"СТАЛИНИЗМ" ЛИ

 ВИНОВАТ?

 

 

(Правильно,

а не предвзято и надуманно,

определить природу нынешнего

"механизма торможения")

 

 

 

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС М.С.ГОРБАЧЁВУ

 

 

 

 

Кандидат философских наук

Т.ХАБАРОВА

 

Москва, октябрь 1987 г.

 

 

Своевременным, как мне представляется,– будет высказать некоторые соображения по поводу той программы преодоления затяжного социально-экономического "торможения" в нашем общественном развитии, которую предлагаете Вы.

 

1

 

В одном из Ваших недавних выступлений Вы говорили о "знаменитом законе, открытом К.Марксом и Ф.Энгельсом"[1],– законе соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил. Что ж, закон этот действительно "знаменит", поскольку является концептуальной "несущей конструкцией" марксистского обществоведческого анализа в любых его ракурсах и на любых направлениях. Между тем, и его (закона) судьба в "застойный период" складывалась весьма непросто. Скажем,– не обратили ли Вы внимания на то примечательное обстоятельство, что в ретроспективе истекших тридцати с лишним лет последним "до Вас" высшим партийно-государственным руководителем СССР, рассматривавшим социально-экономические проблемы под углом зрения принципа соответствия как движущего диалектического противоречия нашей формации, был И.В.Сталин?[2]

С середины 50-х годов результаты экономической дискуссии 1951–1952 года (завершившейся появлением упомянутой работы И.В.Сталина) начали энергично ревизоваться – и отнюдь не в пользу "знаменитого закона", а как раз в пользу противостоявшей ему по ходу дискуссии   бухаринской  позиции, которую защищал тогда, практически в одиночку, Л.Д.Ярошенко.

С марксистской точки зрения, закон соответствия представляет собой отображение основного (или сущностного) противоречия способа производства, равноправными сторонами какового противоречия и являются производительные силы и производственные (базисные) отношения. Их взаимодействие циклично, граница между соседними "базисными циклами" как раз и образует разделительную линию, знаменующую качественный скачок в развитии общества, момент перехода социально-экономической целостности с одного качественного уровня на другой, более высокий. По существу своему переход этот есть не что иное, как периодическое "приведение в соответствие" объективных диалектических противочленов (базиса и производительных сил), ликвидация неизбежно возникающего к концу каждого цикла "рассогласования" между ними. "Рассогласование" выражается в том, что базисные отношения   устаревают,  из "главного двигателя" развития производительных сил превращаются в их тормоз; в недрах общественно-производственной целостности разрастается,– как мы называем его сегодня,– "механизм торможения". В момент социодиалектического качественного скачка происходит слом "механизма торможения", реорганизованному базису вновь на какое-то время (до очередного "устаревания") возвращается активная опережающая роль по отношению к производительным силам. Перед производительными силами открывается новый "структурный простор" для развития, и они устремляются туда, мощно увлекаемые обновлёнными производственными отношениями как своим объективно-диалектическим "тягачом".

Межциклический производственно-отношенческий сдвиг может осуществиться лишь при самом решительном "вмешательстве" прогрессивной, революционизирующей политической надстройки: ведь изменения в экономическом базисе общества – это всегда "внесение поправок", подчас весьма радикальных, в господствующие формы собственности, в распределение власти, а такие вещи "стихийно", "сами собой" не меняются. Поэтому у нас правильно вспомнили нынче, что "срабатывание" закона соответствия внешне выглядит как   демократизация,  "деэлитаризация" общественного устройства (в антагонистическом обществе – политическая революция). Впрочем, и при нашем, неантагонистическом строе крупное преобразование такого рода вполне оправданно трактовать как "революцию",– только протекающую в общественно-контролируемом виде,   институционально.

Однако,– как отмечалось уже,– после 1953г. все эти марксистские представления (в той или иной мере отражённые в работе И.В.Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР", а также в его произведении "О диалектическом и историческом материализме", являвшем собою теоретико-философскую главу тогдашнего массового политического учебника – "Краткого курса истории BKII(б)") – после 1953г. все эти марксистские представления оказались быстро вытеснены восторжествовавшей "ярошенковщиной". (Хотя имя этого объективно заблуждавшегося, но субъективно явно заслуживавшего упоминания человека так в дальнейшем и не было в данной связи названо.)

Сейчас,– в настоящем пункте предпринятого нами рассмотрения,– Вам, несомненно, уже очевиден мой главный вопрос в Ваш адрес и ключевая мысль моего обращения:

крайне затруднительно уяснить, какое   марксистски-научное  содержание Вы вкладываете в утверждения, будто теоретические понятия о социализме (и о формационном развитии в целом), царившие в советском обществоведении на протяжении минувших двух – трёх десятилетий, "оставались на уровне 30-х – 40-х годов"[3] и будто   именно это  послужило одной из определяющих причин, почему в стране, в народном хозяйстве и в иных сферах общественной жизни, где-то к 1982–1985 годам создалась фактически кризисная ситуация?

Как известно, XIX съезд КПСС принял решение о переработке Программы партии и постановил руководствоваться при этом основными положениями сталинских "Экономических проблем"[4]; труд этот, собственно, и воплощал собою ту сумму "габаритных", концептуальных представлений о развитии общественно-производственного организма (в том числе и в эпоху коммунистического строительства), которые откристаллизовались в результате напряжённых идейно-теоретических поисков и дискуссий 30-х – начала 50-х годов. Со второй же половины 30-х годов до начала 50-х официальным, так сказать, партийным ориентиром в данной области и сжатым суммарным изложением добытого выступал уже упоминавшийся теоретический раздел в "Кратком курсе истории BKII(б)".

Что же,– по-Вашему, идейно-теоретическое развитие у нас во вторую половину 50-х годов и далее, вплоть до сего дня, пошло в русле "Краткого курса" и "Экономических проблем социализма в СССР"? Говорить об этом, как представляется, попросту смешно. И уж совершенно недопустимо,– по моему твёрдому убеждению,– на подобных бросающихся в глаза натяжках и искажениях исторической истины (смехотворных, если бы они не звучали,– к великому сожалению,– со столь впечатляющих партийных "высот"), совершенно недопустимо на всём этом строить "обоснования" крупномасштабных   реальных  акций и шагов по исправлению кризисного хода событий.

Вернёмся ненадолго к Л.Д.Ярошенко.

"Главная ошибка т. Ярошенко,– излагает его взгляды И.В.Сталин,– состоит в том, что он отходит от марксизма в вопросе о роли производительных сил и производственных отношений в развитии общества, чрезмерно преувеличивает роль производительных сил, также чрезмерно преуменьшает роль производственных отношений и кончает дело тем, что объявляет производственные отношения при социализме частью производительных сил.

Тов. Ярошенко согласен признать некоторую роль за производственными отношениями в условиях "антагонистических классовых противоречий", поскольку здесь производственные отношения "противоречат развитию производительных сил". ...

Что касается социалистического строя, где уже нет "антагонистических классовых противоречий" и где производственные отношения "больше не противоречат развитию производительных сил",– то т. Ярошенко считает, что здесь какая бы то ни было самостоятельная роль производственных отношений исчезает, производственные отношения перестают быть серьёзным фактором развития и они поглощаются производительными силами, как часть целым."

"Тов. Ярошенко ... сводит проблему Политической экономии социализма к задаче рациональной организации производительных сил, отбрасывая прочь производственные, экономические отношения и отрывая от них производительные силы.

Следовательно, вместо марксистской Политической экономии у т. Ярошенко получается что-то вроде "Всеобщей организационной науки" Богданова. ... что-то вроде Бухаринской "общественно-организационной техники"."

"Этим, собственно, и объясняется, что т. Ярошенко не интересуется такими экономическими вопросами социалистического строя, как наличие различных форм собственности в нашей экономике, товарное обращение, закон стоимости и проч., считая их второстепенными вопросами, вызывающими лишь схоластические споры."

"Тов. Ярошенко думает, что достаточно наладить "рациональную организацию производительных сил", чтобы переход от социализма к коммунизму произошёл без особых трудностей."[5]

Постановление XIX съезда о переработке партийной Программы в плане концепции, суммарно обрисованной "Экономическими проблемами социализма в СССР", выполнено не было,– или, может быть, у Вас имеются какие-либо возражения против этого бесспорного факта? Основной состав созданной съездом соответствующей Комиссии оказался вскоре так или иначе репрессирован,– за исключением отдельных наших "непотопляемых" обществоведов, готовых писать любую программу и по чьим угодно предначертаниям, лишь бы это была именно Программа   правящей  в государстве партии и лишь бы им самим обеспечить для себя причастность к делам партийно-государственного правления, со всеми вытекающими отсюда лестными последствиями. Замечу, кстати,– хотя далее мы ещё поговорим специально о гласности,– что состав Комиссии, сформированной XIX съездом КПСС, был тогда же доведён до сведения общественности; в то время как состав аналогичной Комиссии (по подготовке новой редакции Программы КПСС), действовавшей в период между XXVI и XXVII партсъездами, по сию пору пребывает для рядового советского гражданина тайной за семью печатями.

Итак,– в итоге всех воспоследовавших перипетий,– XXII съездом КПСС была принята Программа партии, о которой не только невозможно утверждать, якобы она "осталась на уровне" концепции развития социализма, выработанной коллективной партийной мыслью к началу 50-х годов и нашедшей отражение в материалах XIX партсъезда, но скорее надо бы сказать – в ней практически   самого характерного, решающего  не осталось от упомянутого общетеоретического, концептуального костяка. По своей внутренней общетеоретической "схематике" Программа 1961 года тяготела вовсе не к   марксистской  стороне широких политэкономических и социально-философских обсуждений 1951–52гг., а как раз к стороне   противоборствовавшей,  где окопалось "что-то вроде" богдановско-бухаринских технократических и антидиалектических воззрений на структуру и эволюцию общественного производства.

Давайте разберёмся в этом чуть подробней.

 

2

 

Социально-философские, экономические и прочие течения и направления в общественном познании возникают не из абстрактной склонности человечества к разнообразию точек зрения, а исключительно потому, что существуют реальные общественные, классовые силы, нуждающиеся в той или иной совокупности взглядов как в своём идеологическом самоосмыслении и самовыражении. Так и правооппортунистические теории представляли (и представляют) собой идеологию мелкособственнических, мелкоэксплуататорских "попутчиков" народной власти – достаточно внушительного по своей численности общественного слоя, который свою "стратегию выживания" связывал не с открытым сопротивлением социалистическим революционным переменам, но с попытками как-то приспособиться к новому устройству, мимикрировать, "мирно врасти" в него. Из всего наследия эксплуататорской предыстории слой этот наиболее живуч, а также и весьма опасен – своей политической "пластичностью", приспособляемостью, двоедушием, равно как тем, что он непрерывно "рекрутируется" всевозможными перерожденцами и кастово-эгоистически настроенными элементами, подчас самого неожиданного сорта и происхождения.

В пролетарском мировоззрении таким попутчикам особенно чужды и "нежелательны" учение о классовой борьбе, о победоносной социалистической революции и о тех институциональных структурах, в которых сущностная специфика социализма, власть трудящихся закрепляется и реализуется,– об общественной собственности на средства производства и соответствующей ей политической, партийно-государственной надстройке. Сразу же уточним, что речь здесь идёт об   истинных,  глубинных предпочтениях и отвержениях "врастающего в социализм" кулака, а не об его нередко встречающейся поверхностной, чисто-фразеологической "революционности", в которой он легко "заткнёт за пояс" иного убеждённого коммуниста.

Между тем, классовая борьба – это есть выражение внутренней противоречивости общества; отсюда, чтобы концептуально "нейтрализовать", размыть представление о противоборстве классов, нужно любой ценой постараться избавиться от идеи внутреннего (сущностного) социодиалектического противоречия. Заметим, что правооппортунистическое мышление отнюдь не отрицает   внешних  для системы противоречий; они ему не страшны, наоборот,– классовый "попутчик" не в пример спокойней чувствует себя в атмосфере борьбы "общества с природой" (излюбленная трактовка богданово-бухаринцев), нежели если борьба ведётся   внутри  общества непосредственно с ним самим.

Само же по себе разрушение конструкции сущностного противоречия проделывается таким образом, что роль одного из членов социодиалектической пары "чрезмерно преувеличивается",– о чём говорилось уже выше,– тогда как роль другого "чрезмерно преуменьшается", и вместо их характернейшего циклического "взаимораскачивания" получается плоско-поступательное, монотонное следование одного за другим. Так, если в правильно изображаемой картине сущностного противоречия общественно-экономической формации производственные отношения "раскачиваются" от состояния главного двигателя производительных сил к состоянию их тормоза, производительные же силы переходят от "заторможённости", "придавленности" устаревшим базисом к революционному конфликту с ним и к дальнейшему расцвету на новой качественной (базисной) ступени,– то в механистических, плоско-эволюционистских построениях философствующего оппортунизма производственные отношения пассивно приноравливаются к изменениям в производительных силах, каковые изменения, в свою очередь, редуцируются к движению одной лишь техники, к самодовлеюще рассматриваемому научно-техническому прогрессу.

Нетрудно удостовериться, что подобная интерпретация проявляет себя вполне результативным идеолого-теоретическим обоснованием политики "врастания в социализм". Во-первых, она – можно сказать – буквально искореняет всякую мысль о естественной объективно-диалектической "разбивке" общественного развития по циклам "срабатывания" закона соответствия (по "виткам социодиалектической спирали"). Тем самым размазываются, затушёвываются моменты, когда социалистический базис, направляемый концентрированной политической волей трудящихся, мощно "заходит наперёд" производительных сил, качественно реорганизуется, продвигаясь всё глубже и всё бесповоротней в историческую "толщу" коммунистической формации,– а зачем, собственно, это нужно кулаку, нэпману, "номенклатурному" перерожденцу, нуворишу, паразитирующему на том или ином "дефиците", и т. д.?

Во-вторых, раз затушёвана периодически наступающая необходимость структурного обновления в обществе, то сама собой снимается с повестки дня и другая сторона вопроса – о столь же неизбежном периодическом выявлении и "чистке"   тормозящих,  инерционных элементов (к которым, как легко догадаться, прежде всего и принадлежит социальный приспособленец), а равным образом и о ликвидации структурных, производственно-отношенческих "гнёзд", где эти последние обитают.

Взглянем теперь под вышеочерченным углом на Программу "построения коммунистического общества", принятую XXII съездом партии в 1961г.

Несмотря на то, что Программа – по её замыслу – как бы открывала целый новый период (этап "развёрнутого строительства коммунизма") в истории Советского государства и коммунистического способа производства как такового, в ней фактически не дана марксистски-научная характеристика предполагаемого нового – причём, наиважнейшего!– этапа на языке первоисходного для марксистов закона исторического движения всякой общественно-экономической системы: принципа соответствия экономического базиса (производственных отношений) типу и уровню развития производительных сил. В Программе нет конкретной, научно-аналитической констатации того, в какой стадии (точке) и какого именно "базисного цикла" находилось советское социалистическое общество на рубеже 50-х – 60-х годов, какова была степень социодиалектического "соответствия" (или, наоборот, "рассогласования") между производительными силами и производственными отношениями, имелся ли ещё у производственных отношений в их тогдашнем состоянии какой-либо запас побуждающего производительные силы к развитию, "моторного" потенциала – или базис уже "не тянул" и требовалось "вытолкнуть" его на новую структурную высоту? И если базис устарел, утратил,– да позволено будет так выразиться,– свой социально-экономический "моторесурс", то какими путями, посредством каких конкретных преобразований надлежало вернуть его к роли "главного двигателя" развития нашей формации в направлении к коммунизму?

За счёт чего,– вообще,– за счёт какого   социоструктурного  источника планировалось получить столь гигантский рост производительных сил – в шесть раз увеличить за двадцатилетие объём промышленного производства, в четыре с половиной раза – производительность труда? Ведь марксистская политэкономия – непреложный теоретический фундамент пролетарской "социальной инженерии" – это наука о производственных отношениях (в их неотрывном диалектическом взаимосопряжении с производительными силами) как о сущностной, "генеративной" структуре общества, своеобразном "опорно-двигательном аппарате" общественного производства. В марксистском понимании, проектировать какие-либо реалистические, научно доказательные сдвиги и перемены в облике социально-экономического организма – это значит проследить и раскрыть, прежде всего, какие   структурные,  базисные рычаги должны быть приведены тут в действие и что за "конструкция" экономического целого должна и может возникнуть в результате всех намечаемых мер. Однако, в Программе 1961г. как раз марксистский   структурный  анализ предпосылок и возможностей перехода к коммунизму,– анализ, не ограничивающийся простым повторением терминов "производительные силы", "производственные отношения", но разбирающий именно взаимную "работу" противочленов в схематике "соответствия",– такой анализ там начисто отсутствовал.

Взамен этого нам предстала схема пресловутых "трёх взаимосвязанных задач" (в точности воспроизводящая правотехницистский, механистический подход к обсуждаемому вопросу с методологических позиций "теории равновесия"):

создание материально-технической базы коммунизма;

формирование   на этой основе  коммунистических общественных отношений;

воспитание человека коммунистического будущего.

Сконцентрируем внимание ещё раз: чего жизненно-важного лишилась данная схема по сравнению с марксистским взглядом на тот же предмет, почему она неопровержимо классифицируется как серьёзная, крупная уступка механицизму и антидиалектизму? Суммарно говоря,– в ней нет именно   главного двигателя  всей общественно-производственной "машины": представления о периодически совершающейся структурной реорганизации экономического базиса,   демократизации  форм присвоения  средств производства как о сокровенном и животворном "плазменном ядре", откуда, в конечном итоге, и черпает историко-экономический процесс всю необходимую   человеческую  энергию для своего неуклонного, поступательного "раскручивания".

Само понятие экономического базиса как совокупности производственных отношений общества на данном этапе его развития из Программы 1961 года практически ушло: его подменила,– вполне в духе А.Богданова, считавшего, как известно, "базисом" производительные силы, а не производственные отношения,– "материально-техническая база". "Материально-техническая база",– т.е. производительные силы, грубо редуцированные к их технической компоненте,– развивается здесь, так сказать, "сама из себя": проблема общественно-человеческих источников и обусловленностей её роста даже не ставится, о той (определяющей для общественного прогресса) стадии социодиалектического цикла, где производственные отношения фигурируют в роли "тягача" производительных сил, никто не вспоминает. Техника (а заодно с ней и естествознание!) изображается в качестве некоего "первичного" начала[6],– тогда как в действительности в теории Маркса – Энгельса материально-первичным,   саморазвивающимся  детерминантом производства безоговорочно признаётся главный элемент производительных сил, человек. Но куда там! Человек,– вместо того чтобы быть всесторонне показанным как творец истории,– отослан в самый хвост "триединой задачи", общественные отношения принижены, по сути, до "простого пассивного рефлекса производительных сил", как формулировал некогда А.А.Вознесенский.[7]

Стало быть,– если бы Программа партии, для нашего времени, разрабатывалась действительно и полностью   по-марксистски,  то в ней порядок следования "взаимосвязанных задач" оказался бы, собственно, противоположным:

а/ примерное, "габаритное" определение "базисного (структурного) расстояния" до сравнительно завершённого коммунизма и выяснение того, сколько и каких "базисных циклов" (один, два и т.д.) тут приблизительно "уложится";

б/ вычленение тех звеньев и "срезов" производственных отношений, тех явлений и тенденций в них, которые на момент составления Программы или уже превратились в "механизм торможения" производительного развития, или находились на пути к этому;

в/ развёртывание основной –  базисной  – концепции Программы, показ и описание той базисной реконструкции, которую необходимо было бы осуществить, чтобы производственные отношения на известное время опять в полной мере утвердили за собой статус и реальную мощь главного двигателя производительных сил;

г/ разумеется,– поскольку к базису не "подобраться" помимо надстройки,– базисная концепция должна быть достаточно чётко изложена и на    политико-правовом  языке, должны быть удовлетворительно описаны те    демократизирующие  институциональные изменения, которые и означали бы, что требуемый производственно-отношенческий сдвиг нащупан верно и практически воплощается в жизнь, что осваивается, успешно "канализируется", получает политико-институционное выражение и закрепление новый исторический пласт созидательной народной, субъектно-личностной инициативы; тем самым характеризовался бы диапазон предстоящего развития трудящейся массы, "человеческого фактора" как главного элемента производительных сил;

д/ и только   в заключение  очерчиваются количественные и качественные параметры в наращивании материально-технической части производительных сил ("материально-технической базы"), которых мы рассчитываем достичь благодаря задействованию новых производственно-отношенческих рычагов, нового "главного двигателя", благодаря высвобожденной новой волне творчески-трудовой активности народа.

Между тем, можно убедительно видеть, что вся эта   марксистская  картина правильного отыскания и продуктивного запуска в ход   сущностных,  глубинных механизмов социально-экономического прогресса, поистине, перевёрнута в Программе 1961 года с ног на голову. Именно поэтому (повторю ещё раз: потому, что в Программе 1961г. надлежащее марксистское объяснение внутренних пружин и самого протекания общественного развития "стоит на голове"),– именно поэтому ничего у нас по вышеуказанной Программе и не получилось. А вовсе не потому, что авторы Программы "застряли", якобы, на представлениях о процессировании коммунистической (и всякой иной) общественно-экономической формации, которые были свойственны эпохе построения социализма. Если бы так! Составители Программы эти правильные, здравые, социально-работоспособные воззрения "вверх ногами" перевернули, отбросили теоретическую мысль и практическую политику далеко назад от ленинизма к бухаринщине. Поэтому и не возникло никакой "материально-технической базы", и вместо того, чтобы поколению советских людей 60-х годов жить к 1980-му году при коммунизме, как было "торжественно провозглашено", мы очутились сперва в малопонятном "развитом социалистическом обществе", а там и подавно в "периоде застоя".

"На каждом историческом этапе партия, руководствуясь учением Маркса – Энгельса – Ленина, решала задачи, научно сформулированные в её Программах.

Принимая первую Программу, на II съезде в 1903 году, большевистская партия звала рабочий класс, всех трудящихся России на борьбу за свержение царского самодержавия, а затем – буржуазного строя и установление диктатуры пролетариата. ...

Первая Программа партии была выполнена.

Принимая вторую Программу на VIII съезде в 1919 году, партия выдвинула задачу построения социалистического общества. ... советский народ под руководством Коммунистической партии претворил в жизнь план строительства социализма, разработанный Лениным. Социализм победил  в Советском Союзе полностью и окончательно.

Вторая Программа партии также выполнена."[8]

Что касается третьей партийной Программы, о ней этого сказать нельзя. Сегодня у нас со "смелостью" (точнее, развязностью) прямо-таки беспрецедентной обливают всяческой грязью эпоху 30-х – 50-х годов; однако, тщательно обходится молчанием тот кардинальнейший, смыслообразующий факт последнего тридцатилетия нашей истории, что выполнение действовавшей на этом отрезке времени Программы партии оказалось, в сущности, по всем направлениям сорвано. От коммунизма мы нынче едва ли не дальше, нежели были в первой половине 50-х годов. Страна за годом год всё мучительней увязала в трясине доподлинно "всеобъемлющей" стагнации, неудержимо падала эффективность экономики, политико-организационные структуры подвергались массированным и отнюдь не безрезультатным "атакам" кастово-группового эгоизма и перерожденчества, целые области духовно-культурного бытия погружались в некое творческое оцепенение, нарастали произвол и несправедливость в формировании жизненного уровня населения, в распределении производимых благ. До возмущающей, идейно-политически опасной неразличимости "расплылась" коммунистическая перспектива. Дело дошло,– как известно,– до того, что вопрос о строительстве коммунистического уклада в один прекрасный день чуть ли не вовсе "сдали в архив" и начала всерьёз проповедоваться порочная, маразматическая "идея" неограниченно долгого пребывания в каком-то невразумительном "периоде, когда устраняются недостатки".

Всецело отсутствуют,– таким образом,– сколько-нибудь резонные предпосылки для заявлений, будто "время, прошедшее после принятия третьей Программы, подтвердило правильность её основных теоретических и политических установок".[9] Спора нет,– переход от капитализма к социализму исторически неизбежен, общий кризис капитализма углубляется, марксистско-ленинские положения о решающей роли революционного рабочего класса и его партийного авангарда в осуществлении социалистических и коммунистических преобразований незыблемы, и т.д.; но ведь Программа партии – не учебное пособие, повторяющее уже откристаллизовавшиеся, многократно проверенные на практике истины, она есть руководство к действию, план достижения определённых экономико-политических рубежей. По тому, достигнуты или не достигнуты намечавшиеся рубежи, и судят о "правильности", конструктивности, организующем и мобилизующем заряде заложенных в Программу установок. Не может никого удовлетворить такая Программа, которая декларационно воспроизвела те или иные устоявшиеся "азы" классической доктрины, но применить их к анализу конкретной исторической ситуации не сумела; в результате "правильные" слова безжизненно повисли в воздухе, вся же непосредственно-"оперативная" часть важнейшего партийного документа оказалась воздвигнута на разных "самодельных" трактовках, не отражавших реального течения событий и неспособных гарантировать успех.

Со всей очевидностью, следовало не просто декламировать на тему рабочего класса и его миссии "главной движущей силы" революционного изменения мира,– но   реально,  практически опереться на массу трудящихся как на главный элемент производительных сил и субъекта общеисторического процесса, что подразумевало бы:

раскрыть природу и содержание той "реструктурализации" способа присвоения средств производства, которая на современном этапе наиболее отвечает   субъектным,  социально-творческим потребностям и запросам массового производителя и является естественным "базисным ключом", отмыкающим новую, исторически высшую ступень нашего общественно-производственного развития;

очертить круг прогрессивных нововведений в системе гражданских прав, каковая совокупность мер послужила бы столь же естественным   надстроечным,  политическим "концентрированным выражением" и своего рода инструментом, "рабочим органом", прорубающим путь назревшему базисному сдвигу;

и наконец, предположительно обрисовать усовершенствование, расширение и приращение вещественно-технической составляющей производительных сил, которого можно было бы ожидать от развернувшегося перехода в новое историческое качество их (производительных сил) главного,   человеческого  элемента.

Именно такая интерпретация социально-экономической динамики,– отталкивающаяся прежде всего от   личностной,  человеческой сущности производительных сил, придающая ключевое значение не фетишизированному, обожествлённому, вырванному из исторического контекста "научно-техническому прогрессу", а раскрепощающим энергию человеческого фактора новым общественным, производственно-отношенческим формам,– именно такая интерпретация и являлась, в целом, характерной для той стадии развития марксистско-ленинского учения, с которой навсегда останется нерасторжимо слито великое дело создания у нас в стране первого на планете социалистического общественного устройства.

Нам же преподнесли в 1961 году,– приходится лишний раз повториться,– мёртворождённое, заведомо обречённое на неудачу механицистское сооружение, в котором, как предполагалось, "сначала" спонтанно и общественно-необусловленно, в некоем базисном вакууме развивается всемогущая техника, "потом" к ней, неизвестно каким образом, прилаживаются производственные и все прочие отношения, и уж совсем в третью очередь "воспитывается" самозванными "воспитателями" трудящийся человек: тот самый, который в действительной, не опошленной социальной философии Маркса   держит  на себе всё здание общественно-экономической формации, выступает её движущим, животворящим ферментом и объективно-историческим "корневищем", откуда она "растёт".

 

3

 

Сколь-либо пространного обзора нашей обществоведческой литературы за период 60-х – 80-х годов я здесь, естественно, предпринимать не могу, но если говорить коротко, в обществоведении у нас ширилось систематичное, непрекращающееся и вполне деструктивное по своему характеру и последствиям наступление механицистских, статических взглядов, группирующихся вокруг идеи "рациональной организации производительных сил", на марксистский подход в разрезе закона соответствия. Причём, марксистская трактовка находилась в самоочевидной "глухой обороне", идеологическая инициатива оказалась ею прочно и надолго утрачена. Результаты и текущие проявления этого в высшей степени неблагоприятного процесса, в некоторых определяющих чертах, покуда таковы.

Прежде всего, тяжко пострадало само представление о законе соответствия как о сущностном противоречии общественно-экономической формации, принципе её развития и, следовательно, центральной объяснительной схеме материалистического обществоведческого рассмотрения. Воцарился полнейший разброд касательно того, что надлежит понимать под основным противоречием способа производства (т.е., под основным законом его функционирования и динамического саморазвёртывания!), существует ли такое противоречие вообще и является ли оно источником самодвижения социально-экономической целостности,– или, может быть, для наших условий роль побудительной причины развития перемещается от диалектической противоречивости между производительными силами и производственными отношениями к социальному единству, и т.д. Если номинально и вёлся разговор о противоречии, то по большей части под "противоречием" подразумевалась ничего с ним общего не имеющая схематика "теории равновесия": один, доминирующий фактор (как правило, техника) самопроизвольно меняется, второй (вся общественная сторона экономики) приспособительно, "адаптивно" следует за первым.

Снова повторяю, что не могу здесь прибегать к мало-мальски представительному цитированию; но вот в отчёте об одном из методологических семинаров по затронутой проблематике перечисляются выдвинутые   только  на этом семинаре формулировки сущностного противоречия социализма: "между общественной собственностью на средства производства и экономическими формами ее реализации"; "между общественной собственностью и товарно-денежными отношениями"; "между формальным и реальным равенством членов общества"; "между общенародной собственностью на средства производства и локальным способом распоряжения ими"; "между производством и потреблением"; "между общественной собственностью и не соответствующим ей уровнем развития производительных сил"; "между человеком и природой".[10] Список этот можно бы продолжить по меньшей мере на нескольких страницах: "между быстро растущими потребностями людей и недостаточным уровнем производства необходимых благ"; "между гармоническим развитием личности и условиями, в которых оно происходит",– и бог знает что ещё.[11]

Стоит ли оспаривать, что при такой разноголосице относительно даже самой   формулы  основного закона прогрессирования общественного производства на любой всемирноисторической стадии его эволюции, в том числе и при социализме,– при такой разноголосице вопрос этот, надо считать, на обозреваемый момент времени концептуально "потерян" научной мыслью. Вот и давайте констатируем, что по существу во всю "послесталинскую" эпоху наша социально-философская и политэкономическая наука сама не имела и, стало быть, не могла предложить органам, ответственным за формирование практической политики, никакого вразумительного понятия о законе, по которому обществу нашему объективно приходилось всё это время так или иначе, сознательно или стихийно развиваться. И нетрудно догадаться, что коль скоро "официально" ни у кого не было внятных   сознательных  представлений о действии указанного закона,– то он и действовал   стихийно: неконтролируемо возник (а в огромной своей части был искусственно создан), разрастался и усугублялся конфликт между производственными отношениями и исторически-творческими, "субъектными" устремлениями главной производительной силы, на этой почве отставала, деградировала "материально-техническая база", безудержно элитаризовалась, перерождалась система управления, и т.д.

Обществоведы же наши,– на поверку-то те самые, к слову, которые сегодня жалуются, что-де их "недостаточно слушали" и что явить свои таланты в полном и ослепительном блеске им тридцать лет мешал неискоренённый "сталинский догматизм",– они тем временем потчевали нас теориями, будто в рамках социалистического устройства "сама возможность несоответствия" базиса производительным силам чуть ли не автоматически "снимается".[12]

Между тем, на фоне вышеобрисованного идейно-теоретического разброда небесполезно было бы вспомнить, что ни для самого И.В.Сталина, ни для целого ряда активно работавших советских экономистов той поры даже не стояло подобной "дилеммы" – является или "не является" принцип соответствия закономерностью наиболее глубоких, сущностно-качественных изменений в строе производства. "В основе развития общества, в основе смены одной системы производственных отношений другой... лежит   противоречие между производительными силами и производственными отношениями",– писал К.В.Островитянов в 1939г.[13] "Противоречие между производительными силами и производственными отношениями,– писали ещё ранее, в 1929г.,– всегда было в марксистской концепции движущим принципом общественного развития."[14]

Совершенно однозначно выглядела и подытоженная И.В.Сталиным в дискуссии 1951–52гг. марксистская позиция по вопросу о возможности периодического обострения основного социодиалектического противоречия в условиях обобществлённого хозяйства: противоречия (между производительными силами и базисом) "есть и будут". "При правильной политике руководящих органов эти противоречия не могут превратиться в противоположность, и дело здесь не может дойти до конфликта между производственными отношениями и производительными силами общества. Другое дело, если мы будем проводить неправильную политику, вроде той, которую рекомендует т. Ярошенко. В этом случае конфликт будет неизбежен, и наши производственные отношения могут превратиться в серьёзнейший тормоз дальнейшего развития производительных сил."[15]

Ну что ж,– спустя много лет прозорливость И.В.Сталина как теоретика-марксиста полностью подтверждена: мы проводили неправильную политику "вроде той, которую рекомендовал Ярошенко", и наши производственные отношения превратились в серьёзнейший тормоз развития производительных сил, причём конфликт достиг непозволительной, кризисной остроты. Гений потому и гений, что видит далеко вперёд, и безукоризненный марксистский социально-философский "прогноз" того прискорбного положения, в котором мы ныне находимся, оказался дан, в итоге, именно И.В.Сталиным, а не его самонадеянно-крикливыми "ниспровергателями". Мы не в коммунизме, нет; и мы не в полосе, "когда завершается перестройка всей совокупности общественных отношений на внутренне присущих социализму коллективистских началах".[16] Мы в ситуации предсказанного 35 лет тому назад тяжелейшего социоструктурного, "социодиалектического" кризиса, вызванного проведением той самой близорукой, а кое в чём и попросту головотяпской политики, против которой нас тогда же предостерегали; что же касается "перестройки", то она (как обнаружилось) не "завершается", а только ещё предстоит,– ну да ладно, по контрасту с прочими "теоретическими" анекдотами это уже мелочи, детали.

"Ярошенковщина", под разными наименованиями разлившаяся у нас повсюду привольным половодьем после ухода И.В.Сталина с политической арены, подменила диалектику в идеолого-теоретических разработках возродившимся бухаринским механицизмом и технодетерминизмом, вытеснила куда-то на "периферию",– как нами было уже разобрано и показано,– организующую конструкцию марксистского социального объяснения – закон соответствия, вдобавок перековеркав до неузнаваемости самую его формулировку. Стратегический приоритет при определении перспектив развития нашей экономики и государственности сместился от фигуры непосредственного трудящегося, массового социалистического производителя к "технике",– рассматриваемой к тому же в ложном, мнимо-"надчеловеческом", "надклассовом" освещении.

"Новый механицизм" 60-х – 80-х годов игнорировал конкретно-историческую – формационную, а в конечном счёте, в некоем достаточно обобщённом смысле,   классовую  опосредованность научно-технического прогресса, пошёл на поводу у буржуазной мифологии относительно "всемирной", "универсальной", не знающей – якобы – межформационных границ "великой научно-технической революции", которую нужно-де лишь "соединить с преимуществами социалистической системы хозяйствования", чтобы очутиться в коммунистическом раю. Здесь отчётливо прослеживается тот же шапкозакидательский, наивно-техницистский взгляд на решение проблем коммунистического строительства, который был высмеян И.В.Сталиным ещё на примере с Л.Д.Ярошенко. В действительности индустриалистская техника, не исключая и её вершинных, наисовременнейших направлений, не есть некая пассивная, всем за подходящую цену доступная данность, которую можно купить, привезти, "соединить" – и получится "качественно высшее состояние общества". Научно-технический индустриализм – это "встроенный", органический фактор (или момент) развития капиталистического способа производства, тесно вплетённый в структурную "плоть" буржуазной формации и всесторонне детерминированный динамикой капиталистических производственных отношений, так что мечтать "изъять" его оттуда путём торговой сделки и механически "соединить" с какими-то совсем другими базисными реалиями могут только люди, которым остался всецело чужд, "противопоказан" самый дух Марксовой доктрины.

"Универсализм" научно-технической (второй промышленной) революции связан не с её будто бы "надчеловеческим" характером, а с современной распространённостью на земном шаре буржуазно-эксплуататорского уклада. Ответ же на "неотразимый" (как кажется иным механицистам) вопрос, почему "одной и той же" техникой длительное время пользуются и капиталистическое, и социалистическое общество,– ответ на этот вопрос гласит, что в теоретически правильно понятом, увиденном комплексе взаимодействия производственных отношений с производительными силами вначале меняется человек (субъектный элемент производительных сил), затем экономический базис и в последнюю очередь – техника (объектная, вещная составляющая производительных сил). Вот мы и пребываем сейчас в такой полосе развития, когда у нас более инертный (по сравнению с классом-революционером) вещный элемент производительных сил не вполне ещё выпростался, так сказать, из недр предшествующей формации, и таким образом именно материально-техническая сфера являет собою на сей день зону исторического "взаимоналожения" двух соседствующих способов производства, в существенной степени общую нам с капитализмом.

У нас исторически ещё не произошло события, которое по своему значению для судеб нашей, коммунистической цивилизации явилось бы аналогом первой промышленной революции в ведущих капиталистических державах (вспомним, что и всемирно-значимые индустриальные революции прошлого совершались лишь многие десятилетия спустя после великих политических переворотов). Этим объясняется постоянно ощущаемая "напряжённость" в техническом соревновании с буржуазным Западом. Тот антиэкологический и бездушно-манипулятивный по отношению к человеку тип технического развития, который доминирует нынче на Западе, коммунизму (в том числе и социалистической его фазе) неадекватен. "Соединить" его эпигонски с преимуществами социалистической общественной организации в равной мере и невозможно, да и скользкая это вещь: наша система подспудно, "инстинктивно" его отторгает, ибо нельзя перенять "просто" технику, вместе с нею потянется вязкий "шлейф" обеспечивающих её функционирование базисных и политико-правовых условий, в которых техника, в каждой своей конкретно-исторической ипостаси, существует неотрывно, как в некоем обволакивающем, кровеносном, сугубо материальном "лоне" – и которых мы "заимствовать" у капитализма, естественно, не можем. Стоящая перед нами на этом фронте проблема в принципиальных своих чертах формулируется, поэтому,- с некоторыми сегодняшними уточнениями,– так:

создать (а если уж определённей, то во многом не "создать", а   возродить) совокупность   базисных,  производственно-отношенческих предпосылок, которые мощно раскрепостили бы творческий "азарт" низового производителя, сделали бы экономику активно восприимчивой к научно-техническим новшествам и вызвали бы стабильный технический рост   изнутри  неё; ведь мы не испытываем недостатка в научно-инженерных идеях и изобретениях как таковых, наше нынешнее несчастье – это те незримые чисто-структурные, экономические препоны, с которыми техническое нововведение сталкивается на пороге промышленного предприятия.

Следует также чётко понимать своеобразие возникшей исторической ситуации: хотя мы в чём-то ещё отстаём от главнейших "цитаделей" современного мирового индустриализма, но в целом весь этот огромный пласт в технической истории человечества для нашей общественно-экономической формации безнадёжно и бесповоротно   устарел; он устарел по своим внутренним "мироприсвоенческим" характеристикам, по той структуре связей производителя со средствами производства, по той схематике воздействия производителя на природу, которые неизбежны и органичны для собственно-"индустриального" (т.е., капиталистического) строя, для общества, чьё производительное могущество основывается на   машинном  техническом аппарате, пусть и в самых "фантастических" его видоизменениях. Индустриализм,– бесспорно и безусловно,– должен быть социалистической экономикой ассимилирован, но это должно быть движение по способу "обогнать, не догоняя": с предельно ясным осознанием того, что машинная техника конкретно-исторична,   преходяща  по своей сути, и если мы её будем рассматривать именно не как подлежащий ассимилированию, а равно и   преодолению  этап, но как некий недосягаемый идеал и образец,– то мы и "идеала" этого не достигнем, и стащит нас логика бестолкового эпигонства на путь обратного "усвоения" всех   базисных  атрибутов индустриалистского развития, иными словами, на путь "рекапитализации" страны.

С риском несколько наскучить повторениями, но всё же зафиксирую ещё раз: генеральная "стратагема" построения коммунизма, и вообще сколько-нибудь разумного, продуктивного движения вперёд, после того как в основном построен социализм,– это не "базу" техническую создавать самодовлеюще, неизвестно как и из чего, а к ней спонтанно-де прирастут коммунистические производственные отношения и "новый человек",

но формировать   базисный,  общественно-структурирующий перспективный "костяк" для производительных сил, посредством которого, во-первых, оказалось бы материально закреплено новое качественное состояние их субъектно-побуждающего, "саморазвитийного" элемента (трудящихся масс), а затем, расчищалась и организовывалась бы "стартовая площадка" для прорыва на качественно-высший уровень и элемента вещно-технического, для полного "поглощения" индустриалистской стадии и выхода на рубежи  безмашинной (или "сверхмашинной") техники коммунистического будущего.

Между тем, вместо всего этого – после длительной путаницы и неразберихи – получила, в конце концов, санкцию высокого партийного форума (как это ни досадно) и утвердилась почти на двадцать лет так называемая "задача исторической важности": "органически соединить достижения научно-технической революции с преимуществами социалистической системы хозяйства".[17]

Советники Ваши ныне витийственно требуют "назвать вещи своими именами: глупость глупостью, некомпетентность – некомпетентностью, действующий сталинизм – действующим сталинизмом".[18] Что ж, я – с Вашего позволения – со всей охотой последую далее этой, в общем-то, вполне здравой прокламации; действительно, некомпетентность, малограмотность и пр., на каких бы "этажах" управленческой иерархии они ни проявлялись, давно пора назвать по имени, без эвфемизмов. С одной только оговоркой в адрес авторов, вдохновителей и популяризаторов подобных призывов – не надо   свою собственную  дурость И.В.Сталину приписывать.

И впрямь, если мы дофилософствовались до того, что со страниц нашей прессы в столь "красочных" выражениях шельмуется экономическая политика, приведшая к возникновению социалистического общества в СССР и увенчавшая собою его рождение, если вся эпопея социалистического строительства в Советской стране объявляется "густо замешенной на экономической малограмотности"[19],– то уж   настоящую-то, заведомую и доподлинную глупость и малограмотность сам бог велел аттестовать так, как она того заслуживает.

И поэтому,– облегчённо вздохнув от долгожданного разрешения не делать больше в угоду каждой глупости вид, будто перед нами не глупость, но некая глубокомысленная "концепция",– скажем касательно упомянутой выше "задачи исторической важности", что сформулирована она, если подходить по всей строгости марксистски-научных критериев, вот именно попросту неграмотно; ибо предлагает топорно "соединить" процессы, идущие в производительных силах одной формации, со статично, мертвенно рассматриваемыми производственными отношениями ("преимуществами") другой. Но марксистская теория социодиалектического "соответствия" трактует вовсе не о том, чтобы производственные отношения у себя дома "соответствовали" динамике производительных сил где-то в чужих краях. Если кто-либо понимает проблематику "соответствия" таким образом, то тут по части "компетентности" и всего прочего дело обстоит, поистине, совершенно удручающе. Марксизм учит, что производительные силы и базисные отношения в формуле "соответствия" представляют собою две диалектически нерасторжимые стороны одной и той же системы общественного производства[20]; и толковый, обещающий какие-то положительные результаты способ обращения с этими категориями – это исследовать их взаимодействие сугубо   внутри  данной экономической целостности: внутри неё искать "лаг" отставания производственных отношений от производительных сил, локализовать "механизм торможения" и указать меры по "разблокированию" тормозных тенденций, выходу из тормозной зоны на продуктивную, "рабочую" ветвь нового базисного цикла.

Никаким "современным прочтением" закона соответствия (как её продолжительное время тужились представить) формулировка насчёт "соединения научно-технической революции с преимуществами социализма" не является; ни "сам" И.В.Сталин и никто из "сталинистов" (т.е., последовательных марксистов-ленинцев) подобных "установок" никогда не выдвигал и выдвинуть не мог, поскольку любому вот именно   грамотному,  компетентному приверженцу взглядов Маркса и В.И.Ленина известно, что экономический базис строящейся новой формации должен "соответствовать" не завезённому из заморских стран промышленному оборудованию, а логике материально-исторического саморазвития, исторических запросов и нужд   своего собственного  класса-гегемона, "своих собственных" народных масс. Сказанное полностью относится и к тому варианту пресловутого "соединительного" лозунга, который прозвучал из уст Л.И.Брежнева на XXV съезде КПСС: "... только на основе ускоренного развития науки и техники могут быть решены конечные задачи революции социальной – построено коммунистическое общество."[21]

Во всех этих декларациях непоправимо упущен животворный, судьбоносный "нерв" общественно-экономической динамики: саморазвитие класса, "заведующего" (по гениальной ленинской характеристике) данным экономическим порядком. Исчерпав определённую ступень своего исторического прогрессирования, класс меняется "внутри себя", не дожидаясь никаких "воспитателей" (чего у нас упорно не хотят уразуметь); возникают – или трансформируются нужным образом – отвечающие моменту органы его политико-идеологического самоосознания и мобилизации; разламывается стесняющая, отслужившая свой век базисная "скорлупа" и утверждается новый, более или менее существенно преображённый тип присвоения средств производства. На этом фундаменте лидирующий класс (вкупе со всеми своими социальными союзниками) начинает реализовать, воплощать в жизнь скрытые потенции нового этапа своего развития,   в том числе  и технические, и достигает возможных на данном этапе высот благосостояния.   Без  мощнейшей базисной и политико-организационной "подготовки" техника в рост не двинется; планировать решение социально-экономических и социально-политических задач "на основе" невесть откуда взявшегося (а если уж прозаичней, то закупленного за рубежом) технического парка – значит ставить телегу впереди лошади и заранее обрекать всё предприятие на провал. Чему мы, собственно, и являемся свидетелями на протяжении всех полутора с лишним десятилетий действия – точнее, бездействия – проанализированной "стратегической" ориентировки. Да ещё следовало бы выразить самую горячую признательность сенатору Генри Джексону, своевременно перекрывшему нам подступы к вожделенному "наибольшему благоприятствованию" в торговле с США, иначе бы мы сегодня, плюс ко всему остальному, и во внешней задолженности по горло купались, ничуть не лучше венгров или поляков.

Сколь это ни жаль, тов. Генеральный секретарь, но в прослеживаемой нами сейчас эволюции крупномасштабных, идеолого-философских представлений о существе и перспективах развития социалистического строя, за истекшие примерно тридцать пять лет, на Вашу долю приходится не так уж много. Во всяком случае, говорить о каких-то "принципиальных прорывах на теоретическом фронте"[22] нет сколь-либо серьёзных оснований. На январском (1987г.) Пленуме ЦК КПСС Вы, по сути, целиком солидаризовались с выдвинутой Л.И.Брежневым формулировкой, об идейно-теоретической беспомощности которой достаточно было сказано выше, практическую же её бесплодность сполна подтвердила сама действительность, реальное положение вещей со всеми этими "соединениями". ("Главный замысел нашей стратегии – соединить достижения научно-технической революции с плановой экономикой ..."[23]) Непонятно, чего ради фактически дискредитировавший себя своей воистину мертвецкой пятнадцатилетней неработоспособностью тезис выставляется в качестве "главного замысла" стратегии на будущее,– и вдобавок это предлагается приветствовать как "прорыв на теоретическом фронте". И из каких соображений исходя, Вы надеетесь, что результаты дальнейшего применения указанного тезиса будут чем-то отличаться от тех, которые имели место у Л.И.Брежнева?

Вы также являлись председателем Комиссии по подготовке новой редакции Программы КПСС на последнем (перед XXVII съездом) отрезке её работы,– и здесь опять-таки никаких концептуальных "прорывов" не произошло. Программа партии в редакции 1986г. воспроизвела тот же нереалистичный, не отражающий глубинных закономерностей внутриформационного развития и не оправдавший себя на практике подход к проблемам социалистического и коммунистического строительства, что был заложен в документ, принятый XXII съездом КПСС: "материально-техническая база" – "совершенствование" общественных отношений – "воспитание человека". В предыдущем изложении мы детально разобрали, что продвигаться надо, по-настоящему, в обратном порядке: не от техники к человеку как пассивно "воспитуемому", но от человека труда как субъекта и материального "первоисточника" общественно-исторического процесса – к изменению в его интересах формы присвоения средств производства (через обновляющую роль надстройки) – и к наращиванию (на новом базисном каркасе) вещно-технического, предметного "тела" очередной стадии естественноисторического саморазвёртывания нашей цивилизации.

Что же касается "концепции ускорения социально-экономического развития страны на базе научно-технического прогресса"[24], то, во-первых,– как множество раз уже было повторено,– не социально-экономическое развитие совершается "на базе научно-технического прогресса", но наоборот: научно-технический прогресс черпает свой отправной, "возжигающий" импульс в дальновидно угаданных и своевременно осуществлённых производственно-отношенческих (социально-экономических) преобразованиях. Во-вторых, указание на необходимость переломить длительно наслаивавшееся "у всех на глазах" замедление темпов экономического роста – это, собственно, не "концепция", а констатация факта; достойной же столь обязывающего наименования   концепции,  которая обеспечила бы,– пользуясь Вашим характерным словарём,– замену "механизма торможения" на "механизм ускорения", у Вас нет так же, как не было её у трёх Ваших предшественников.

 

 

 

Итак, осталось сделать резюмирующее заключение по всему вышеприведённому материалу.

Сводится же оно к тому, что вешать все наши нынешние беды, начиная с ошеломляющего идеолого-концептуального "запустения", на якобы унаследованный нами целиком от И.В.Сталина "догматизм" в марксистско-ленинской науке – это или непозволительно примитивное и поверхностное, попросту несерьёзное по своему теоретическому уровню толкование, или сознательная, причём грубая и злостная, передёржка исторической правды. И в том, и в другом случае разговор должен идти о фактически уже обрисовавшемся во всей своей неприглядности, крайне тревожащем обстоятельстве: о полнейшем отсутствии здравой и объективно обоснованной теоретико-философской платформы  для надёжной прокладки практически-политического курса. Ибо ещё в давние времена замечено: когда люди строят на песке, то чем больше будет построено, тем сильнее окажется развал.

И поэтому нужно самым решительным образом прекратить дальнейшее идейно-теоретическое "строительство" на зыбучем песке антисталинских (а в конечном итоге, как с неизбежностью это и должно было обернуться,– антисоциалистических) инсинуаций.

Если обратиться к последнему в пределах "сталинской" эры, крупнейшему по своей подспудной накалённости столкновению праворенегатских и марксистских представлений о путях развития социализма в нашей стране,– к экономической дискуссии начала 50-х годов,– то только слепой (или умышленно себя кругом "ослепивший") может "не видеть", что со смертью И.В.Сталина практически почти все из отстаивавшихся им тогда положений оказались поспешно, подчас демонстративно "выброшены за борт". И в первую очередь "полетел за борт" – на три десятка лет!– сам закон соответствия: коренной и непреложный – как снова и снова приходится повторять – принцип марксистского анализа и марксистского научного предвосхищения будущих перипетий экономической и политической истории.[25]

Следом за законом соответствия как таковым и вместе с ним за борт "ухнула" и вся марксистски-научная панорама неуклонного поэтапного срабатывания внутриформационных социодиалектических "пружин": неотвратимость перехода сущностного противоречия из "опережающей" в "тормозную" фазу; проблемная перспектива устаревания производственных отношений и опасность их вхождения в острый конфликт с производительными силами, коль скоро торможение не будет своевременно распознано; необходимость также своевременно иметь "наготове" теорию вывода общественно-экономического организма из той конкретной тормозной "впадины", в которую он неизбежно должен на какой-то период погрузиться, но где ему нельзя позволить "застрять", ибо при застревании, при отставании регулируемых институциональных перемен он "взметнётся" оттуда стихийным разрушительным рывком. Но если всё вышеочерченное с нами, по существу, уже приключилось (кроме, разве лишь, социально-хаотического исхода из кризисной зоны, да и того, как кажется, недолго ждать),– если всё вышеочерченное действительно приключилось с нами, то неужели же потому, что мы обо всех этих вещах чересчур хорошо помнили, прямо-таки в плену каком-то пребывали у идеологии "соответствия"? Не более ли вяжется с элементарным здравым смыслом – по-честному признать: не потому, что помнили "слишком хорошо", чуть не благоговели, но именно потому, что тридцать лет вообще, можно считать, не вспоминали?

Вы сетуете нынче на то, что недостаточно внимания уделялось "диалектике движущих сил и противоречий" нашего способа производства, "недооценивались" (мягко говоря!) вопросы взаимодействия и взаимообусловленности социодиалектических противочленов[26], слабо изучались проблемы собственности и товарно-денежных отношений. Но при чём тут И.В.Сталин и "сталинизм"? Не из теории Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, а из каутскианско-бухаринской "рациональной организации производительных сил", поднятой на щит Л.Д.Ярошенко в дискуссии 1951–52гг. и снова подхваченной затем бухаринцами в нашем обществоведении, вытекает пренебрежение к самим по себе экономическим закономерностям, провозглашение их некими вторичными "последствиями" "научно-технических сдвигов в материально-производственной базе общества".[27] Показательно, что и И.В.Сталин упрекал Л.Д.Ярошенко не в чём ином, как в отсутствии всякого интереса к анализу форм собственности, товарного обращения, закона стоимости и т.д. "Сложился застывший образ социалистических производственных отношений ..."[28] Да никакого у нас вообще сколь-либо вразумительного "образа" производственных отношений добрую четверть века не существовало; предпринимались непрерывные атаки на самое определение марксистской политической экономии как науки о производственных отношениях данной формации в их возникновении, развитии и упадке. Мог ли И.В.Сталин допустить, чтобы со страниц "Коммуниста" проповедовалось, якобы преимущественное содержание политической экономии составляют "общие законы развития техники", "технические тенденции развития производительных сил"[29],– ведь это же чисто бухаринские формулировки!

С той же определённостью можно утверждать,– никогда бы И.В.Сталин как идеолого-политический руководитель не санкционировал подобных вещей, чтобы важнейший планово-стратегический документ (на многолетнюю "разработку" которого, всецело безрезультатную, потрачены были,– кстати,– внушительные государственные средства, уже не говоря о непрерывно порождавшейся им путанице и дезориентации) – чтобы такой документ именовался "комплексной программой научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий". Это не "сталинизм", а бухаринщина стопроцентная. Точно так же не мог И.В.Сталин санкционировать и заявлений, будто в качестве   метода  марксистской политэкономической науки надлежит отныне узаконить математику как таковую, а не материалистическую диалектику; будто помимо базисных классово-экономических отношений как   общественной  формы существования и развития производительных сил у них (у производительных сил) имеется ещё и специфически-"технологическая" форма, стоящая   выше  классово-социальной, обусловливающая эту последнюю и... "одинаковая" нам с миром капитала и эксплуатации (теория так называемого "технологического" – или "материально-технического" – способа производства, возобладавшая у нас в 70-х – начале 80-х годов). И это, опять-таки, никакой не "сталинизм", но типичнейшая богданово-бухаринщина: подход с точки зрения мелкобуржуазного, перерожденческого "попутчика" пролетарской революции, которому менее всего нужно какое-то там "строительство коммунизма", все его сокровенные чаяния сосредоточены на том, чтобы система наша "по возможности" двигалась в обратную сторону – в сторону максимальной "неотличимости" от капиталистического уклада, "слияния", конвергирующего "уравнивания" с ним. Не "сталинисты",– как прекрасно известно из нашей истории,– но именно правые оппортунисты возлагали свои упования на необоримые "законы развития общественной техники", которые, мол, в конце концов "принудительно" сделают нас ничем не разнящейся от наших эксплуататорских соседей на Западе "нормальной демократической страной".

Слегка лишь "приоткрытый" нами здесь перечень можно было бы продолжать, что называется, до бесконечности; так, совершенно непредставимо, чтобы И.В.Сталин в малейшей мере поддержал или хотя бы "посмотрел сквозь пальцы" на иезуитские "трактовки" предмета и существа марксистско-ленинской философии, усердно насаждавшиеся в нашей обществоведческой и массово-политической литературе академиком Б.М.Кедровым: будто марксистскую философию теперь надо истолковывать уже не как единство диалектического и исторического материализма, но как "единство диалектики, логики и теории познания", как один лишь "голый" диалектический материализм. Все эти ухищрения, оснащаемые бесчестно-казуистическими "ссылками" на В.И.Ленина, плюс ещё возня вокруг надуманной "марксистско-ленинской социологии", привели к тому, что из завещанного нам философского учения, "вылитого из одного куска стали", оказался – опять же целиком на бухаринский лад – фактически "изгнан" исторический материализм, в действительности являющий собою концентрированное выражение, социально-философский "апофеоз" марксистской концепции, без которого её теоретические богатства теряют свой смысл, "рассыпаются" и не могут быть обращены на служение классовым интересам пролетариата.

Стало быть, кому у нас очень уж не терпится (а таких, к сожалению, предостаточно), могут со спокойной, как говорится, совестью праздновать на будущий год столетний юбилей Бухарина: почти тридцать пять лет из тех семидесяти, что просуществовало социалистическое общество в нашей стране, мы поистине в полной мере   его  "идеями" руководствовались, а не предвидениями Маркса и В.И.Ленина, и тем паче не "сталинизмом". Именно бухаринщина,– совокупность правоуклонистских вульгаризаций и извращений коммунистической доктрины,– "явочным порядком", в небрежно камуфляжной одёжке расползшаяся в наших общественных науках, в идеолого-теоретической сфере, а отсюда и в практически-политическом мышлении в период пребывания на высших партийно-государственных постах Н.С.Хрущёва и Л.И.Брежнева – А.Н.Косыгина, вот она-то и составляет "надстроечную" сердцевину того "механизма торможения", который действует в экономике и во всей общественной жизни страны с конца 50-х годов. Вся вздорность и безосновательность утверждений, якобы мы угодили в беспрецедентно длительную и тяжёлую полосу застоя из-за того, что "закоснели в сталинизме",– вздорность подобных утверждений неопровержимо вскрывается объективным и научно корректным анализом; да это, собственно, и "невооружённым взглядом" видно всякому, кто намерен своими глазами пользоваться по их прямому назначению. В последние годы правления И.В.Сталина темпы роста национального дохода достигали 12–13%; Хрущёв всего лишь через десятилетие "финишировал" с темпами экономического роста, скатившимися чуть не до нуля (ниже двух процентов). В 1957–1959гг. наступил без преувеличения "эпохальный" перелом в движении фондоотдачи: она начала падать (и падает вот уже тридцать лет), тогда как до этого систематически росла; т.е., экономика наша с научно констатируемой неоспоримостью превратилась из интенсивной в экстенсивную  (а не наоборот!). "Тридцать лет назад была предпринята попытка преодолеть застой",– надрываются ныне "правдолюбивые" крикуны с непостижимыми обычному человеческому рассудку представлениями о правде и кривде.[30] Преодолели застой, ничего не скажешь,– дважды за это время, после двенадцатипроцентных темпов роста, сажали народное хозяйство "на нуль" (в начале 60-х и в первой половине 80-х годов), "вывернули  наизнанку" всю общественно-производственную динамику, никак не можем людей без перебоев простейшими продуктами накормить – мясом, картофелем. Со всей очевидностью, в "преодолении" здесь нуждается не "сталинизм", а безответственная бухаринская фанаберия, не имеющая под собой никакой ни созидательно-научной, ни классово-прогрессивной жизненной опоры, на непростительно долгий срок сбившая революционный процесс в ведущем государстве социалистического лагеря с правильного пути.

С незапамятных времён превосходно известно, что "сталинизм" – это кодовое, так сказать, "советологическое" обозначение системы марксистско-ленинских взглядов, которым наш классовый враг спекулирует, стремясь поднять в массах, в интеллигентских кругах, среди молодёжи и т.д. волну обывательского недоброжелательства, а то и искусно возбуждаемой ненависти к марксистскому, пролетарски-коммунистическому учению как таковому и к социалистической общественной практике. По этой несложной, примитивно-догматической схеме были выстроены "сценарии" всех наиболее серьёзных подрывных эксцессов в социалистических странах за послевоенный период: в Венгрии, Чехословакии, Польше. Совершенно невозможно уразуметь, почему мы сегодня должны у себя расценивать как "продолжение дела Октября" то, против чего мы в 1968г. войска в братскую страну посылали? Дело Октября   не может  быть продолжаемо через обливание отвратительными клеветническими измышлениями имени революционера и коммуниста, под руководством которого впервые в истории человечества воссоздан по "чертежам" величайших социальных реформаторов мира рабоче-крестьянский, подлинно антиэксплуататорский строй.

При Л.И.Брежневе термин "сталинизм",– выкопанный, ещё раз подчеркну, в самых замшелых "арсеналах" советологии,– у нас не употреблялся, откуда нетрудно заключить, что Л.И.Брежнев (как многие проницательно предугадывали) являл собою вовсе не столь уж безнадёжно плохого руководителя и что вполне могло быть гораздо хуже. В данной связи мне, к примеру,– и думаю, отнюдь не только мне,– представлялось бы уместным и несомненно оправданным, если бы вы откликнулись на просьбу вот именно   гласно  объяснить Ваше личное отношение к заявлениям буржуазных средств массовой информации в таком духе, что, мол, Запад "не устраивают" в Советском Союзе три вещи: марксизм, ленинизм и сталинизм, что со сталинизмом Горбачёв "покончил", на июньском пленуме нанёс ощутимый удар по Марксовой экономической теории и есть надежда – доберётся рано или поздно и до ленинизма; что "притягательность" Вашей политики для капиталистических наблюдателей,– чем Вы так гордитесь,– зиждется, собственно, на предвкушаемом "развенчании" ею завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции (и только   в этом  там усматривают "преемственность", "параллель" и т.п. между "перестройкой" и Октябрём)[31]; что,– далее,– Ваше нахождение "у власти" вообще зависит лишь от того, удастся ли Вам предотвратить показ и разоблачение антисоциалистического характера намечаемых Вами перемен. Вы же сами недавно доказывали, что выслушивать нужно всех, в том числе и классового противника, ибо никто так глубоко и остро не ставит вопросы, не разбирается столь въедливо в твоей позиции и не ищет с таким упорством в ней слабости, как он.[32] Вот мы и выслушали классового противника, и вся беда в том, что "слабости" (деликатно выражаясь) в Вашей позиции он отыскивает куда более метко, кардинально и убедительно, нежели новоявленные "идеологи" вроде А.Н.Яковлева их маскируют. И "слабости" сии таковы, что без открытого, "в лоб" разговора о них, с решительным и нелицеприятным называнием всего совершающегося своими именами, партия и народ на текущий момент нашего экономико-политического развития   объективно  обойтись не могут.

Иногда,– по Вашим словам,– Вас просят упомянуть "хотя бы несколько фамилий" из числа тех, кто категорически возражает против   Вашей  трактовки неизбежно предстоящих современному советскому обществу, действительно радикальных преобразований.[33] Не буду в претензии, если в следующий раз при аналогичных обстоятельствах Вы мою фамилию назовёте; единственно лишь, мне должна бы быть по справедливости предоставлена пусть самая малая доля тех возможностей изложить свою аргументацию публично, какими пользуются, например, А.Г.Аганбегян, Л.И.Абалкин, П.Н.Федосеев или Г.Л.Смирнов. Пока что, обратившись с работами соответствующего содержания в изрядное количество адресов (в "Правду", "Известия", "Коммунист", "Вопросы экономики", в Секцию общественных наук президиума АН СССР, в Отделение экономики и Институт экономики АН СССР, в Госплан СССР и др.), я всюду, за редким и непропорциональным серьёзности происходящего исключением, наталкиваюсь на ту же дискриминацию, то же глухое "железобетонное" сопротивление, каким обычно и встречалась любая "нештатная" точка зрения в не столь ещё отдалившиеся от нас времена. Между тем, в науках социального цикла неопровергнутая контраргументация – это то же самое, что отрицательный результат испытаний в естествоведческом исследовании или в технико-инженерной процедуре. Когда испытывается техническое устройство, проектно-конструкторская недоработанность которого чревата опасными, аварийными последствиями при эксплуатации, то даже один негативный результат из сотни благополучных воспринимается как сигнал к немедленной тщательнейшей перепроверке всех выкладок и расчётов, и никто не находит подобное требование "чрезмерным",– наоборот, форменным преступлением выглядит сокрытие того, что проектируемое устройство при определённых   воспроизводимых  условиях явно и неоспоримо аварийно. Почему же в экономике и в общей социально-философской оценке положения государства и его перспектив Ваши советники упрямо "едут на красный свет", замалчивая факт наличия возражений, аргументационно для них "непосильных"? Почему те же А.Г.Аганбегян или Л.И.Абалкин, Г.Л.Смирнов делают вид, будто им ничего не известно о существовании оппонента, с доводами которого они "в честном бою" справиться бы не сумели?

Считаю в корне неприемлемой, грубо ошибочной (если не попросту авантюристичной) протаскивавшуюся некоторое время назад лишь намёками, а теперь звучащую всё бесцеремонней "линию" на тотальный безосновательный пересмотр итогов социалистического строительства в СССР за период 30-х – 50-х годов: попытки доказать, будто мы построили какой-то "не тот" социализм, не отвечающий-де "сущностным характеристикам" данного уклада, будто воплощение конституирующих социалистических принципов в жизнь – это для нас только ещё некая "завтрашняя" задача, будто развитие коммунистической мысли после В.И.Ленина пошло не через реальное тогдашнее большинство в ЦК ВКП(б), неуклонно осуществлявшее курс на индустриализацию, коллективизацию, культурно-"кадровое" преображение страны, на возведение прочных законодательных устоев социалистической государственности, на подготовку к решающей схватке с фашистским зверем и на победу в этой схватке,– а развитие это пошло... через деятелей правотроцкистской оппозиции, безвинно, дескать, павших "жертвами сталинского террора".

Всё это, кстати,– давно набившее оскомину, множество раз обстоятельнейше разбиравшиеся и критиковавшиеся в нашей печати "козырные" посылки советологии. Немудрено, что Вы столь заботливо рекомендуете прислушаться к классовому противнику; воистину,– нет у Вас сейчас в мире лучших, более "заинтересованных" друзей, нежели наши классовые противники. Как можно было идейную сферу авторитетнейшей социалистической, марксистской державы за какую-то пару лет разболтать до подобного позора, чтобы на страницах партийных(!) изданий с важной миной, под декламацию о "прорыве на концептуальном фронте", о "новом мышлении" мусолились жёванные-пережёванные "советологические" объедки? И что социализм-то у нас "не по Ленину" строился, и что подлинным "продолжателем дела Ленина" выступил Бухарин, а не Сталин, и узколобая, научно безграмотная дребедень о "командной экономике", об "административных, приказных методах управления социально-экономическими процессами", о "сверхиндустриализации", о том, что В.И.Ленин, мол, "отвергал" производственное кооперирование крестьянства, что у него "нигде ни звука нет о колхозах"[34], и что-де Сталин "онтологизировал" и "политизировал" философию марксизма, стремясь в новой конкретно-исторической обстановке сохранить за ней статус мировоззрения революционного рабочего класса, а её надо было затолкать назад в профессорские кабинеты, вернув на уровень махистской "гносеологической" схоластики, безразлично годной для всех классов вообще и ни для какого в особенности,– мы это впервые, слава богу, не от Бовина с Бурлацким узнали. Трещат о "новом мышлении", сами же тянут страну, вздымая облака нафталина, к дебатам полувековой давности; как будто не рассудила история бесповоротно те дебаты!

Следует прекратить,– по моему твёрдому убеждению,– несостоятельные и вредоносные, искусственно задерживающие выход из сложившейся "тормозной" ситуации поиски в правооппортунистическом и советологическом хламе каких-то "альтернативных вариантов социализма"[35]; та "модель" социалистической общественно-экономической структурности, основные "промеры" которой определились у нас к началу 50-х годов, была   правильной  и полностью адекватной, как всегда и признавала партия, именно   ленинскому  плану построения первой фазы коммунистической формации. Реально обрисовавшийся ленинско-сталинский социалистический "вариант" требовал, естественно, дальнейшего совершенствования и развития, но суть дела в том, что он как бы сам и предлагал, "подсказывал" такое развитие, он вплотную нащупывал интереснейшие, перспективнейшие социоструктурные узлы, добросовестная и марксистски-квалифицированная "проработка" которых, и впрямь, могла бы за истекшее время (едва ли не попусту потерянное) приблизить нас к коммунизму на расстояние, позволяющее говорить о фактическом вступлении в него. Н.С.Хрущёв ведь не просто обманывал; в известном смысле он   верно  прикинул остававшуюся социально-историческую "дистанцию", он не понял лишь, что дистанция эта однозначно "запрограммирована" на определённые методы и отправные предпосылки экономико-политического строительства, которых нельзя было волюнтаристски нарушать.

Однако, в результате оживления после 1953г. правоуклонистских, правооппортунистических элементов (которые, как красноречиво продемонстрировали предшествовавшие       XIX съезду партии дискуссии, только и ждали "своего часа", чтобы перейти в энергичное "контрнаступление") развитие той "модели" социализма, что связана была с осуществлением, под руководством И.В.Сталина, именно кардинальнейших   ленинских  предначертаний, оказалось насильственно, причём грубо и бестолково, остановлено.

Снова и снова акцентирую этот пункт, фундаментально важный для уяснения и надлежащей оценки образовавшихся обстоятельств:   не развивалась  и вообще практически, можно сказать   не функционировала  у нас, начиная со второй половины 50-х годов, экономико-управленческая организация, "созданная в 30 – 50-е годы": её подкосила, переломала, разгромила тридцатилетняя непрерывная праворенегатская "бомбёжка". То, что безобразно   устарело  и усадило нас в невиданную социально-экономическую "калошу" к рубежу 80-х годов,– это была и есть не "сталинская система", а поднявшееся на её, скажем так, почти что развалинах бестолковейшее и по своей иррациональности позорнейшее в истории мирового хозяйства правооппортунистическое сооружение, на тридцать лет застопорившее нормальный жизненный процесс первого на земном шаре социалистического государства. Устарела и остро "нуждается" в чётком, беспрепятственном марксистски-научном разборе и в последующем безоговорочном выкидывании на свалку истории не "сталинская модель", а "модель"   правооппортунистическая, глубоко антинародная, возникшая как итог целого ряда обширнейших концептуально-безграмотных "ударов" по объективным экономическим законам социализма, предпринимавшихся с конца 50-х до первой половины 80-х годов: здесь и практическое разрушение социалистической модификации стоимости, этого наиболее драгоценного структурного приобретения "сталинской" эпохи, начавшего плодотворно, в полную силу действовать в 1947–1954гг.; и разрушение естественноисторически присущих социализму принципов ценообразования, гальванизация в нашей экономике столь одиозного "выходца из прошлого", как инфляционная спираль; и нарушение действия критериев эффективности социалистического хозяйствования, приведшее к паралитическому "отключению" научно-технического прогресса; скоропалительная и топорная "индустриализация" производственных отношений в деревне, не решившая никаких проблем с увеличением выпуска сельскохозяйственной продукции, но зато превратившая аграрный сектор из активно производительного отсека экономики в хронического и довольно-таки странного "нахлебника" других отраслей; мощная внутренняя деформация принципа соединения производителя со средствами производства, "стимулировавшая" повсеместное, поистине "снизу доверху" и "сверху донизу" разрастание психологии не социалистического труженика, а мелкого хозяйчика, деляги и рвача, готового без каких-либо угрызений совести причинить заведомый вред государству во имя пополнения собственного кармана; и многое иное в том же стиле.

Утверждать, будто "старая" (читай,– "сталинская") система, претерпев все эти безголовые пертурбации, с переписанной и идеолого-философски "перевёрнутой на попа" Программой партии, с экономическим костяком, в котором не осталось не перековерканным ни одного мало-мальски ответственного сочленения,– утверждать, будто она после этого всего всё ещё "продолжает жить и действовать по своим законам" и   именно этим,  этой своей фатально непреодолимой инерционностью оттеснила-де нас постепенно в тупик, это значит (как иронизировали по схожему поводу наши чехословацкие товарищи) наделять И.В.Сталина некими сверхъестественными качествами, которыми он не обладал и обладать не мог.[36]

С набравшим ненужный разгон "маховиком торможения" надо, бесспорно, кончать (и насколько это возможно, без промедления); но чтобы эта цель могла быть исполнена, необходимо прекратить противопоставлять социалистическое общество, неотрицаемо построенное в Советской стране к 50-м годам, как предуказаниям В.И.Ленина (которые все в основном получили воплощение на практике), так и надуманному "социализму как таковому", "высокому социалистическому идеалу", якобы нами ещё не достигнутому, и т. п. Всего года три назад мы имели уже малопривлекательный пример, когда из-за утрированного налегания на "социалистический идеал" самое слово "коммунизм" попало едва ли не под запрет,– что было неодобрительно, даже враждебно встречено людьми.

Социализм есть вообще устройство далеко не "идеальное", в широком всемирноисторическом ракурсе – "переходное" к высшей фазе коммунистического способа производства, как неизменно и отмечалось нашими классиками. Социализм "как таковой", в совершенстве соответствующий своим "сущностным характеристикам",– это строй, где основополагающее базисное отношение "рабочей силы" ("формального равенства", по В.И.Ленину) экономически логично и словно бы "самопроизвольно", по безошибочно проторённым структурным направлениям "перетекает" в отношение реализации творческой способности ("фактического равенства" между участниками общественно-производственного процесса). Экономически, базисно это означает, что найдена такая модификация товарно-денежных, стоимостных взаимозависимостей, которая по своей внутренней объективной логике нацелена на всемерное наращивание объёма и повышение качества непосредственных  потребительных  стоимостей при одновременном неукоснительном свёртывании объёма циркулирующей в народном хозяйстве   меновой  стоимости: т.е., при постоянном и возведённом в ранг государственной политики удешевлении благ. Но именно практическим "открытием", нахождением подобного экономического механизма,– демократичнейшего и элегантнейшего, если можно так выразиться, за всю мировую хозяйственную эволюцию,– и завершил И.В.Сталин свою деятельность на посту главы нашей партии и Советского правительства. И это открытие социалистической модификации стоимости явилось не меньшим вкладом в осуществление грандиозного ленинского замысла, нежели превращение страны в могучего индустриального колосса, создание кооперированного сельского хозяйства, проведение культурной революции или победа в Великой Отечественной войне.

Следовало бы перестать лепить одна на другую вертлявые "полуправды",– а ими и Вы, похоже, излишне увлеклись,- и лучше бы сказать людям ту единственную и неделимую   правду  о нашей прошедшей и предлежащей судьбе, которой внутренне жаждет классовый инстинкт любого разумного и патриотически настроенного советского человека, которая   должна  быть и неизбежно   будет  рано или поздно сказана: что мы отбрасываем раз навсегда бредовые прожекты узаконения в государстве безработицы и "рыночных" цен и возвращаемся с откровенно ренегатской на   марксистскую,  ленинско-сталинскую (иначе тут не сформулируешь) генеральную линию нашего развития, где цены снижались ежегодно, где непредставимы были массовая коррупция, взяточничество в управленческом аппарате, в медицинских и учебных учреждениях, торговля боеприпасами в воинских частях, чужеземный самолёт, садящийся средь бела дня на Красной площади, пьяный машинист, заснувший в электричке с сотнями пассажиров, промышленное министерство, целиком переродившееся, вкупе с министром, в преступную шайку; где жизненные блага не разбивались у самого их истока на две категории – с приставкой "спец" и без неё, и где мы знали, что в Кремле и уж тем паче в Моссовете едят, извините, ту же колбасу, которую нам продают в магазине напротив. Сказать бы это людям, и все бы мы увидели, насколько свободней вздохнёт, наконец, народ, насколько станет ему понятней, "куда его зовут" и действительно ли новые солнечные дали, а не новые тупики, открываются впереди.

Между прочим, вот это и явилось бы подлинной, истинно всепроникающей   демократизацией  всего нашего общественного бытия: ибо ведь существо и предназначение пролетарской демократии не в том, чтобы время от времени одну укомплектовавшуюся "элиту" заменять другой, а в том, чтобы   экономически,  отныне и впредь, выбить почву из-под ног у любого, у какого бы то ни было элитаризма. Но сумма проделанного в стране к середине 50-х годов как раз и выглядела внушительным, обещающим социоструктурным "залогом" тому, чтобы с обоснованной уверенностью ожидать во вполне уже различимом будущем именно такого разрешения давнишней борьбы человечества с наиболее потаёнными и цепкими корнями общественного притеснения и неравноправия.

Вот почему, кстати, и столь ненавистны "30-е – 50-е годы" всем, кто либо в прошлом расстался с многотысячными отарами овец и ротами батраков при них, либо после революции истолковал свои заслуги перед нею,– частью действительные, а нередко и мнимые,– как право на какие-то свежеиспечённые "пролетарско"-дворянские привилегии, либо под шумиху пресловутого "разоблачения культа личности" сумел-таки свить для себя в партии вожделенное "дворянское гнездо" того или иного калибра и десятилетиями отсасывал жизненные соки государства на удовлетворение собственных потребительских амбиций.   Эти, вне всяких сомнений, эпохе рождения социализма на нашей земле ничего не забудут и не простят. Никогда. Не потому непримирим к Советской власти Солженицын, что в своё время его "несправедливо обидел Сталин", а потому, что таких, как он, крепко и навеки "обидел" революционный Октябрь, помешав унаследовать дедовские обетованные поместья. Именно этого, а не чего-то ещё, они не простили ни Сталину, ни Ленину, ни Марксу с Энгельсом и в 20-х, и в 30-х годах, и "не прощают" сейчас. Но Бухарину, однако, простили бы что угодно, ибо с Бухариным ещё, глядишь бы, и вернулось в руки "законных владельцев" всё нажитое дедами и отцами (на батрацком труде). Вряд ли, думается, отвечает задачам момента – подводить нынче "новую" идеологическую платформу под сии утомительно знакомые и нехитрые, как выеденное яйцо, мотивы, с которыми народу нашему уже семьдесят лет как решительно и бесповоротно не по пути. Да и небесполезно повнимательней осмотреться,– в сколь странной компании "единомышленников" мы оказываемся, уступая давлению тех, кто предоставленные им благие возможности воспринял исключительно как "свободу" разжигать мстительные чувства по отношению ко временам и событиям, которыми мы обязаны лучшим (а отнюдь не худшим!), исторически самым неистребимым и жизнеспособным из всего, чем на сегодняшний день располагаем.