Канд. филос. наук

Т. ХАБАРОВА

 

СТАЛИНСКАЯ МОДЕЛЬ – ЭКОНОМИКА ОБОБЩЕСТВЛЕНИЯ

ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА

Выступление на Рабочем университете при МГК КПС

Москва, 23 марта 2002г.

 

Обобществление совокупного прибавочного продукта –

– интегральная экономическая задача

пролетарской революции и социализма.

 

ЧТОБЫ ОЦЕНИТЬ значимость созданной под руководством И.В.Сталина экономической системы, надо прежде всего чётко ответить на вопрос: а в чём вообще состоит интегральная экономическая задача и пролетарской ре­волюции, и социализма как первой фазы коммунистической общественно-эко­номической формации?

Скажут: в уничтожении частной собственности, в обобществлении средств производства.

Это правильно, но ведь это скорее путь к достижению цели, инстру­мент достижения цели, но ещё не цель сама по себе. Цель же социалистических преобразований в экономике – это не столько обобществление средств производства как таковых, сколько ОБОБЩЕСТВЛЕНИЕ ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА, вырабатываемого с их помощью.

Современные теоретики-марксисты очень облегчили бы себе жизнь, если бы вот эту несложную вещь прочно затвердили и ставили бы её неизменно во главу угла: интегральная экономическая задача пролетарской революции и социализма – это ОБОБЩЕСТВЛЕНИЕ СОВОКУПНОГО ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА, вырабатываемого обобществлённым производственным аппаратом.

Ведь если вдуматься, средства производства сами по себе никому, как говорится, не нужны. Для чего нужна земля в собственности, если она не заселена подневольными крестьянами, которые бы её обрабатывали, плати­ли бы оброк и гнули спину на барщине? Для чего нужны в собственности фабрики и заводы, если они не заполнены наёмными рабочими, которые вы­пускают продукцию, имеющую спрос на рынке и приносящую прибыль? Весь, так сказать, сыр-бор с собственностью на средства производства горит не из-за них самих, а из-за прибавочного продукта, который на них выраба­тывается и поступает в распоряжение их собственника.

И поэтому лозунг общественной собственности на средства производст­ва, он при его более внимательном прочтении означает: мы хотим, чтобы вырабатываемый в общественном производстве совокупный прибавочный продукт поступал именно обществу, народу, а не частным лицам, и справедли­во распределялся бы между всеми нами, служил всецело и исключительно общему благу.

Хочу всячески подчеркнуть, что застревать на лозунге общественной собственности как таковой никоим образом нельзя, потому что, если она не снабжена механизмом обобществления совокупного прибавочного продук­та, то её всё равно что нет; поскольку цель, ради которой средства производства обобществлялись, не достигнута.

В продолжение ряда лет эта мысль в моих выступлениях несколько иначе подавалась, а именно: у любой формы собственности есть неотъемлемый структурный, если так можно выразиться, напарник, в отсутствие которого она практически нежизненна,– это СПОСОБ АККУМУЛЯЦИИ И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ СОВОКУПНОГО ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА, ИЛИ ОБЩЕСТВЕННОГО ЧИСТОГО ДОХОДА.

Принцип доходообразования и распределения дохода – это одна из важнейших составных частей экономического базиса общества, это мощный и чрезвычайно сложный узел объективных общественных отношений. В любом обществе, где труд в той или иной мере носит ещё несамоцельный, отчуж­дённый характер, там существует стоимость, и там разделением продукта труда на необходимый и прибавочный ведают стоимостные, или товарно-денежные, или они же рыночные отношения. И постольку всю эту структурную связку отношений по поводу аккумуляции и распределения чистого дохода можно называть ещё и так: это соответствующая данному способу произ­водства конкретно-историческая МОДИФИКАЦИЯ ЗАКОНА СТОИМОСТИ (или отно­шения стоимости).

Способ производства достигает социально-экономической зрелости, превращается в СИСТЕМУ, когда соответствующая ему форма собственности начинает уверенно, бесперебойно функционировать в паре с адекватным ей комплексом отношений по консолидации и распределению чистого дохода. Или, что то же самое, в паре с адекватным ей принципом доходообразования, или,– что опять-таки то же самое,– в паре с адекватной данному способу производства модификацией стоимости.

Принцип доходообразования не есть нечто, устанавливаемое декретом правительства. Это фрагмент объективной, материальной экономической действительности, и он должен откристаллизоваться в толще этой действительности вот именно объективно,– как откристаллизовался некогда за­кон средней нормы прибыли, который как раз и представляет собой меха­низм доходообразования, адекватный капиталистической общественно-эко­номической формации. На это требуется время, причём немалое, плюс це­лый исторический слой хозяйственного опыта человечества.

И вот то грандиознейшее социально-инженерное открытие, которое мы сделали в экономике в сталинскую эпоху, это и было нахождение адекват­ного социалистической общественной собственности на средства производ­ства принципа аккумуляции и распределения совокупного прибавочного продукта. К социалистической общественной собственности оказался при­соединён, подмонтирован органичный ей социалистический принцип доходо­образования, или – что то же самое – органичная социализму модификация закона стоимости.

Иными словами, была в основных её чертах решена определяющая зада­ча социалистической фазы: обобществить не только средства производст­ва, но и совокупный прибавочный продукт. Причём, сделано это было в исторически, можно сказать, молниеносный срок.

С этой точки зрения,– которая, вообще-то, единственно отвечает исторической правде,– сразу отпадает целый ворох псевдопроблем, не дающих марксистской науке в нашей стране развиваться теми темпами, каких требует современная экстремальная обстановка.

Был ли построен в СССР социализм? Ну конечно же, был,– если он свою объективно-историческую формационную задачу сумел решить.

Какой вид должен иметь социалистический строй, чтобы его можно бы­ло признать принципиально состоявшимся? Если принципиально, то такой, как при Сталине, и это в особенности относится к экономической сфере. На уровне надстройки, там были недоработки,– впрочем, вполне устрани­мые. Но что касается экономики, то надо ясно себе представлять, что никакая другая из предлагавшихся и предлагаемых моделей, кроме сталин­ской, задачи обобществления прибавочного продукта не решает. И следо­вательно, в экономическом разрезе сталинский социализм – это и есть, однозначно, СОЦИАЛИЗМ КАК ТАКОВОЙ; т.е., тот единственный плацдарм, с которого может быть успешно возобновлено и продолжено строительство коммунистического общества. Туда, на эти социоструктурные рубежи нам и предстоит вернуться по окончательном освобождении страны от её нынеш­ней фактической оккупации транснациональным капиталом.

Ещё одна псевдопроблема: это социализм и товарно-денежные отношения. И это мочало давно бы уже следовало перестать жевать. Стоимостные отношения – это феномен конкретно-исторический, для каждого способа производства они принимают свою особую форму, или модификацию. Между их полным отмиранием при коммунизме и той формой, в какой они существуют при капиталистическом строе, лежит их социалистическая модификация. Отличительным признаком социалистической модификации стоимости как раз и служит обеспечение плавного, постепенного самоистребления всего круга явлений, связанных со стоимостью и товарностью. Социали­стическая модификация стоимости так же органична обобществленной экономике, как закон средней нормы прибыли органичен экономике буржуазной или закон извлечения максимальной прибыли – экономике современного империализма. Не считаться с требованиями закона стоимости в социалистическом народном хозяйстве – это то же самое, как в хозяйстве частнока­питалистическом "переть" против объективно присущих ему закономерностей складывания прибыли, и результаты будут столь же плачевные.

 

Социализм и товарно-денежные отношения.

Дезориентирующий характер апологетики НЭПа.

 

ДАВАЙТЕ  ТЕПЕРЬ  ПОСМОТРИМ, как,– конкретно,– социалистическая модификация стоимости должна выглядеть и реально выглядела у нас в стране.

Чтобы избежать путаницы, которую "экономисты" определённого толка искусственно наслаивали тут десятилетиями, нужно хотя бы вкратце коснуться вопроса о разделении труда и продукта на необходимый и приба­вочный. Вопрос о труде нам придётся, по всей видимости, отложить "на потом", а о продукте поговорим плотнее.

Избыточный, или прибавочный продукт – это явление целиком общественное.  Он возникает лишь тогда и постольку, когда и поскольку работник начинает, стихийно или осознанно, применять в своём труде резуль­таты трудового опыта других людей, в том числе и других поколений. Возникнув, прибавочный продукт провоцирует,– так сказать,– известную часть общества на то, чтобы попытаться изъять его у работника и при­своить. Это осуществляется через установление частной собственности, сначала – в древности – на самого работника, затем на те условия, или факторы производительной деятельности, без которых работник создать прибавочный продукт не может – на землю, материально-технические средства производства и т.д.

Развёртывается многотысячелетний процесс ЭКСПЛУАТАЦИИ  ТРУДА, т.е. отъёма у трудящейся массы населения прибавочного продукта и использования его частично по назначению – на различные общественные нужды, но большей частью не по назначению – на паразитическое потребление собственников средств производства. Естественно, это сопровождается и предваряется появлением и отваживанием целой системы мер принуждения к труду.

Однако, вся несправедливость эксплуатации состоит не в том, что прибавочный продукт вообще отчуждается от непосредственного производителя. Прибавочный продукт непосредственному производителю по месту своего производства принадлежать не может и не должен. Он есть ОБЩЕСТ­ВЕННОЕ ДОСТОЯНИЕ. Вся беда и несправедливость в том, что будучи изъят, прибавочный продукт в подавляющем своём объёме используется не как достояние всего общества, а как некая добыча, трофей класса частных собственников.

Отсюда лишний раз можно видеть, насколько важна, фундаментальна формулировка целей и задач социалистической революции именно как зада­чи обобществления совокупного прибавочного продукта.

Ведь можно обобществить (т.е., национализировать) средства произ­водства – и пребывать в совершеннейшем тупике относительно того, как в этом национализированном хозяйстве сформировать и распределить приба­вочный продукт. Именно в такой ситуации очутились российские большеви­ки накануне введения НЭПа. Собственно, НЭП и был ответом на вопрос, что делать, если адекватная новому строю модификация товарно-денежных отношений ещё не найдена, объективно не сложилась? Что делать,– возвращаться к прежней модификации, дореволюционной, как бы это ни было рискованно в социально-политическом плане, иначе вообще с места не сдвинешься. Возвращаться, но одновременно бросить все силы на то, что­бы новый, общественный способ присвоения средств производства оказался по возможности скорей оснащён новым, также общественным принципом ак­кумуляции и распределения чистого дохода. И это при Сталине было осуществлено,– повторяю,– в исторически сверхрекордные сроки, уже где-то к середине 30-х годов.

И вот тут также хорошо виден полностью дезориентирующий характер ещё одной мифологемы наших нынешних лжекоммунистов: это будто НЭП представлял собой как раз ту модель хозяйственной системы, какая тре­буется социалистическому обществу. При НЭПе имевшаяся социалистическая собственность вынуждена бала функционировать в паре со старым, частно­собственническим, чужеродным ей принципом доходообразования. Экономика страны,– таким образом,– вообще не имела целостной, системной природы, это была подсобная, искусственная конструкция, которую следовало де­монтировать при первой же к тому возможности. И Сталин её демонтиро­вал, как только под этой временной оснасткой запульсировала, заработа­ла наша, социалистическая модификация закона стоимости. Призывать се­годня вернуться в НЭП – в это сугубо конъюнктурное, внутренне неравно­весное и чреватое всякими социально-политическими опасностями сооружение,– это значит или совершенно не понимать сути системных связей в экономике, или сознательно вредить нашему делу.

Существует версия о какой-то феноменальной,– якобы,– экономической эффективности НЭПа. Если брать по большому счёту, то версия эта не соответствует действительности.

В декабре 1925г. состоялся XIV съезд ВКП(б), взявший курс на социалистическую индустриализацию. Это было уже абсолютно не НЭПовское решение. Поэтому о НЭПе как таковом имеет смысл говорить до рубежа 1925/26гг.

Свои специфические задачи,– а задачи эти были чисто восстановительные,– НЭП к этому времени в общих чертах выполнил. Промышленность вышла на уровень 75,5% от довоенного, сельское хозяйство – на уровень 95,3%.[1] Сколь-либо серьезного технического перевооружения не происходило, выпуск продукции наращивался главным образом за счёт расширения производства на старых предприятиях, которые продолжали функциониро­вать, а также за счёт расконсервирования тех, которые по разным причи­нам оказались остановлены. Мало того, на всём протяжения НЭПа наблюда­лось такое пагубное явление, как выбытие основных фондов промышленно­сти,– которое и так в результате разрухи, военных действий на территории страны и пр. достигло к 1920/21гг. 30% от уровня 1917г. К 1923/24гг. сюда "добавили", по разным данным, ещё до 12%. Этот процесс удалось переломить лишь в 1926/27гг., с началом социалистической индустриализации.[2]

Советская деревня по ходу НЭПа "осереднячивалась", увеличивалось потребление хлеба середняком и бедняком. Но за этой вроде бы благоприятной, на первый взгляд, тенденцией скрывалась общая парцелляризация крестьянского землевладения и соответствующее падение товарности сель­скохозяйственного производства. В 1926/27гг. середняки и бедняки дава­ли около трёх четвертей товарного хлеба (74%). Но товарность по зерну в этой группе составляла всего 11,2%, а с учётом более производительных кулацких хозяйств – 13,3%; т.е., вдвое ниже довоенного уровня, ко­торый исчислялся в 26%. Урожайность зерновых вплоть до самой коллекти­визации продолжала оставаться ниже довоенной (7,9 центн. с гектара против довоенных 8,5 центн.).[3]

Следует сказать, что утверждения, будто в эти годы частник-нэпман "одел, обул и накормил" страну, в решающей своей части принадлежат также к области мифологии. Страну обули, одели и накормили государст­венная промышленность и покровительствуемая государством кооперация, быстро развивавшиеся на почве "реабилитации" товарно-денежных отношений. К 1926/27гг. государственные предприятия давали 91% всей промышленной продукции, их доля в общем торговом обороте достигла 40%. Мак­симум частноторгового оборота приходится на 1922/23гг., когда он со­ставлял 43,9% общего объёма торговли. В дальнейшем он от года к году резко сокращался, в 1924/25гг. упал до 25% и продолжал снижаться.[4]

Бросается в глаза, что для НЭПа в целом общехозяйственный уровень 1913г. по всем статьям выступает как некий эталон. А был ли он, этот уровень, на самом деле таким уж "эталонным" и мог ли он на том истори­ческом этапе хоть в малейшей степени служить ориентиром для эффектив­ной экономической политики?

Вот это ещё очередной миф наших "перестройщиков", псевдореформато­ров и их подпевал в левом движении – миф о царской России как об экономически высокоразвитой стране.

Действительно, после крестьянской реформы 1861г.,– которая пред­ставляла собой наш, отечественный вариант буржуазно-демократической революции,– в России, как тому и надлежало быть, происходил промышлен­ный подъём, наблюдались высокие темпы экономического роста. Содержание этого процесса составлял массовый переход от ручного труда к труду машинному, фабрично-заводскому. Но на дворе-то стоял конец уже не восемнадцатого, а девятнадцатого века. И то, что являлось мощным прорывом в будущее для второй половины XVIII в., для эпохи промышленного перево­рота в Англии,– сто лет спустя это было просто и только навёрстывание уже пройденного ведущими буржуазными государствами. Выйти в число стран – лидеров мирового индустриального развития царской России не удалось. Все поставленные ею за пореформенный период рекорды по темпам роста падают в основном на такие отрасли, как нефтедобыча (которой ра­нее практически не существовало), добыча угля и руды, выплавка чугуна и стали, распространение паровых (т.е. механических) двигателей и т.п. Тогда как в США и Германии, например, в те же десятилетия промышлен­ность переходила уже на силовую базу паровых и гидротурбин, электро­двигателей, двигателей внутреннего сгорания, дизелей, а это открывало широкий путь к развитию автомобилестроения и самолётостроения, электротехнической, алюминиевой, химической промышленности. По всем этим позициям Россия была практически неконкурентоспособна с ведущими кап­странами.

В 1913г. на долю России в мировом промышленном производстве приходилось всего 2,5%,– против 38,2% у США, 12,1% у Англии и 13,3% у Германии (ещё на рубеже XIX-XX вв.). По производству всех видов промышленной продукции на душу населения Россия отставала от США в 11 раз, по производительности труда – в 10 раз.[5]

За годы Советской власти этот разрыв сократился более чем в 5 раз. В 1986г. производительность труда в промышленности составляла у нас 55% американской. СССР давал пятую часть всей мировой промышленной продукции, социалистическое содружество в целом – более 40%.[6]

Добавлю ещё, что зависимость России от импорта промышленного оборудования в 1913г. оценивалась в 63,8%, а это попросту не позволяло говорить о её технико-экономической самостоятельности.[7] Технико-эко­номическая самостоятельность страны была достигнута лишь по результа­там выполнения второй сталинской пятилетки (1932—1937 гг.), когда массовый импорт машин и оборудования прекратился полностью и из-за рубежа ввозились только, так сказать, в познавательных целях отдельные образ­цы новой техники.[8]

Иногда приходится слышать, что вот-де зловредные большевики прер­вали небывалый взлёт и расцвет России в последние десятилетия царизма. Но ведь разруху в стране организовали отнюдь не большевики, они тут воистину были совершенно ни при чём. Дело не в кознях большевиков, а в том, что где-то к началу Первой мировой войны возможности КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ индустриализации России оказались объективно исчерпаны.

Российский капитал стремительно концентрировался и монополизировался, а возникавшие монополистические объединения в своих шкурных ин­тересах тормозили развитие производства, чтобы удержать цены на до­статочно высоком уровне. Накануне Первой мировой войны в стране образовался промышленный голод по топливу и металлу. Вот тебе и фантасти­ческие темпы… Судить-то надо всё-таки по конечному результату, а не по тому, что было вначале и в середине. Во время войны металлический голод повлёк за собой, во-первых, свёртывание производства в гражданских отраслях, что привело уже к голоду товарному, к бешеному росту цен, спекуляции и пр. Во-вторых, царское правительство вынуждено было размещать за границей огромные заказы на вооружение и прочие армейские потребности, вплоть до конской сбруи, а это означало низкое качество оружия и снаряжения, их нехватку и беззастенчивое ограбление страны зарубежными поставщиками.

В годы войны практически рухнул транспорт. В одних местах голодали и замерзали, в других – скапливались горы невывезенного угля, продовольствия и т.п. Так что не надо валить с больной головы на здоровую. Большевистскую революцию российский царизм и сменившее его безрукое Временное правительство организовали себе сами.

В порядке лирического отступления приведу любопытное наблюдение, которым поделился директор одного из заводов, подлежавших эвакуации в 1941г.

Если бы не общий драматизм момента,– пишет он в своих воспоминаниях (я пересказываю своими словами),– можно было бы залюбоваться тем, что происходило в то время на наших железных дорогах. Днём и ночью, непрерывно и нескончаемо, с запада на восток и с востока на запад шли и шли поезда, гружённые разнообразнейшей техникой, несметными материальными богатствами народа, созданными за годы сталинских пятилеток. В глубь страны уходили составы с оборудованием эвакуируемых заводов. На­встречу им проносились воинские эшелоны, стояли конвойные на платформах, по очертаниям под брезентом угадывались орудия, танки, части са­молётов.[9]

Вот такой символический контраст.

И теперь,– поскольку, как я полагаю, вы на всей вышеприведённой цифири достаточно отдохнули от теоретического текста,– возвращаемся к разговору о социалистической модификации стоимости.

 

Социалистическая модификация стоимости: процесс её складывания.

Налоговая реформа 1930 г.

Первая генеральная реформа оптовых цен 1936-40 гг.

 

ИТАК, коль скоро прибавочный продукт – он же чистый доход – представляет собой общественное достояние, то в обобществлённой экономике на него уже при самом его формировании должно прочно "наложить лапу" государство. Самый процесс его формирования, аккумуляции должен проте­кать так, чтобы к объективно "созревшему", "выпавшему в осадок" приба­вочному продукту никто, кроме государства, реального доступа не имел.

Отсюда следует вывод, что чистый доход при социализме не может в сколь-либо значительных размерах формироваться непосредственно в хозяйствующих ячейках. И государство у нас уже с конца 20-х годов повело решительнейшую борьбу против завышения отпускных цен предприятий,– по­скольку чистый доход "гнездится" не где иначе, как в цене. Но сам объективно накапливающийся в цене прибавочный продукт не должен был при этом страдать. Фактически, он в результате давления, оказываемого на цены, переводился в безденежную форму экономии затрат, или снижения себестоимости продукции. В этой форме,– которая является его ОБЩЕСТ­ВЕННО  РАЦИОНАЛЬНОЙ формой,– он становился недосягаем для данной хозяй­ственной единицы, ни для её руководства, ни для трудового коллектива, и передавался следующим по  порядку звеньям общественно-технологической цепочки.

В дальнейшем неукоснительно проводимая государством ПОЛИТИКА  ПЛАНОМЕРНОГО СНИЖЕНИЯ  ОТПУСКНЫХ  ЦЕН,– что практически равнозначно плано­мерному снижению себестоимости,– стала в советской экономике системным аналогом КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ  КОНКУРЕНЦИИ. Она так же нацеливала произво­дителя на сокращение затрат, на развитие изобретательства и рационализаторства, стимулировала восприимчивость к достижениям научно-технического прогресса, блокировала тенденции к обюрокрачиванию.

"В нашей хозяйственной системе,– говорилось в резолюции февральского (1927г.) Пленума ЦК ВКП(б) "О снижении отпускных и розничных цен",– политика снижения цен и есть то средство, с помощью коего рабочий класс воздействует на снижение себестоимости, ... подталкивает к рационализации производства и тем самым создаёт действительно здоровые источники социалистического накопления, столь необходимого для продвижения дела индустриализации страны.

Действительная борьба с бюрократизмом и упорядочение промышленного хозяйства теснейшим образом связаны с проблемой снижения цен, потому что именно высокие цены служат источником чрезмерного обрастания и бюрократических извращений производственных и в особенности торговых аппаратов."[10]

Хорошо, государство предотвратило дележ чистого дохода на локальном уровне, и сделало это совершенно правильно, но как оно само стано­вится обладателем совокупного прибавочного продукта? Ведь в хозяйстве, где продолжают иметь место товарно-денежные отношения, объективно оп­равданное, "здоровое" накопление можно извлечь только ИЗ ЦЕНЫ ТОВАРА, только при продаже товара на равновесном, сбалансированном рынке.

Структура социалистического рынка обобщённо раскрыта И.В.Сталиным в его знаменитых "Экономических проблемах социализма в СССР". Этот сталинский труд обнародован в 1952г., но Сталин описывал в нём уже сложившуюся экономическую реальность, а складывание её,– как было сказано,– шло полным ходом со второй половины 20-х годов. Постольку спо­койно пользуемся этим описанием.

На социалистическом рынке не являются товарами и не подлежат купле-продаже земля, материально-технические средства производства (как и любые их заместители, так называемые "ценные бумаги"), а также рабочая сила. Товарами продолжают оставаться лишь средства воспроизводства ра­бочей силы, или предметы народного потребления. Стало быть, только там – на потребительском рынке – государство при социализме, как выразитель интересов всего общества, может законно извлечь полновесный, "здоровый", объективно созревший общественный чистый доход.

Собственно, государство так и делало, но в условиях НЭПовской многоукладности, когда недостаточно было развито плановое начало и методы социалистического хозяйствования как таковые только ещё нащупывались,– в этих условиях государство могло воздействовать на процессы доходообразования и распределения дохода в народном хозяйстве в основном лишь эмпирически: т.е., оно по тому или иному поводу устанавливало соответствующий платёж целевого назначения. Но это отнюдь не было по­вальное беспорядочное налогообложение; просто шли поиски наиболее адекватных и результативных путей формирования финансов социалистического общества.

Тем не менее, количество таких платежей довольно скоро стало измеряться десятками, и в 1930г. была проведена налоговая реформа. Множественность платежей была ликвидирована, их унифицировали в единый на­лог с оборота (к слову, 54 платежа он в себя вобрал).[11]

В последующие годы все эти нововведения подвергались уточнениям и корректировке, и в итоге,– как констатировалось в советской экономической литературе,– "с 1 января 1934г. основная масса чистого дохода общества в форме налога с оборота перемещается из сферы материального производства, т.е. от промышленных предприятий, в сферу обращения".[12]

Иными словами, произошло массовое и повсеместное подавление процессов доходообразования там, где им при социализме и не надо совер­шаться: в ценах на общественно-промежуточную продукцию – продукцию производственно-технического назначения, которая в социалистическом хозяйстве не является товаром, не продаётся и не покупается, а следо­вательно, объективно не может аккумулировать в своей цене чистый доход.

Чистый доход в форме экономии затрат как бы выдавливался отовсюду, по разным общественно-технологическим цепочкам, на рынок общественно-конечной для нас продукции – товаров народного потребления. Здесь он принимал денежную форму налога с оборота и поступал целиком в госбюджет. Стоимость прибавочного продукта, она же чистый доход общества, в определяющей её части аккумулировалась,– таким образом,– не на локальном уровне, не на предприятиях, но на уровне общегосударственном – на общесоюзном, общенациональном потребительском рынке. Но этот перенос доходообразования с локального этажа на общегосударственный – это и есть то ключевое звено, которым если овладели, то можно с полным основанием утверждать, что задача обобществления совокупного прибавочного продукта в принципе решена.

Кстати, ведь и результаты не заставляли себя ждать. С 1 января 1935г. было отменено нормированное карточное снабжение по хлебу и хлебопродуктам,– введённое в 1929г., "под занавес'' НЭПа (горячие поклонники НЭПа обычно склонны забывать, что именно таков оказался его финал). Отмене хлебных карточек способствовало и то, что с созданием в СССР отечественного машиностроения отпала нужда в массированном импор­те зарубежной техники, а постольку – и во встречном экспорте хлеба и другого продовольствия.[13] С 1 октября 1935г. отменили нормированное снабжение по остальным продуктам питания, а с 1 января 1936г.– по промшленному ширпотребу.[14]  При переходе от карточного снабжения к торговле по твёрдым государственным ценам общий уровень розничных цен не­сколько повысился, при одновременном увеличении зарплаты всех катего­рий трудящихся. Но уже к концу 1935г. цены на продукты питания снизи­лись почти наполовину. По промтоварам также, начиная с 1935г., неоднократно проводилось снижение цен.[15]

Едва завершилась налоговая реформа, со всеми её благотворными последствиями, как началась – с 1936г.– первая в истории социалистиче­ского хозяйствования в СССР генеральная реформа оптовых цен.

В предыдущем изложении акцент был сделан на том, что центр тяжести доходообразовательных процессов в нашей экономике устойчиво сместился от предприятий на потребительский рынок. Но это, конечно, нельзя пред­ставлять себе излишне упрощённо. С одной стороны, какая-то доля чисто­го дохода – хотя и не чрезмерная – в распоряжении предприятий всё же должна была оставаться. С другой стороны, необходимо было исключить и обратное явление – нерентабельность предприятий, их нахождение на до­тации у государства.

Вокруг дотационности в нашей госпромышленности особенно много было наворочено всякого вздора: что – дескать – в период так называемой командно-административной экономики никто не заботился о прибыльности, о рентабельности, план выполняли, не считаясь с затратами, государство из политических соображений покрывало любые убытки, и т.д., и т.п. Действительно, в конце 20-х – первой половине 30-х годов бюджетное дотирование предприятий, по преимуществу в тяжёлой промышленности, было достаточно широко распространено. В нашей экономической литературе справедливо отмечалось, что в условиях коренной ломки старых народнохозяйственных пропорций и создания новых пропорций, отвечающих социали­стическому производству, режим бюджетных дотаций – это была неизбежная и вполне оправданная форма финансовой помощи предприятиям тяжёлой про­мышленности, а также своеобразный метод ограничения воздействия закона стоимости на ход социалистической индустриализации.[16]

Но на определённом этапе дотационность стала тормозом в развитии производства, и уже в 1936г. оптовая цена предприятия по всем отраслям промышленности была установлена на уровне, превышающем плановую себестоимость по единой для всего народного хозяйства норме в 4% от себестоимости.[17]

По результатам реформы оптовых цен 1936-1940гг. вся советская промышленность, как тяжёлая, так и лёгкая, вплоть до начала Великой Отечественной войны работала, за редким исключением, рентабельно, получала прибыль и обходилась без государственных дотаций.[18]

 

Социалистическая модификация стоимости (двухмасштабная ценовая модель) –

– системный аналог "цены производства" при капитализме.

Её конкретный вид ("оптовая цена предприятия"
плюс "оптовая цена промышленности").

Вторая генеральная реформа оптовых цен 1949 г.

 

СТРОИТЕЛЬСТВО нового общества в СССР в 20-х – 30-х годах, когда о нём говорят, то обычно слышишь: индустриализация, коллективизация, культурно-кадровая революция, подготовка к войне.

Но давайте вспомним марксистское определение производственных, или базисных отношений как "структуры общества".[19]  Если нет вот этой ба­зисной структуры, то ведь и всё прочее не состоится: не будет никакой индустриализации и коллективизации, как не бывает готового здания без фундамента и каркаса. А у нас в 20-х годах вот этот базисный каркас наличествовал лишь наполовину: социалистическая государственная собственность исторически вынужденно работала в паре с неадекватным ей, временно взятым из предыдущей формации механизмом аккумуляции и распределения стоимости прибавочного продукта. По существу, половина основной экономической задачи пролетарского переворота не получила ещё должного разрешения; причём, классиками марксизма это серьёзнейшее затруднение во­обще не было предвосхищено и предусмотрено.

И вот эту всемирноисторическую по своим масштабам и сложности задачу надо было решать не просто на ходу, но ещё и в опережающем темпе по сравнению со всеми остальными, поскольку без неё и эти остальные упи­рались в тупик. Не зря в цитированной выше партийной резолюции 1927г. подчеркивалось: "В проблеме цен перекрещиваются все основные экономи­ческие, а следовательно, и политические проблемы Советского государст­ва".[20] И перекрещивались они так, что не оставляли права даже на малейшую оплошность, поскольку моментально оказывались затронуты насущ­ные жизненные интересы огромных масс людей, а с этими вещами шутки во­обще плохие и могут плохо кончиться.

И однако, проблема достраивания социалистического базиса до его полной системно-формационной целостности решалась; и хотя решалась она, на первый взгляд, чисто эмпирически, тем не менее, глубинный КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ смысл происходящего, он не только присутствовал, но он от­слеживался, схватывался, выявлялся и воплощался в различных институци­ональных установлениях с совершенно поразительной быстротой, цепкостью и безошибочностью. Но всё же подлинных масштабов решаемой задачи, из-за её грандиозности, никто из тогдашних участников событий, не исключая и самого И.В.Сталина, со всей очевидностью, не улавливал. Наверня­ка все они чрезвычайно удивились бы, если бы им сказали, что они,– кроме всего прочего и даже прежде всего прочего,– в ударном порядке выковывают и доводят до нужных кондиций социалистическую модификацию закона стоимости: т.е., вторую половину базиса социалистической экономики, если первой считать принцип общественной собственности на сред­ства производства.

Между тем, работа в этом направлении с середины 20-х годов велась непрерывная, кропотливая и предельно напряжённая. Налоговая реформа, генеральная реформа оптовых цен – это мероприятия в высшей степени ответственные, по своему воздействию на самый тип, характер экономики они сопоставимы с силой воздействия прямой политической революции или контрреволюции. Как политическая революция качественно меняет отноше­ния собственности, так ценовая реформа дополняет новые отношения собственности качественно новым принципом доходообразования. Но она может и "выпрячь" из этой упряжки адекватный, уже найденный механизм доходообразования, а тем самым,– по сути,– структурно дезорганизовать весь способ производства; как это и сделала третья по счёту генеральная ре­форма оптовых цен в СССР – косыгинская "реформа'' 1965-67гг., которая целенаправленно разрушила социалистическую модификацию стоимости и фактически сыграла мощнейшую контрреволюционную роль.

Однако, если в нашей левой прессе достаточно можно прочитать о контрреформе Косыгина, разрушившей,– как было сказано,– механизм обобществления совокупного прибавочного продукта, то о двух сталинских реформах, благодаря которым этот механизм был создан, и тем наипаче о самом факте его создания, вообще,– насколько мне известно,– никто, кроме меня, не говорит. Да и то ещё вдогонку несётся, что вот, мол,– такая-сякая Хабарова по сей день упорно поддерживает сталинские заблуждения.

Скажу на это так: нравится кому Хабарова или не нравится, но без учения о социалистической модификации стоимости, без теории обобществления прибавочного продукта и без истории его практического обобществления в Советском Союзе в правление И.В.Сталина никакой марксистской политэкономии в XXI веке быть не может и не будет, это я кому угодно гарантирую однозначно. Да её, политэкономии марксизма, без всего этого давно уже и нет; потому что, только будучи оснащена  всем вышеочерченным арсеналом, она в состоянии нынче дать ответ на наиболее мучающие нас вопросы, и реально такие ответы даёт.

Итак, сегодня пришло уже время восстановить историческую справедливость и к признанным нашим свершениям эпохи 30-х – 40-х годов добавить вот это, едва ли не коронное: НАХОЖДЕНИЕ ФОРМЫ ОБОБЩЕСТВЛЕНИЯ ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА, создаваемого трудом работников социалистического общественного производства. Или, нахождение "парного" к социалистической общественной собственности принципа доходообразования; или, нахождение конкретно-исторически свойственной социализму модификации товарно-денежных отношений, она же модификация закона стоимости. Или,– суммируя всё вышесказанное, – ВЫСТРАИВАНИЕ ЭКОНОМИКИ СОЦИАЛИЗМА КАК СИСТЕМЫ.

Социалистическая модификация стоимости сложилась уже по итогам первой генеральной реформы оптовых цен 1936-40гг. Она получила название "ДВУХМАСШТАБНОЙ СИСТЕМЫ ЦЕН", и это логично, поскольку цена, её структура – это ключевая категория для любой модификации стоимостных отношений. Для капиталистической модификации стоимости характерна так называемая "цена производства"– это себестоимость плюс средняя прибыль, образующаяся пропорционально вложенному капиталу.

Системным аналогом цены производства в социалистической экономике служит своеобразный комплект из двух цен: цены не-товара, общественно-промежуточной продукции, не поступающей на рынок,– и цены товара,  продукции  общественно-конечной.

Цена не-товара носила название: ОПТОВАЯ ЦЕНА ПРЕДПРИЯТИЯ и представляла собой сумму себестоимости и ЧИСТОГО ДОХОДА ПРЕДПРИЯТИЯ, или ПРИБЫЛИ. Уточняю, что все приводимые здесь термины – это наша официальная терминология соответствующей эпохи, а не какие-то мои измышления. С этой конкретикой можно ознакомиться хотя бы по учебнику "Политическая экономия", изданному в 1955г. Чистый доход предприятия был единообразен по всему народному хозяйству и колебался в пределах нескольких процен­тов от себестоимости. Часть чистого дохода предприятия производственная единица использовала на свои нужды, включая сюда улучшение культурно-бытовых условий работников; часть же его изымалась в госбюджет в виде ОТЧИСЛЕНИЙ ОТ ПРИБЫЛЕЙ.

Выше уже упоминалось, что нетоварная, общественно-промежуточная продукция – это у нас была в основном продукция группы ''А" отраслей общественного производства, или продукция производственно-технического назначения.

Что касается общественно-конечной продукции, то это была продукция  группы "Б" отраслей общественного производства, она же реализуемый че­рез торговую сеть потребительский товар.

Отпускная цена на эту продукцию называлась ОПТОВАЯ  ЦЕНА  ПРОМЫШЛЕННСТИ. Оптовая цена промышленности – это себестоимость плюс прибыль (т.е. оптовая цена предприятия), плюс ещё одна доходообразующая составляющая, НАЛОГ С ОБОРОТА. Налог с оборота,– повторю ещё раз,– в распоряжение предприятий не поступал, он целиком направлялся в госбюджет. В сумме с отчислениями от прибылей предприятий он образовывал ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫЙ ЧИСТЫЙ ДОХОД ГОСУДАРСТВА.

И наконец, государственные розничные цены на товары личного потребления.  Они, плюс к оптовой цене промышленности, включали в себя ещё издержки обращения и прибыль оптовой и розничной торговли.[21]

И вот, та ценовая конструкция, которая в нашей, обобществлённой экономике системно аналогична ЦЕНЕ  ПРОИЗВОДСТВА в экономике частнокапиталистической, это связка: ОПТОВАЯ ЦЕНА ПРЕДПРИЯТИЯ ПЛЮС ОПТОВАЯ ЦЕНА ПРОМЫШЛЕННОСТИ.

Собственно, это и есть социалистическая модификация закона стоимости:

цена на продукцию производственно-технического назначения с минимальной доходообразующей составляющей в ней, в форме прибыли предприятия,

ПЛЮС цена на потребительский товар, до отказа загруженная доходообразующей составляющей в форме налога с оборота.

Если средняя прибыль в цене производства складывается ПО КАПИТАЛУ, пропорционально его затратам, то главная доходообразующая составляющая социалистической модификации стоимости – налог с оборота складывается ПО ТРУДУ, пропорционально затратам в народном хозяйстве живого труда. Ведь налог с оборота извлекается из цены средств воспроизводства рабочей силы, но совершенно очевидно, что живого труда в обществе как раз столько и затрачено, сколько пошло средств на его воспроизводство.

И на сей раз термины "налог с оборота", "прибыль предприятия" вообще-то уже можно брать в кавычки, поскольку по своей экономической природе эти платежи – никакая не прибыль и никакой не налог, а это именно специфические конкретно-исторические формы, в которых при социализме аккумулируется общественный чистый доход. Видный советский экономист А.В.Бачурин писал в своей монографии 1955г.: "… налог с обо­рота имеет характер неналогового дохода и его название не отвечает содержанию этой важнейшей части централизованного чистого дохода государства …" "… налог с оборота в СССР не имеет ничего общего с на­логами на население, ибо является одной из форм чистого дохода социалистического общества…  Всё это указывает на необходимость отказать­ся от названия "налог с оборота"…"  "… наиболее правильно было бы эту форму централизованного чистого дохода государства называть общегосударственным доходом. "[22]

Скажу ещё в двух словах о второй, послевоенной генеральной реформе оптовых цен 1949г.

Дело в том, что в период Великой Отечественной войны в ряде отрас­лей тяжёлой промышленности возникла дотационность, как и в конце 20-х – начале 30-х годов. Ну, а чего вы хотите от предприятия, кото­рое,– к примеру,– вынуждено было эвакуироваться, на новом месте, под­час буквально в чистом поле, развёртывать от нуля производство, потом возвращаться по прежнему адресу? Чтобы оно вам прибыль ещё давало? Естественно, его надо было дотировать,– или, в противном случае, резко повышать отпускные цены на его продукцию.

Советское правительство пошло по пути жёсткого удержания оптовых цен на продукцию тяжёлой промышленности на довоенном уровне. Стабиль­ными оставались также цены на сырьё и топливо. Там, где возникала плановая убыточность, она гасилась дотациями. Это позволило на всём протяжении войны сохранять стабильными розничные цены в системе нормированной торговли. Нормированное снабжение предметами первой необходимо­сти действовало повсюду на территории страны бесперебойно и безотказно. Причитания о какой-то уж очень голодной жизни в СССР во время войны – это в основном беллетристика позднейшего сочинения. На оккупированных землях, где успели похозяйничать фашисты и по которым дважды, а то и четырежды проходила линия фронта,– там после их освобождения положение, конечно, было порой удручающее. Но на территориях, которые под оккупацию не попали и не пострадали непосредственно от боёв, никто с голоду не умирал, это попросту досужие вымыслы.

С самого начала дотации промышленности и транспорту трактовались как временная мера и с 1 января 1949г. были прекращены. Цены на всю промышленную продукцию вернулись на уровень среднеотраслевой себестоимости плюс прибыль по нормативу до 5% от себестоимости. Спора нет, они несколько повысились, как и тарифы на грузоперевозки. На розничных це­нах это не отразилось. По отраслям лёгкой и пищевой промышленности все удорожания были компенсированы государством за счёт налога с оборота.

А затем традиционная установка на снижение оптовых цен опять всту­пила в свои права. Оптовые цены снижались ежегодно и уже на 1 июля 1950г. сделались ниже, чем на старте генеральной реформы, а в 1953г. – ниже довоенных. Это было достигнуто в условиях полной отмены госу­дарственных дотаций и при обеспечении по всему народному хозяйству до­статочного уровня рентабельности.[23]

 

Распределение обобществлённого прибавочного продукта ПО ТРУДУ –

– регулярное снижение розничных цен плюс систематическое наращивание фондов

неоплачиваемого общественного потребления.

Аграрная ценовая политика в сталинской модели.

 

ИТАК, совокупный прибавочный продукт сосредоточился в руках государства в виде централизованного чистого дохода государства (ЦЧДГ) – т.е., налога с оборота плюс отчисления от прибылей. Он аккумулиро­вался на общехозяйственном, общенародном уровне, и это один из важнейших ОБЪЕКТИВНЫХ процессов в социалистической экономике.

Теперь его надо распределить. И вот второе, что мы должны по этой проблеме затвердить,– как говорится,– железно, это что распределение чистого дохода, или стоимости прибавочного продукта при социализме может совершаться, равным образом, только по ОБЩЕХОЗЯЙСТВЕННЫМ, ОБЩЕНА­РОДНЫМ, ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННЫМ КАНАЛАМ. Такими каналами являются проводи­мое государством в плановом порядке РЕГУЛЯРНОЕ СНИЖЕНИЕ БАЗОВЫХ РОЗНИЧНЫХ ЦЕН И СИСТЕМАТИЧЕСКОЕ РАСШИРЕНИЕ ФОНДОВ БЕСПЛАТНОГО ОБЩЕСТВЕННОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ. Как не может, ОБЪЕКТИВНО не может чистый доход в нормально функционирующем социалистическом народном хозяйстве аккумулироваться в сколь-либо значительных размерах в рамках отдельной производственной единицы, так не может быть при социализме и никакого дележа основной массы прибавочного продукта в денежном выражении на дан­ном предприятии, внутри данного трудового коллектива. Всё это попросту троцкистская демагогия, с которой чем скорей и решительней мы покончим, тем будет лучше для дела.

Снижение розничных цен и наращивание фондов бесплатного общественного потребления – это наш системный аналог ПРИСВОЕНИЯ  ПРИБЫЛИ ИНДИВИДУАЛЬНЫМ ИЛИ ГРУППОВЫМ КАПИТАЛИСТОМ КАК СОБСТВЕННИКОМ СРЕДСТВ ПРОИЗВОДСТВА. Как при капитализме прибавочный продукт присваивается частным владельцем средств производства в виде денежной прибыли, так мы – совладельцы обобществлённых средств производства – присваиваем наш совокупный, обобществлённый прибавочный продукт в виде регулярного сниже­ния потребительских цен и постоянно растущего объема бесплатных или символически оплачиваемых социальных благ и услуг.

То, что происходит в данном случае у нас, в социалистическом обществе,– это есть РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПО ТРУДУ. Никаких других способов распределить прибавочный продукт ПО ТРУДУ не существует в природе,– как мною было, наверное, уже сотни раз повторено по каждому сколь-либо уместному поводу.

То, что происходит в данном случае в частнособственническом обществе,– это есть РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПО КАПИТАЛУ, или, как иногда его называют, распределение по стоимости.

Эти два принципа распределения прибавочного продукта – они из раз­ных общественно-экономических формаций, они классово противоположны и не могут быть совмещены. И это надо было нашим людям своевременно, ещё глубоко при Советской власти, даже не то что довести до их сознания, а буквально дубинкой вколотить им в головы. Ведь среди трудящихся абсо­лютно никто не понял, что когда им стали навязывать приватизационные чеки на общенародную собственность и посулили в будущем мифические "дивиденды",– тем самым их не "хозяевами" этой собственности сделали, а наоборот, отняли её у них, вместе со всеми доходами, благами и гарантиями от её функционирования. И принцип распределения, классово присущий человеку труда, заменили на принцип распределения, классово присущий паразиту, угнетателю и эксплуататору. Опять-таки, со всеми вытекающими отсюда последствиями по расстановке социально-политических сил в обществе.

С проблемой распределения у нас длительное время связана путаница, от которой давно бы уже пора избавиться, поскольку она крайне мешала  – и до сего дня мешает – правильно во всей этой проблематике разобраться. В чём эта путаница заключается? Теоретики наши никак не могут для самих себя и для других уяснить, что "распределяется по труду" никоим образом не заработная плата, но только прибавочный продукт, или чистый доход.

Экономическая функция заработной платы – это возмещение затрат рабочей силы, и в этом качестве заработная плата является составной частью себестоимости продукции. Возмещению подлежат как капитальные, так и текущие затраты по воспроизводству рабочей силы. Капитальные затраты пошли в основном на предыдущую подготовку работника, на его обучение и пр., т.е. на то, чтобы он достиг той степени профессионализма, той квалификации, мастерства, опытности, которыми он реально располагает. А также на то, чтобы эта его профессиональная ценность постоянно поддерживалась на должном уровне. Возмещение капитальных затрат на воспроизводство рабочей силы – это основное экономическое содержание тарифной ставки или должностного оклада, равно как различных квалификационных категорий и т.п. Это, так сказать, строка в штатном расписании.

А текущие затраты, они в большей мере указывают на то, как работник этим своим профессиональным потенциалом распорядился на том конкретном месте, где он в данный момент трудится: как он справляется с плановым заданием, какое место занял,– допустим,– в социалистическом соревновании, насколько вообще добросовестен и прилежен в труде и т.д. Это система различных поощрительных надбавок к ставке и окладу, премиальных выплат и т.п.,– которые могут быть частично предусмотрены в фонде заработной платы, частично осуществляются из прибыли предприятия. Но это, строго говоря, опять-таки не имеет ещё отношения к распределению по труду.

Распределяется же по труду при социализме основная масса вновь произведённой стоимости, которая приняла форму централизованного чи­стого дохода государства. Напомню, что в правильно функционирующей социалистической экономике, т.е. в сталинской экономической модели централизованный чистый доход государства – это, фактически, денежное выражение накопленной за данный период экономии от повышения эффективности хозяйствования. Часть этой экономии государство и передаёт трудящимся в виде очередного снижения розничных цен. Конкретно это делается за счёт налога с оборота. Значительная доля накоплений уходит по другому каналу – на расширение сферы бесплатного общественного потребления. Существуют подсчёты, согласно которым на каждую семью при Совет­ской власти приходилось по этой линии 12-15 тыс. долл. в год.[24]

При снижении потребительских цен государство должно сохранить их равновесный характер,– что при Сталине и выполнялось безукоризненно. Старшее поколение помнит, что сталинские снижения цен никогда не влекли за собой вспышек ажиотажного спроса, прилавки не только не пустели, но становились ещё изобильней, а народ ещё более спокойно относился к этому изобилию.

Сохранение равновесного характера цен при их систематическом массовом снижении возможно исключительно лишь в том случае, если в народном хозяйстве действительно имеет место экономия затрат по всем общественно-технологическим цепочкам, повышается производительность труда и растет выпуск товаров. Поэтому при правильной, марксистски обоснованной ценовой политике социалистического государства УРОВЕНЬ БАЗОВЫХ РОЗНИЧНЫХ ЦЕН выступает в социалистическом обществе как системный ана­лог СРЕДНЕЙ НОРМЫ ПРИБЫЛИ при капитализме. Тенденция к неуклонному понижению потребительского ценового уровня в сталинской модели аналогич­на ПОНИЖАТЕЛЬНОЙ ТЕНДЕНЦИИ НОРМЫ ПРИБЫЛИ в буржуазном хозяйстве.

Для капиталиста удостоверением того, что он грамотно и эффективно вёл своё дело, служит получение им нормальной средней прибыли. Для хозяйственных органов социалистического государства таким удостоверением служит то, что они смогли завершить плановый период массовым снижением потребительских цен без потери равновесия на товарном рынке. Уровень равновесных розничных цен для нас такая же КРИТЕРИАЛЬНАЯ ВЕЛИЧИНА, как норма прибыли в так называемой рыночной  (частнособственнической) экономике.

Иногда можно слышать, будто снижение розничных цен в сталинскую эпоху достигалось благодаря одновременному срезанию расценок на производстве. Надо прямо сказать,– помимо того, что это попросту не соответствует действительности, это и вообще махровая чушь. Любая попытка снизить цены подобным способом, без реального наращивания выпуска товаров и их реального удешевления, т.е. без соответствующего снижения их себестоимости, вызвала бы волну ажиотажного спроса и мгновенное опустошение прилавков, плюс недополучение дохода госбюджетом. Стоит ли уточнять, что ничего похожего при действии сталинской экономической модели никогда не наблюдалось.

Что нам ещё осталось обговорить.

Нам осталось ещё зафиксировать, что СУММАРНЫЙ ГОДОВОЙ ОБЪЁМ – или, если угодно, "лаг" – СНИЖЕНИЯ  БАЗОВЫХ ПОТРЕБИТЕЛЬСКИХ ЦЕН, это для наших условий НАРОДНОХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРИТЕРИЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ. Он может рассматриваться как системный аналог ПРИРОСТА НАЦИОНАЛЬНОГО ДОХОДА в ка­питалистических странах.

Вне всяких сомнений, чрезмерно увлекаться этими аналогиями не следует, они не буквальные; но всё же проведём ещё одну.

ЛОКАЛЬНЫМ КРИТЕРИЕМ ЭФФЕКТИВНОСТИ – т.е., показателем эффективности хозяйствования в рамках отдельно взятой производственной единицы – для нас должно служить СНИЖЕНИЕ СЕБЕСТОИМОСТИ ПРОДУКЦИИ данного производственного звена. Но при одном обязательном условии,– что у потребителя данной продукции, или "соседа справа", за счёт удешевления этих поставок себестоимость также снижается, а не растёт. Это требование в нашей экономике, даже в её лучшие времена, далеко не всегда соблюдалось. Но если его возвести в норму хозяйственного законодательства,– что, кстати, предлагается в нашем проекте новой редакции Конституции СССР 1997г.,– то оно поставит прочный заслон попыткам снижать себестоимость посредством ухудшения качества изделия.

СНИЖЕНИЕ СЕБЕСТОИМОСТИ ПРОДУКЦИИ и динамика этой величины при со­циалистическом хозяйствовании примерно аналогичны динамике ЧИСТОЙ ПРИБЫЛИ частного владельца средств производства при капитализме. Снова повторяю, однако, что аналогии эти – именно системные, а не буквальные, и излишне увлекаться ими не стоит.

И ещё один важнейший вопрос, который нельзя обойти молчанием,– это аграрная ценовая политика социалистического государства.

В сталинской экономической модели предполагалось, что техническое обслуживание колхозов осуществляется посредством машинно-тракторных станций – МТС. МТС, это были государственные предприятия, где текущий производственный процесс подчинялся соответствующей хозяйственной дисциплине, а крупномасштабное расширенное воспроизводство технической базы финансировалось из госбюджета. Конечно, колхозы оплачивали работу МТС, но любой прокат техники всегда обходится намного дешевле, чем её полное содержание.

Таким образом, из себестоимости сельскохозяйственной продукции как бы изымалась весьма существенная доля общих затрат, их фактически бра­ло на себя государство. С экономической стороны тут не было никаких натяжек: всё делалось очень хитро, в хорошем смысле слова, и изящно. Эта экономическая хитрость позволяла держать стабильно низкими заготовительные цены на сельхозпродукцию. А это, в свою очередь, выступало одной из решающих предпосылок, обеспечивавших периодические массовые снижения розничных цен.

 

Разрушение сталинской экономической модели
(социалистической модификации стоимости):

третья – "косыгинская" – генеральная контрреформа оптовых цен 1965-67 гг.

Неискоренённость антисталинизма в левом движении –

– главная причина его сегодняшней неэффективности.

 

И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ несколько слов о реформе оптовых цен 1965-67гг.

Сразу после смерти И.В.Сталина резко активизировались нападки на двухмасштабную экономическую модель, посыпались "доказательства", будто в двухмасштабной модели закон стоимости "нарушен", цены на средства производства "скошены от стоимости вниз" и т.п. К середине 50-х годов экономическим диверсантам удалось добиться от высшего партийно-государственного руководства страны решения о том, что впредь цены на всю продукцию, без разделения её на товар и не-товар, должны строиться, фактически, по схеме "цены производства" в капиталистическом хозяйстве. В ценах любой продукции доходообразующая составляющая должна была теперь формироваться пропорционально затратам овеществлённого, а не живого труда: т.е., пропорционально стоимости пошедших на изготовление продукции производственных основных фондов и материальных оборотных средств.

А поскольку затраты овеществлённого труда могут быть измерены и учтены лишь непосредственно в производственной ячейке, то тем самим весь процесс доходообразования "сдёргивался" с народнохозяйственного уровня опять на локальный. Т.е., целенаправленно  разрушалась,– как было уже сказано,– сама базисная конструкция обобществления совокупного прибавочного продукта. Этот диверсантский удар был столь катастрофически точен, что лично я не верю, будто всё это произошло непреднамеренно, по ошибке или недомыслию. Какая-то из работавших над этим паскуд,– причём, паскуда крупная,– прекрасно понимала, что творит.

Получился своего рода "НЭП наоборот"; но если в начале 20-х годов возврат к капиталистическому цено- и доходообразованию был оправдан тем, что соответствующего социалистического принципа просто ещё не су­ществовало, то теперь вполне сложившийся СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ механизм доходообразования оказался варварски разрушен,– неизвестно, во имя чего. Социалистическая общественная собственность опять осталась без адек­ватного ей принципа аккумуляции чистого дохода, но если в 20-х годах мы имели исторически логичную, хотя и не очень приятную временную ста­дию нашего развития, то теперь это была уже стопроцентная информацион­но-интеллектуальная диверсия.

Изменив принцип доходообразования, "реформаторы",– естественно,– даже и не вспомнили о том, что схема "цены производства" эффективна только в условиях капиталистической конкуренции, т.е. свободного пере­лива капиталовложений. Но у нас-то ведь этого не было. И в то же время установка на снижение оптовых цен,– которая, как мы уже разбирали, при социализме системно замещает конкуренцию,– также оказалась сдана в архив. Иначе говоря, практически отключились все разумные рычаги принуж­дения хозяйствующей ячейки к добросовестной и высокопроизводительной работе.

При таком раскладе быстро обозначилась зависимость извлекаемого,– как будто бы,– "дохода" попросту от голого объёма сделанных в произ­водстве материальных затрат. Выгодной для производителя сплошь и рядом становилась продукция материалоёмкая, консервативная и даже регрессив­ная по заложенным в неё технико-технологическим решениям. По существу, эта система подталкивала изготовителя продукции к бесхозяйственности и поощряла эту бесхозяйственность. Вот исток ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО, а вовсе не надуманного кризиса, который охватил советскую экономику в предперестроечные десятилетия.

И вот почему ответ на вопрос, куда нам возвращаться, в какую точку нашей предыдущей эволюции, может быть только один: возвращаться придётся к Сталину. Конечно, не цитатно, конечно, не ностальгически, конеч­но, с учётом всего накопленного огромного опыта, как положительного, так я отрицательного; но в базисном, структурном плане мы выше, чем при нём, не поднимались за всю историю нашего народа и нашего государ­ства. Полвека мы с тех высот ползли в нынешнюю яму, и на сей день,– к великому сожалению,– есть с чем сравнивать. Остаётся лишь надеяться, что назад карабкаться не полвека будем. Но это зависит уже от того, как скоро движение созреет до окончательного и бесповоротного разрыва с любыми разновидностями антисталинизма – и явными, и замаскированны­ми.

У нас ведь проблема не в том, что нет – якобы – ценных, продуктив­ных идей и концепций; проблема в том, что движение в целом, как тако­вое, к этим идеям и концепциям абсолютно невосприимчиво. Вот весь этот материал я в полностью разработанном виде излагала пять лет назад на Молодёжном семинаре при Госдуме. Сколько же ещё пятилеток потребуется, чтобы была взята на вооружение теория социалистической экономики, про­тив которой нормальному человеку возразить нечего, при изложении кото­рой нормальный советский человек радоваться должен и преисполняться чувством гордости за свою страну, а не злобствовать и брюзжать?

Вот это и есть антисталинизм в действии. И если это его действие будет невозбранно продолжаться,– судите сами, какие перспективы могут нас ожидать.