, но именно самодостаточно,– такое общество уважительно, терпимо и дружелюбно относится к своим соседям на международной арене. Это поистине завтрашний день человечества, и в экономическом, и в политическом, и в международно-правовом, и в идейно-нравственном аспекте.

Поэтому не надо нам бороться за какое-то малопонятное народно-демократическое государство с регулируемой рыночной экономикой и многообразием форм собственности,– что на поверку будет означать засилье одной формы собственности: частной. Нам нужно наше Советское социалистическое государство освободить от фактической оккупации геополитическим противником и восстановить в нём адекватную социалистическому строю модель хозяйственного механизма, т.е. сталинскую модель. Нужно осуществить демократизацию общества, но на социалистический, а не на буржуазно-парламентский лад: доделать надстройку государства диктатуры пролетариата, т.е. создать систему обратных связей, соответствующую антиэксплуататорской экономической модели. И двинуться к коммунизму, потому что он, во-первых, естествен, во-вторых, реален, и в-третьих – необходим.

Мы уверены, что пройдёт ещё некоторое время и общество примет эту большевистскую парадигму, и тогда начнутся те сдвиги, те действительные шаги вперёд, которых мы все сегодня, каждый по-своему, но, наверное, с одинаковым нетерпением ожидаем.