Члену Политбюро ЦК КПСС,

секретарю ЦК КПСС

тов. М.А.СУСЛОВУ.

 

Членам ЦК КПСС и Политбюро ЦК КПСС.

 

 

В феврале нынешнего года мною было подано письмо, адресованное Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И.Брежневу, членам Политбюро ЦК КПСС, составу ЦК КПСС, делегатам XXV съезда партии. Судьба этого письма, правда, покуда неясна, но я нахожу нужным заявить, самым настоятельным образом, что полагаю его содержание в подробностях   известным  как Вам, так и любому другому члену Политбюро, к которому мне довелось бы обратиться. Мы, рядовые советские граждане, адресуясь в высшие партийные органы, подразумеваем, естественно, что обращаемся в органы   ленинской  партии. Мы не можем (кстати, и не хотим) брать на себя, "разделять" в какой-либо степени вину и ответственность за то, что сегодня указанными органами, при разборе наших критических выступлений, ленинские нормы не соблюдаются, что на партийных съездах издаются бюллетени с целью печатания дифирамбов, но не с целью честного обнародования серьёзной, принципиальной, всесторонне аргументированной критики. А если подходить по-ленински,– в Советском Союзе партийное, идейно-политическое руководство не может, попросту права не имеет "пребывать в неведении" относительно поступающих в его адрес материалов, где неопровержимо, наглядно демонстрируется столь глубокий, столь тревожный разрыв между сутью марксистского учения и проповедуемой в государстве общей идеолого-философской доктриной, что эту последнюю, практически, далее   нельзя  рассматривать как марксизм. "Марксистского", по существу, ничего в ней не осталось, кроме поверхностно-"коммунистической" фразеологии, реальная "нагрузка" которой откровенно демагогична.

Сказанное касается (после Л.И.Брежнева, А.Н.Косыгина) в первую очередь Вас, как руководителя, которому вверены общее состояние и уровень идейно-теоретической деятельности в стране.

Считаю нужным несколько уточнить свою позицию, в связи с возможными сейчас (и даже, по всей видимости, неизбежными) ссылками на решения прошедшего съезда.

Самое лучшее, добросовестное всегда – начать с констатирования неоспоримых фактов; факты же в нашей с Вами теперешней ситуации таковы. "Снизу" откуда-то (но с подписью и обратным адресом автора) поступило Вам, в Политбюро ЦК и в Центральный Комитет партии, подробное, доказательное, скрупулёзнейшим образом обоснованное   опровержение  ряда пунктов Вашей общей политэкономической и социально-философской концепции,– причём, отмеченные пункты являются в ней, к сожалению, решающими. Соответствующие установки   полностью  (в философско-теоретическом плане именно   полностью) изобличены как праворевизионистские, бухаринские, несовместимые с интересами нормального, коммунистического развития нашего общественного устройства. В условиях честной, партийно-принципиальной идейно-теоретической дискуссии аргументировать   против  представленных доводов, подыскать сколько-нибудь весомые возражения никто среди Вас, (ни среди штатной Вашей "идеологической элиты") не может.

Что же, тов. секретарь ЦК,– какого, получается, Вы мнения относительно "объективной логики политических событий", которую всегда столь неотступно подчёркивал Владимир Ильич? Стало быть, Вы полагаете,– к   объективной  этой логике не имеет касательства   факт (официально зафиксированный, хотите Вы или нет), что против Вашей трактовки входящих в Вашу компетенцию вопросов выдвинуто   иное  понимание, практически недоступное каким-либо убедительным контраргументам с Вашей стороны (если не воображать "аргументом" временного Вашего "преобладания" по линии административных репрессий)? Собственно, какое Вы имеете право утаивать от партии, от научной общественности, от народа, что реально существует, зарегистрирован в Вашей почте развёрнутый материал, в котором исчерпывающе вскрыт законченно-антимарксистский, оппортунистический характер целого круга положений и "теорий", культивируемых Вами ныне в качестве "творческого развития марксизма"?

      Мне думается, всем Вам в этом отношении следовало бы поучиться у столь незаслуженно, бездоказательно ошельмованного Вами И.В.Сталина.

      В последние годы жизни И.В.Сталина многие, как известно, писали ему по разнообразнейшим теоретическим и научно-практическим проблемам, выражая подчас весьма существенное несогласие с собственными его воззрениями. И.В.Сталин (в отличие от Вас!) прекрасно понимал, насколько серьёзным, "глубоководным" симптомом является самая ситуация возникновения, в нашем "идеологическом" государстве, в открытой и строго-законной форме, подобной полемики с "главным теоретиком" страны и насколько близоруко было бы пытаться её замалчивать. И.В.Сталин понимал, далее (также в отличие от Вас), что человеку, который в определённых вопросах способен на-равных полемизировать с Первым секретарем ЦК партии, интересно мнение именно Первого секретаря, а не второстепенных сотрудников аппарата, не компетентных и не уполномоченных выносить по этим вопросам каких-либо принципиальных решений. И.В.Сталин (опять-таки, в полнейшую Вам противоположность) не считал своих оппонентов,– вплоть до очевидного, убеждённого бухаринца Л.Д.Ярошенко,– "недостойными" личного ответа, отвечал сам, отвечал   по существу, научными доводами, но не продуманно-оскорбительными "перепоручениями" явно некомпетентным работникам и уж во всяком случае не присылкой милиционеров с повестками.

Свои "Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года" И.В.Сталин заканчивает предложением "назначить комиссию со включением туда не только авторов учебника и не только сторонников большинства участников дискуссии, но и противников большинства, ярых критиков проекта учебника".[1]

     С мифом пресловутого "сталинизма", достаточно уже навредившим развитию и нашего, советского строя, и международному социалистическому процессу в целом, вообще пора, как представляется, кончать. В деятельности И.В.Сталина, бесспорно, имелись противоречия, непрояснённости и прямые неудачи,– как, впрочем, имелись они и у В.И.Ленина, и у Маркса, поскольку классики пролетарски-научного мировосприятия были не провидцами, не оракулами, но реальными людьми, творчество которых подчинялось законам общественно-человеческой жизненной диалектики, а не божественного откровения. Своей внутренней противоречивостью, однако, творческая биография крупной исторической личности всегда лишь подытоживает, концентрированно выражает напряжённость и противоречивость соответствующей эпохи. События двадцати с лишним лет, поэтому, с избытком продемонстрировали, что предвзятое выискивание сталинских ошибок немедленно, закономерно приводило к очернению, окарикатуриванию всего периода построения социалистического общества в СССР и оборачивалось, на поверку, попросту   предлогом  к развязыванию очернительских кампаний, к "ниспровержению" выработанных опытом нашей революции, всемирноисторических по своей значимости принципов и методов социального мышления и действования. Мы также могли убедиться, что подобное очернительство никогда нигде не ограничивалось "разоблачением" И.В.Сталина (заодно, разумеется, "развенчанием" всего современного социализма, в особенности советского),– пагубная "волна" катилась дальше, начинались всяческие "научно-обоснованные" кривотолки относительно "оправданности", "нужности" Октябрьского переворота, а затем вообще марксистской революционной философии как таковой.

Суммируя, никакого "сталинизма"[2] не было (Вам, вне всяких сомнений, данное обстоятельство известно ничуть не хуже, чем мне). Страна шла, пусть с неизбежными объективно-историческими издержками, по ленинскому пути; никаких "поворотов от сталинизма к марксизму-ленинизму" ей не требовалось,– хотя, естественно, коммунистическому учению надлежало (как и сегодня надлежит) двигаться вперёд, обогащаться, конкретизироваться, брать новые концептуальные высоты.

С середины же 50-х годов воспоследовало развитие событий, сущностная тенденция которого была (и пребывает поныне) выраженно-немарксистской и которое может – говоря точнее, должно – характеризоваться не как "возврат к ленинизму", преодоление неких "отклонений", но как отход от ленинизма к правому оппортунизму. (В своих позорных "интервью" западным средствам массовой информации первоначальный "лидер" указанного отхода Н.С.Хрущёв открыто провозглашал Бухарина, наряду с прочими фракционерами, "цветом партии",– сокрушаясь, по всей видимости, что не удалось довершить поистине контрреволюционную, вредительскую затею с "реабилитацией" такого рода "цветов".)

Итогом этого продолжающегося по настоящий момент "курса" являются:

картина глубочайшего идейного ренегатства, вылившегося в недопустимую (но, несомненно, "санкционированную сверху") вещь, что под названием "учения Маркса – Ленина" в действительности проповедуется, в несколько подновлённом виде, практически стопроцентная бухаринщина;

закономерно вытекающая отсюда потеря всякой подлинно-научной концептуальной ориентировки в проблемах коммунистического строительства, планетарного становления коммунистической общественно-экономической формации;

также закономерно отсюда происшедший раскол мирового социализма, озадачивающее зрелище двух враждующих(!) между собою коммунистических лагерей, утрата левыми силами 3апада надёжных, марксистски-работоспособных в современных условиях ориентиров борьбы, распространение в западных компартиях путаных взглядов, наивно-"демократичных" снаружи, на деле мелкобуржуазно-утопических;

падение темпов нашего экономического роста, образование в экономике обширнейших застойных "очагов", по линии технического прогресса, рациональной, государственно-требовательной политики капиталовложений, повышения эффективности производства, улучшения качества продукции;

ещё гораздо худшее затормаживание нашего демократического развития, беспрецедентное в истории советской государственности разбухание её "элитаристского извращения", вплоть до парализующей монополизации важнейших управленческих функций замкнутой, внутренне-переродившейся кастой, которая по существу не сменяема официально узаконенными путями и совершенно неподотчётна, неподконтрольна массам рядовых трудящихся.[3]

Спрашивается, изменилось ли что-нибудь (и могло ли измениться) в очерченной   совокупности фактов, оттого что в документы партийного съезда, в атмосфере демонстративного игнорирования разумной и настойчивой критики снизу, оказались протащены правооппортунистические, вызывающе-бухаринские формулировки? (Следующие, например: "... только на основе ускоренного развития науки и техники могут быть решены конечные задачи революции социальной – построено коммунистическое общество." "Развитие науки и техники обновляет социально-экономические условия."[4])

Со стороны Л.И.Брежнева чрезвычайно недальновидно было бы уповать, будто подобная бухаринщина,– оттого лишь, что её протащили в директивные документы партии,– сделалась "ленинизмом" и может к чему-либо обязывать грамотных и политически-честных марксистов в Советском государстве. Может обязать она только к одному,– к открытым, бескомпромиссным и неустанным заявлениям о полнейшей, воистину гибельной ошибочности этих "концепций" и к самым решительным усилиям, направленным на пересмотр и радикальное оздоровление общего положения в идеолого-теоретической сфере.

Марксизм-ленинизм учит (как мне буквально десятки раз приходилось уже повторять), что сущностной, детерминантной структурой общества является именно его социально-экономическая, базисная структура (структура производственных отношений), выражающая классовое качество данного общественного уклада, степень общественной признанности, которой достигли в нём человеческий производительный труд и человек труда. Среди других   компонентов  этой всеобъемлющей естественноисторической структурности фигурируют и наука, природоведение (вместе со своим овеществлением, техникой), которые никогда не поднимались (и не могут подняться) "выше" мировоззренческих принципов класса, "заведующего",– если уж прислушиваться к наставлениям Владимира Ильича,– данным экономическим порядком. Материалист ведь, по В.И.Ленину, "не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общественно-экономическая формация даёт содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость".[5]

Мировоззрение класса-гегемона (его   идеология)  выступает обобщающим, интегральным знанием эпохи, служит цементирующим понятийным костяком всем прочим ответвлениям познающей мысли, в числе которых должное место принадлежит и естественно-техническим наукам. Социальное "овеществление", "материализацию" идеологии составляют различные институты (a не технические средства).

      Система институтов (равно как "овеществляющееся" в ней идеолого-политическое мышление) критерием своей истинности имеют не соответствие закономерностям внешней природы, но соответствие законам   общественного  бытия, интересам и потребностям передового, наиболее энергичного, исторически-жизненного класса. "Точно так же, как познание человека отражает независимо от него существующую природу, т.е. развивающуюся материю, так общественное познание человека (т.е. разные взгляды и учения философские, религиозные, политические и т.п.) отражает экономический строй общества. Политические учреждения являются надстройкой над экономическим основанием."[6]

Совершенно ясно, однако, что разумные существа способны изменить определённую объективно-данную реальность, определённое бытие, только с помощью таких познавательных форм (и таких материальных "инструментов"), которыми эта реальность непосредственно отражается. Стало быть, общественно-экономическую,   классовую  реальность можно изменить только через общественное познание,– через идеологию, миропонимание сильнейшего, революционно-активного класса, класса-производителя, и через "политические учреждения", в которых "материализуется" его революционная мысль и революционная энергия.

"Новые общественные идеи и теории потому собственно и возникают, что они необходимы для общества, что без их организующей, мобилизующей и преобразующей работы невозможно разрешение назревших задач развития материальной жизни общества. Возникнув на базе новых задач, поставленных развитием материальной жизни общества, новые общественные идеи и теории пробивают себе дорогу, становятся достоянием народных масс, мобилизуют их, организуют их против отживающих сил общества, тормозящих развитие материальной жизни общества.

Так общественные идеи, теории, политические учреждения, возникнув на базе назревших задач развития материальной жизни общества, развития общественного бытия,– сами воздействуют потом на общественное бытие, на материальную жизнь общества, создавая условия для того, чтобы довести до конца разрешение назревших задач материальной жизни общества и сделать возможным дальнейшее её развитие."[7]

Множество нагляднейших исторических примеров показывает, что в любом освободительном движении всякие попытки вручить направляющую значимость в преобразовании материального бытия человечества каким-либо иным "наукам", помимо идеологии революционных масс, всегда обнаруживали себя, в конце концов, оппортунистическими уловками, стремящимися замазать, "размыть", преуменьшить роль класса – гегемона данной революции, лишить революционный процесс именно его   научного , практически-действенного, практически-побеждающего фактора, столкнуть его с надлежащего пути.

Сколько угодно подобных поползновений насчитывает и история мировой   коммунистической  революции (далеко ещё не завершившейся!). Ведь излюбленнейшим приёмом правооппортунистического капитулянтства издавна было именно противопоставление разных "человечески-незапятнанных" (якобы) наук и "безгрешной" техники – классовому самосознанию пролетариата, материализующим эту самосознательность организационным структурам, посредством которых единственно лишь и можно добиться каких-либо качественных, ощутимых перемен   в социально-экономическом бытии, в базисных отношениях общественного производства.

"На основе конфликта между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями, на основе новых экономических потребностей общества возникают новые общественные идеи, новые идеи организуют и мобилизуют массы, массы сплачиваются в новую политическую армию, создают новую революционную власть и используют её для того, чтобы упразднить силой старые порядки в области производственных отношений и утвердить новые порядки."[8]

Само собою, и после завоевания рабочим классом политического господства принципиальная марксистская схема "воздействия коллективного интеллекта на общественное бытие" сохраняется незыблемой, только теперь периодические глубинные сдвиги в экономическом строении социального организма (сдвиги, которые марксизм описывает как этапные "взаимосогласования" производственных отношений и производительных сил) становятся уже не стихийно-конфликтными, но   планомерными,– благодаря тому, что пролетарская власть не имеет причин противиться реализации сущностных интересов и запросов класса-революционера, широких народных масс, и массам не надо брать оружие всякий раз, когда народ прямо, суверенно исполняет свою всемирноисторическую миссию   обновляющего, динамического начала  собственной своей материально-общественной жизни.

Самая   динамика  естественноисторического бытия, его   развитие  становится при господстве рабочего класса социально осмысленным, разумно-управляемым, планомерным, институциональным,– и этим, конечно, отнюдь не затрагивается (только укрепляется) фундаментальнейшее положение марксистско-ленинской теории, которое гласит, что "отражающей" (а отсюда преобразующей и обновляющей) силой по отношению к общественному бытию выступает исключительно лишь общественное, идеолого-политическое познание, "овеществлённое" в соответствующих революционно-политических институтах,– но никакая не "наука и техника".[9]

Следует отметить безусловную, дезориентирующую ошибочность популярных нынче у нас представлений, будто "наука" (эмпирико-математическое естествоведение) пользуется неким интеллектуальным приоритетом перед идеологией, являя-де собою какую-то более высокую, "более общую" и "более объективную" (нежели идеология) сферу познавательной деятельности. Средой, питающей вышеупомянутые заблуждения, послужило распространение псевдомарксистских, вульгарно-"материалистических" трактовок, которые рисуют социум всего лишь механической "частью природы", а социальное познание – "разновидностью познания вообще", долженствующей подчиняться неким "общим критериям научности, в первую очередь критерию объективности".[10]

Между тем, марксистский научный коммунизм истолковывает общество совсем не в качестве "обособившейся части" природного бытия, но как высший, диалектически-"универсальный" уровень естественноисторического развития, "снимающий" в себе, систематизирующий, упорядочивающий, "накрывающий" собою богатство и многообразие всех предшествовавших форм этого мирового процесса. "... общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществлённый натурализм человека и осуществлённый гуманизм природы."[11] Маркс неоднократно говорит о "человеческой сущности природы", "общественной действительности природы", о социально-исторической эпопее человечества как о "становлении природы человеком".[12] Маркс также решительно подчёркивал недопустимость применения закономерностей, свойственных ранним, низшим ступеням развития, в качестве критериев, эталонов, "стандартов" при рассмотрении ступеней более содержательных.[13]

И подобно тому как социальная действительность есть не "часть", но концентрированное выражение, вершина мощи и богатства развивающейся материи, воплощение её   универсализма,– в точности таким же образом мировоззрение доминирующего, революционного класса, социально-политическое мышление представляет собою не какую-то "разновидность познания вообще", но само является, в рамках данной формации, именно верховенствующим "познанием вообще" , внутренней категориальной основой, "вместилищем" и истоком любых прочих направлений человеческой интеллектуальной активности. Что касается "объективного характера" добываемых истин, в марксистски-материалистическом освещении объективность никогда не признавалась чем-либо иным, нежели исторически-верно выбранной   партийностью.

Идеология авангардного класса, будучи "творческой закваской" соответствующего общественно-исторического периода, обязательно "шагает в ногу" с эпохой, несколько даже "обгоняя историю",– отставать, по самому своему определению, она никак не может. Ведь если не откристаллизуются, не начнут пробиваться новые, освежающие социально-политические, социально-правовые идеи,– ничто, по-настоящему, не стронется с места и в экономико-производственных, базисных, общественно-структурирующих глубинах народной жизни.

Столь "проворными", однако, другие отрасли познания отнюдь не являются. Мы постоянно наблюдаем в истории, в её переломные моменты, что идейно-политическое освоение действительности может достигать чрезвычайно высокой степени зрелости и силы, а "подчинённые", конкретные (в особенности прикладные) науки перестраиваются и расцветают лишь спустя длительное время, когда и новые концептуальные схемы окончательно восторжествовали, и решающие общественные перемены относительно "утряслись".

В этом-то смысле В.И.Ленин, на рассвете Советской власти, и вынужден был поставить задачу безотлагательного сопряжения "победоносной пролетарской революции   с буржуазной  культурой, с буржуазной   наукой и техникой", "последнего слова науки и капиталистической  техники с массовым объединением сознательных работников, творящих крупное социалистическое производство".[14] Стоит ли пространно доказывать, что было бы величайшим, предательским опошлением ленинизма заключать отсюда, будто   вообще  конечные цели пролетарского переворота (сводящиеся к построению коммунистической цивилизации) осуществляются лишь через "ускоренное развитие" этой самой "буржуазной науки и техники".

Между прочим, оппортунисты всех мастей, в довоенный период, превосходно учуяли обыкновеннейшим своим классовым чутьём, что "незаметная" (и вроде бы вполне респектабельная) передвижка акцента с "победоносной пролетарской революции" на "капиталистическую технику" и "буржуазную культуру" обернулась бы наилучшим средством оттеснить рабочий класс с политической авансцены и обеспечить постепенное возобладание в нашем обществе политически консервативных, а в итоге и вовсе антисоциалистических элементов.

     Современный, "послевоенный" оппортунизм действует не иначе. Всюду, где ему удавалось перейти в контрнаступление, он широко пользовался именно этой "проверенной" теоретико-практической подтасовкой: силился приписать революционизирующую роль в динамике общественного производства, "экономического строя общества", не общественному, идеологическому познанию и прямым социоструктурным носителям идеологического познания – рабочему классу с его властными институтами, всей массе трудящихся, но разным классово-"несамостоятельным" дисциплинам,– а постольку разным классово-несамостоятельным, промежуточным социальным группам, которые в ряде стран, прикрываясь "марксистской" демагогией, на деле занимали глубоко антинародные, антикоммунистические позиции. Сказанное относится, прежде всего, к технобюрократической интеллигенции.

Воспевание "науки и техники" (в противовес   общественному мышлению, наперекор яснейшим формулировкам основоположников!) в качестве двигателя производственно-экономического развития поощряет, провоцирует научно-техническую интеллигенцию, включая управленцев-профессионалов, к попыткам конституироваться как класс. (И вправду, отчего не попробовать, если ей прямо-таки навязывают столь лестный, столь почётный статус!) А конституироваться как класс – значит институционально утвердиться, "обустроиться" в определённой форме собственности. "Собственностью" же интеллигенции служит известный   образовательный ценз. Стало быть, пропихивание этой социальной прослойки в несвойственный и недоступный ей ранг   класса  привело бы к уродливейшим, воистину дегенеративным явлениям   монополизации образования, умственной свободы в государстве – и к воцарению, натурально, бесстыдной кастовой монополии на всякую сколько-нибудь весомую должность в управленческой системе.

В результате, в структурно-политической характеристике нашего государственного строя, констатированной В.И.Лениным ("рабоче-крестьянский с бюрократическим извращением"), ударение сдвинулось бы с "рабочих и крестьян" как раз на "бюрократическое извращение" (сколь ни трагикомичен подобный оборот). И получилось бы, вместо прокламируемой "общенародной государственности", вместо уничтожения бюрократизма и ликвидации социально-значимых границ между физическим и умственным, исполнительским и творческим трудом,– вместо всего этого получилось бы подлинно-"раковое" разрастание бюрократической опасности, интеллектуальный застой в стране, окостенение старых и насаждение беспочвенных новых социальных различий, грубейшее попрание принципа народного суверенитета, завоёванного народом права свободно, самосознательно, "поголовно" решать свою будущую судьбу.

Сослагательное наклонение, употреблённое здесь мною ("привело бы", "получилось бы"), в некоторых существеннейших отношениях, кстати, давно уже можно спокойно заменять изъявительным. Многие непозволительные вещи у нас фактически   уже  получились. Самоочевидный, на сегодня, вывод,– который подробнейшим, добросовестнейшим образом аргументирован в последних моих письмах Центральному Комитету партии,– именно в этом и заключается, что Л.И.Брежнев, многолетней беспросветной, упорной бухаринской путаницей в важнейших экономико-философских и политико-философских вопросах становления коммунистического общества,  объективно  толкает страну к удушающей, антинародной "научно"-бюрократической социальной элитаризации, каковая элитаризация по своей реальной, марксистски-проверяемой политэкономической тенденции и сути есть,– говоря начистоту,–   фашизм, а не "коммунизм".[15]

Могут возразить мне здесь, что Л.И.Брежнев намеревается строить коммунизм, основываясь ведь, наверное, не на "буржуазной", а по-видимому на некоей   социалистической  "науке и технике".

Что ж, рассмотрим вкратце это вполне вероятное возражение.

Во-первых, Л.И.Брежнев совершает непростительнейшую антимарксистскую, антиленинскую ошибку уже тем, что отводит главенствующую роль в целенаправленном преобразовании общественно-экономического бытия   естественнонаучному  познанию и техническим средствам,– а не   общественному  познанию и политическим учреждениям класса, "заведующего" эпохой коммунистической революции, со всеми её социально-историческими необходимостями (включая технические). Марксисты (разумеется, задолго до нынешней нашей полемики) миллионы раз предупреждали, что подобным способом достигается не какое-то "решение конечных задач" коммунистического революционного процесса, но только ненужное, всецело разрушительное "перераспределение" политического влияния в социалистическом обществе в пользу интеллигентски-бюрократической "элиты",– иными словами, глубочайшая доктринальная и практическая   дезориентация  в вышеупомянутых конечных задачах. Сценарий этот детально "проигран" руководством Дубчека – Шика в Чехословакии и Гомулки – Ящука в Польше. Странно, что столь отрезвляющие уроки ничему не научили Л.И.Брежнева и А.Н.Косыгина.

Во-вторых.

Во-вторых, во всех этих рассуждениях касательно естествознания (соответственно, "научно-технической революции"), которое "в различных общественных условиях развивается по-разному", при социализме "служит человеку" и "решает конечные задачи", а при капитализме ему "не служит" и таковых задач не решает,– во всех этих рассуждениях полностью игнорирован краеугольный, в разбираемой связи, марксистский принцип   классовости науки.

Марксизм указывает, что наука представляет собою феномен конкретно-исторический, классово-опосредованный,– но не какой-то "надчеловеческий". Служит наука, в структуре любой общественно-экономической формации, не какому-то абстрактному "человеку", а   классу, который вызывает её к жизни. Служить классу-гегемону или не служить – сие от субъективного умонастроения естествоиспытателей ни в малейшей степени не зависит; они неизбежно всегда   служат  классово-общественным силам, миропонимание, "мироприсвоение" которых господствует (поднимается к господству; судорожно   удерживает  уходящую власть) в рассматриваемый момент. Мысля в категориях ньютониански-объективистской физики, вы   будете  служить классу буржуазии, безотносительно к благочестивейшим вашим намерениям, поскольку реализуемый вами категориальный остов, категориальный "каркас" размышления о вселенной порождён некогда буржуазией (как гегемоном определённой социально-исторической эры),– порождён не с целью служения "человеку вообще", а с целью служения человеку, интегрированному в класс частных собственников.

В годы утверждения Советской власти в России общественное теоретизирование и политические институты у нас были пролетарскими, естествоведение и техника – "капиталистическими". Следует констатировать,– со всей напрашивающейся здесь чёткостью,– что каких-либо   сущностных  сдвигов в этой диспозиции в дальнейшем не проистекло: естествознание поныне пребывает   объективистски-статическим  ("буржуазным", если не употреблять данного термина нарочито-вульгаризаторски), техника осталась   индустриальной, согласно отмеченному характеру естественных наук. Специально-"коммунистического" знания о природе, умеющего оперировать   динамическими  процессами (процессами   развития, а не одними лишь количественно-ростовыми изменениями),– такого знания о природе покамест не возникло, равным образом не возникло и коммунистически-неиндустриальной,   немашинной  производительной технологии. (Социально-экономическим фундаментом описанного положения вещей выступает продолжающееся наличие товарно-денежных отношений в структуре нашего способа производства.)

Снять, при таких предпосылках, с повестки дня проблему классово-формационного происхождения и обусловленности господствующих в современном естествоиспытательстве понятийных, "мироприсвоенческих" схем было и является грубейшим идейно-политическим промахом. Скоропалительная "ликвидация классовых начал" в природоведении завершилась лишь тем, что очерченные схемы, по своей мировоззренческой направленности целиком буржуазно-объективистские, оказались канонизированы в качестве неких "надчеловеческих", "универсально-всеобщих" установок, в соответствии с которыми должны быть, видите ли, "упорядочены" само марксистско-ленинское учение и самый социализм.

"… мы должны понять,– писал В.И.Ленин в "Воинствующем материализме",– что без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания. Чтобы выдержать эту борьбу и провести её до конца с полным успехом, естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом, то есть должен бить диалектическим материалистом. Чтобы достигнуть этой цели, сотрудники журнала "Под Знаменем Марксизма" должны организовать систематическое изучение диалектики Гегеля с материалистической точки зрения, т.е. той  диалектики, которую Маркс практически применял и в своём "Капитале" и в своих исторических и политических работах и применял с таким успехом, что теперь … каждый день пробуждения к жизни новых народов и новых классов всё больше и больше подтверждает марксизм."[16]

Мы видим, что В.И.Ленин – с самой недвусмысленной ясностью – настаивает на "солидном" диалектико-философском обосновании   естествознания, на концептуальной перестройке  естествознания  в согласии с принципами "материалистически понятой диалектики Гегеля", "той диалектики, которую Маркс практически применял и в своём "Капитале" и в своих исторических и политических работах"; но вовсе не на методологической подгонке   марксизма  к статически-механистичным естествоиспытательским приёмам! "Марксисты" же теперешние наши прокламируют, по существу, некую диаметрально-противоположную вещь: вместо всеохватывающей диалектикоматериалистической реконструкции наук о природе – "переориентацию" марксистской общественной науки, самой марксистско-ленинской философии в духе   статичного,  недиалектического (а подчас выраженно-антидиалектического) "естественного материализма".

Между тем, методология естествоведческого объективизма (не исключая "точных математических методов") никакой "необычайной широтой" не обладает, и менее всего нам предстоит, в данном случае, мифическая "чистая наука", повелениями которой нашей общественной системе надлежит, будто бы, руководствоваться беспрекословно и благоговейно, как недискутируемой истиной в последней инстанции. Совсем напротив; перед нами здесь – концептуальный комплекс, который в определяющих своих очертаниях сформирован предшествующим,   чуждым  общественно-экономическим укладом, несёт в себе мощнейшие "реставрационные" тенденции и, будучи лишён неотступного и пристального "философского обоснования", немедля эти негативные наклонности обратит в самую неприглядную действительность.

В странах буржуазного Запада аналогичный (лучше сказать, идентичный) комплекс наук чрезвычайно предупредительно и заинтересованно обрабатывает новейшие запросы высокобюрократизированного государственно-монополистического капитализма. Среди же запросов этих главным, суммарным является тщательная "научная" ("математическая", по возможности) маскировка элитаристски-эксплуататорского порабощения трудящихся, проектирование такого организационно-управленческого инструментария, которой, оставляя реальную полноту власти в руках элиты, параллельно сеял бы иллюзии "демократии", "участия народа в управлении", "всестороннего развития личности", позволял бы (посредством пропагандистских манипуляций) своевременно и искусно сбивать накал массового граждански-политического недовольства.

И ничего незакономерного, ничего оскорбляющего и пятнающего непогрешимо-"гуманный", якобы, лик объективистской "чистой науки" в этом нет. Статически-объективистское миросозерцание, объективистская "система природы", при всей своей (крайне преувеличенной, впрочем) "абстрактности", имеет глубоко-земные корни; её выпестовали силы, полагавшие своей "конечной задачей" не гармоническое творчески-личностное возрождение человека, но прочное и спокойное "владение вещами в этой жизни",– как говорил Джон Локк, "классический", по определению Маркса, выразитель правовых и политэкономических представлений буржуазного общества.   Стихийная, безответственно объявленная свободно-"надклассовой" эволюция объективистски-"вещного" строя мысли, фактическое перепоручение ему целеназначающих,   идеологических  функций,– в условиях социализма,– способны привести (и на деле приводят) единственно лишь к тому, что бюрократический элитаризм (который покуда ещё составляет серьёзнейшую проблему совершенствования нашей государственности) получает неожиданное "научное подкрепление" (весьма благовидное снаружи) и с удвоенной энергией принимается "проламывать" и "продавливать" социалистические базисные структуры в нужном ему направлении. Именно охарактеризованный процесс   сознательного  деформирования социалистического базиса новоиспечённой "элитой", давно уже сосредоточившейся на "владении вещами в посюсторонней жизни" (а не на коммунистическом будущем народа),– именно этот регрессивный процесс и образует прискорбно-доминирующую черту сегодняшнего нашего структурно-политического развития. Черту, заботливо ограждаемую и усугубляемую бухаринскими выдумками о решающем воздействии на социально-экономический порядок "техники" и "надчеловеческих научных истин".

Скажу, в заключение настоящего моего письма, следующее.

Много лет Вы "творчески развиваете" марксистско-ленинскую идеологию в нашей стране таким способом, что лишаете всякой возможности изложить свою точку зрения (и попросту возможности нормально, законосообразно   существовать  в государстве) исследователей-марксистов, которые не в состоянии принудить себя безропотно согласиться с антисоциалистическими домыслами о "примате" техники в общественно-историческом прогрессе, о необходимости подчинить человеческую жизнь требованиям нафантазированной "научно-технической революции", о каких-то "единых" у нас с Рокфеллерами "глобальных проблемах", более-де широких(!), нежели проблемы коммунистического переустройства мира,– короче, с целым перечнем несуразностей, безграмотных в теоретико-философском аспекте и вопиюще-вредных в аспекте политическом. И в первую очередь, разумеется,   Вас  здесь надо называть, поскольку в отсутствие определенной "высочайшей санкции" подобное мракобесие, подобные преступные вещи,– которые я, например, терплю по отношению к себе седьмой год,– происходить, несомненно, не могли бы. (Соответствующие документы я Вам препровождаю; может быть, Вы всё-таки расстанетесь, наконец, с розовыми очками и поглядите повнимательнее, в натуре, какую уголовщину, какую политическую грязь Вы развели на поприще пресловутого "творческого развития" и в прилегающих отсеках партийно-государственного аппарата.) С этой травлей честных людей должно быть покончено, равно как вообще с вышеописанной методологией философско-политического "творчества",– которая ничего пока не "сотворила", только опошляет идеалы нашего движения и раздражающе дискредитирует имена классиков марксизма.

"Советские законы,– совершенно правильно рассуждает в своём недавнем докладе Ю.В.Андропов,– это воплощение воли рабочего класса, всех трудящихся. Их важно неукоснительно соблюдать. Это требование предъявляется всем гражданам, независимо от занимаемой ими должности, от характера работы, которую они выполняют. Прочная социалистическая законность обеспечивает интересы и права советских людей, равно как интересы всего общества в целом."

"Партия считает, что деловой, проводимый гласно, в здоровой обстановке критический разбор положения дел в любой области, самокритичный анализ имеющихся недостатков должны быть органической частью стиля работы каждой организации, каждого коллектива."[17]

Интересно, относятся ли, в Вашем представлении, превосходнейшие эти указания к самому Центральному Комитету? Что ж сами-то Вы, в Политбюро, никак не отважитесь   в действительности,  а не на словах лишь, последовать собственным своим декларациям? Вот и организуйте "гласно, в здоровой обстановке критический разбор положения",– такого положения, что в обществоведении у Вас и в отделах науки МГК и ЦК КПСС практически никому, вплоть до президентов Академии и руководителей этих отделов, Октябрьская революция оказалась, в результате, "не нужна".

Вместо "гласного и здорового" критического разбора Вы, однако, предпочитаете попытаться уничтожить – граждански, а если удастся, физически – всякого, кто "осмелился" бы потребовать, в определённых (и достаточно тревожащих) вопросах, выполнения   Вами  этой   нормы  нашей государственной и партийной жизни,– нормы, которой Вы не решаетесь открыто отрицать, не решаетесь сознаться народу, что она давно Вами попрана, растоптана, извращена в собственную противоположность.

"Наша цель – добиться того, чтобы каждый гражданин понимал, чувствовал, что решение общественных дел, само развитие общества зависит и от него лично, от его работы, от его политической активности."[18]

Скорее уж, наметьте себе целью – достичь, чтобы эти элементарные заповеди, воспитанные в подавляющем большинстве наших людей шестью десятилетиями Советской власти, сделались хотя бы в какой-то степени доступны пониманию и чувству нынешнего состава Политбюро! Меня, например, вовсе ни к чему агитировать проявлять свою политическую активность. Мне понятно сполна, что если моим народом мне дан известный уровень проникновения в какие-то проблемы и способность чётко формулировать мысли, мой долг – реализовать, превратить в общественное достояние  этот, вот именно от меня зависящий уровень развития соответствующей проблематики, поскольку способности наши как раз и есть непосредственнейшее "материальное" орудие, которым народ устраивает свои общественные дела. Сейчас беда не в том, что   мы  не понимаем, якобы, значения нашей общественной активности; вся беда, что этого – значения нашей общественной активности – наглухо, намертво не понимаете Вы, что Вы к проявлениям интеллектуально-политической самостоятельности народа подходите не по-ленински, а по-барски, с пренебрежением и высокомерием, каких ни одна цивилизованная нация в современном мире (не исключая, естественно, и нашей) терпеть не может и не будет.

И ещё: касательно "ответа", какой   должны  получить мои обращения. Собрание "ответов", которым я располагаю покуда и которые способен оказался изобрести Ваш аппарат, в совокупности являет собою не осуществление   ленинских  морально-правовых норм, но развёрнутую попытку своего рода "институционализации" кулацки-бухаринского политического хамства. (Многим честным гражданам в Советском Союзе, помимо меня,– не сомневаюсь,– "отвечают" по этой же безобразной "системе".) Мною эти "ответы", конечно же, не признавались и не будут признаваться впредь. Слишком серьёзны вопросы, которые я затрагиваю, чтобы "отвечать" присылкой почтовых карточек с телефонными номерами (абсолютно никого не интересующими) или беготнёй по отделениям милиции с жалобами на моё, видите ли, "антиобщественное поведение".

Мыслим здесь, по-настоящему, только один ответ (и его я буду неуклонно добиваться):   разрешение  поднятых проблем (подняты же они самой нашей действительностью, а не каким-то моим произволом),– разрешение поднятых проблем, с марксистских теоретических позиций, в духе ленинских принципов идейно-политического обсуждения и при безоговорочном соблюдении социалистической законности по отношению к инициаторам такого обсуждения, к людям, выступающим с доказательной и конструктивной критикой. Мне неизвестно, какие ещё критические материалы (помимо поданных мною), неведомые широкой общественности, пропадают втуне у Вас в ЦК,– возможно, среди них обнаружатся и гораздо лучшие работы, нежели моя, более достойные лечь в основу упомянутого обсуждения; но если основой этой придётся служить всё-таки   моим  выступлениям,– незачем уточнять, что любое разбирательство будет иметь какую-либо значимость только при условии моего непосредственного в нём участия.

 

Кандидат

философских наук

26 апреля 1976г.

 

Москва, 127322, ул. Милашенкова, д. 13, корп. 1, кв. 68.

 

Приложение: на     листах.