Кандидат философских наук

Т.ХАБАРОВА.

Москва, август 1988г.

 

"Передаём комментарий,

отражающий точку зрения

правительства Соединённых Штатов…"*

 

 

 

Вот эта хорошо знакомая заставка из репертуара "Голоса Америки" невольно приходит на ум по просмотре вашего, т.т. Барщевский и Виолина, очередного изделия.

Воистину, нет таких домыслов западной пропаганды, имеющих касательство к затронутой в фильме проблематике, которые не были бы авторами фильма "художественно" (с позволения сказать) отпрепарированы и преподнесены советскому зрителю в качестве некоего "нового прочтения" действительно сложных и драматических страниц отечественной истории. Объявляя, вслед за Хрущёвым, классовую позицию в трактовке исторических событий "манией", режиссёр и сценарист в то же время с упорством, поражающим своей доподлинно шизофренической неотвязностью и изворотливостью, буквально "выкручивают" любую совокупность фактов так, чтобы во всём дурном, что только совершалось в Советском Союзе и вообще в мире в обозреваемые годы, непременно оказался повинен лично, непосредственно и главным образом И.В.Сталин.

Чтобы получить возможность лишний раз ненавидяще, вот уж и впрямь маниакально ткнуть пальцем в Сталина, создатели фильма не гнушаются никакими передёржками, никакими искажениями действительной исторической панорамы, с лёгкостью необычайной готовы запросто опрокинуть ушат грязи на несомненные и неотрицаемые наши успехи, если только они были достигнуты "при Сталине", по существу на многих и многих честно, творчески и вполне результативно работавших советских людей. Так, наша водородная бомба вышла-де "лучше" соответствующей американской (ведь она появилась уже в "эпоху" Хрущёва!); но вот бомбу атомную,– которую делали "при Сталине", да ещё и под непосредственным руководством Л.П.Берия,– её мы вроде и вовсе не могли самостоятельно осилить, "украли" секрет у американцев через какого-то перебежчика. Диву даёшься,– как можно позволять размусоливать со всесоюзного телеэкрана подобную чушь, глубоко оскорбительную уже не для Берия и Сталина, но в целом для советской науки, для нашей страны. Возможно, перебежчики и были; весьма вероятно также, что их внимательно выслушивали и в нужной мере использовали предлагаемые сведения,  но утверждать, будто судьбу "атомной гонки" решил какой-то Фукс, могут лишь люди, которым, простите, уже не Сталин, а весь наш советский строй как таковой "застрял" костью в горле.

Прекрасно известно, что "урановая комиссия" у нас в стране была образована ещё летом 1940г., что в предвоенный период интенсивно велись работы по сооружению достаточно мощного по тем временам циклотрона – устройства, без которого неосуществимо сколь-либо основательное изучение цепной реакции. Сообщение о монтажных работах по циклотрону появилось в "Правде", по драматическому совпадению, 22 июня 1941г. В 1942г., по письму,– в частности,– "младшего техника-лейтенанта" Г.Н.Флёрова на имя председателя ГКО, правительством были оперативно проведены консультации с авторитетнейшими учёными (А.Ф.Иоффе, В.И.Вернадский, В.Г.Хлопин, П.Л.Капица, Ю.Б.Харитон, Я.Б.Зельдович, И.К.Кикоин, А.И.Алиханов и др.), после чего Государственный комитет обороны без промедления принял решение о возобновлении работ по "урановому проекту". Примерно в то же самое время (в декабре 1942г.) Э.Ферми в США осуществил первую в мире реакцию деления урана. Аналогичная реакция в Советском Союзе впервые была осуществлена И.В.Курчатовым в декабре 1946г. Апрелем 1943г. датируется возникновение советского "атомного центра" – Института атомной энергии. К 1943–1944гг. относится разрешение труднейшей проблемы налаживания добычи урана в больших масштабах, производства чистого урана и "сверхчистого" графита для строительства опытного реактора. А летом 1948г. заработал уже промышленный реактор, созданный под руководством Н.А.Доллежаля. Через год, в августе 1949г., взорвана наша первая атомная бомба из полученного на этом реакторе плутония. И в конце того же 1949г. группе ведущих учёных и конструкторов поручено проектирование первой советской атомной электростанции.[1]

Как видим, события развивались своим чередом, и заявлять нынче, якобы мы Фуксу обязаны своим восхождением к вершинам ядерного могущества,– это не "воскрешение истины", а беспардонное, бесстыдное оплёвывание труда, таланта, творческого горения и гражданской сознательности тысяч лучших представителей советского рабочего класса, управленческого "корпуса"[2], научной и инженерно-технической интеллигенции.

Безусловно, вся эпопея завоевания нами ядерного паритета с Соединёнными Штатами ещё ждёт самого "въедливого" исследования, в том числе и художественными средствами. Здесь есть чему и поражаться, и поучиться: это и "молниеносное", уважительное и серьёзное реагирование высших "эшелонов власти" на толковое, граждански озабоченное обращение "снизу"; и широта, обстоятельность предварительного обсуждения даже самых "секретных" вещей; и оперативность, стремительность решения организационных задач; и способность тогдашнего партийно-государственного руководства создавать атмосферу не какого-то выдуманного "страха", но величайшего доверия к кадрам, к облечённым ответственностью людям, что, в свою очередь, подвигало их на подлинное самозабвение в исполнении своего долга и делало достижимой любую разумную цель.

"… Мне кажется, что сейчас так работать многие разучились,– вспоминал Н.А.Доллежаль.– Порой создается впечатление, что специалисты друг другу не верят. Раньше вызывали и спрашивали: "Как сделать?" Ты отвечал, как именно думаешь. "Хорошо, делайте",– слышал в ответ. И всё тут же утверждалось. Конечно, время было иное, но такой стиль работы мне импонирует."[3]

"Мы все работали с полной отдачей сил, работали и одновременно учились, как нужно реализовать на практике, в промышленности, научную разработку." (А.П.Александров.)

"Я думаю, … это не столько предмет воспоминаний, сколько объект изучения, инструмент, который может неплохо послужить нам сегодня и завтра." (М.З.Олевский.)[4]

Нельзя не присоединиться к такой оценке. Специфический "сталинский стиль" в работе,– которому, кстати, всецело и даже как-то необъяснимо противоположна стагнационная "манера", воцарившаяся у нас, к сожалению, в последующие десятилетия,– это одно из значительнейших приобретений социалистического строительства. Не злобствующие, параноидальные обвинения и наветы, а объективный и непредвзятый анализ и показ этого феномена,– пока ещё не ушли от нас ветераны, могущие поделиться драгоценными свидетельствами,– вот что, единственно, заслуживало бы здесь обязывающего наименования   правды  и внесло бы действительный, благотворный вклад в оздоровление сегодняшней обстановки и на хозяйственном, и на идейно-политическом "фронтах".

Если попытаться прикинуть, какой "художественный приём" наиболее широко используется творческим коллективом рецензируемого фильма, непреодолимо останавливаешься на несколько неожиданном в данном контексте "определении": инсинуация. И в самом деле, как иначе назвать все эти "устрашительные" измышления, вёртко балансирующие на грани между сплетней, в которую не поверили (от неё ещё не поздно отречься), и сплетней, на которую кто-то "клюнул" (её можно далее с гордым видом выдавать за непререкаемый "факт"). К примеру, Г.Н.Флёров ужасно-де, смертельно "рисковал", садясь за письмо И.В.Сталину,– с ним (Флёровым), мол, бог знает что могло случиться. Но ведь реально-то ничего не случилось? Зачем же всенародно муссировать, по существу, самое натуральное   враньё  о мнимых напастях, которые то ли подстерегали человека, то ли нет,– никаких научно воспроизводимых сведений на сей счёт не имеется, достоверно известно лишь, что на практике с человеком этим ничего страшного не произошло. И вообще, судя по тому, насколько распространённым мероприятием было обращение к И.В.Сталину с различными посланиями, их отправители вовсе не считали, что подвергают себя некоей смертельной угрозе. Кто только Сталину не писал,– Флёров и Курчатов, Голованов и Лавочкин, Булгаков и Пастернак, Авербах и Ермилов, Венжер и Ноткин, Вера Мухина и Лиля Брик, и совсем "непримечательные" люди – лётчик, обнаруживший, что самолёты, крашенные "серебрянкой", слишком хорошо просматриваются с воздуха, случайный пассажир в поезде, ненароком услышавший, как выбалтывали важную военную тайну, и т.д. И главное, в основном все получали более или менее удовлетворительный ответ,– по крайности, адресат не безмолвствовал гробоподобно годами и десятилетиями, как это взяли себе за правило его "демократические" преемники на посту Генерального секретаря. Всю эту переписку давно пора собрать, научно систематизировать и издать,– и это было бы куда поучительней и полезней, нежели популяризировать с новым пылом вульгаризаторскую псевдо-"диалектическую" схоластику Бухарина и иже с ним.

Совершенно недостойной подтасовкой этого же сорта является проведённый в фильме мотив с "молчанием" И.В.Сталина в первые дни Великой Отечественной войны. И вот тут-то,– дескать,– как и во все времена, к народу воззвала наша православная церковь! Поистине, нужно всякую совесть потерять и дойти до какого-то непозволительного предела в насилии над реальными историческими фактами, чтобы доказывать, будто авторитет в массах "православной церкви" и церковных иерархов (которых, попросту, практически никто не знал) был в ту эпоху хоть в малейшей мере сопоставим и тем паче "взаимозаменяем" с авторитетом партии, Советского государства и его руководителей, начиная со Сталина. И партия, Советское правительство вовсе не "молчали"; в полдень 22 июня 1941г. по радио выступил первый заместитель председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М.Молотов,– чей политико-идеологический "вес" в глазах советских людей являлся, думается, для такого выступления вполне достаточным. Проникнутая верой в конечное торжество правого дела, речь В.М.Молотова получилась удачной и произвела в народе требуемый идейно-организующий эффект. Почему бы вот об этом в фильме не упомянуть? Но нет, куда там,– другую "правду" здесь ищут… Надо заметить также, что И.В.Сталин,– в отличие от последующих наших вождей,– вообще не имел обыкновения немедленно выступать по любому поводу, даже и очень серьёзному. Сталинское "немногословие" изрядно удивило бы нынешнюю нашу публику, притерпевшуюся к восьмичасовым докладам и к бескрайним газетным разворотам, порой с откровенным толчением воды в ступе. Допустимо предположить,– постольку,– что выступление именно И.В.Сталина в первые военные часы и дни сыграло бы скорей отрицательную роль: раз уж Сталин заговорил, значит, действительно конец света… Так что И.В.Сталин обратился к советскому народу тогда, когда это было нужно. Что касается записанного и заснятого на киноплёнку выступления митрополита Николая, оно,– как и обращения ряда других деятелей культуры,– было подготовлено и организовано идеологическим аппаратом партии. Всякому, кто берётся рассуждать о том времени, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, должно быть понятно, что митрополит Николай выступил не "вместо" Сталина, а с его санкции, и что без идеологического "благословения" Политбюро ЦК ВКП(б), через его голову никаких проповедей подобного рода в те дни состояться не могло.

Безусловно,– и священнослужители, и писатели, и артисты, все они высказывались искренне, взволнованно, страстно, посмотреть эти несправедливо "забытые" кадры сегодня интересно. Но неизбежно встаёт вопрос,– если уж разговор зашёл об идейно-политических актах,– почему за четыре с лишним десятилетия так и не создан у нас адекватный экранный образ того вдохновенного взлёта подлинно большевистской идейно-организаторской деятельности, каким явил себя не только нашей стране, но и всему миру, в том числе и врагам нашим, ноябрьский парад 1941 года? А ведь парад снимался, речь И.В.Сталина на нём,– одно из наиболее впечатляющих его публичных выступлений за всю жизнь,– записывалась. Между тем, ни кадров не увидишь, ни звукозаписи и даже просто текста речи не отыскать днём с огнем. То же приходится сказать и о другом,– также исключительном по силе своего мобилизующего воздействия,– идеолого-политическом событии тех лет: праздновании в осаждённой Москве 24-ой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Вот эти вдохновляющие примеры патриотической стойкости, мужества, веры в коммунистические идеалы и всенародного беззаветного единения в их защите и в борьбе за них,– вот это и есть   правда  нашей истории, её вехи, её концентрированные проявления. Фильмы же, подобные "Риску",– жирные ошмётки грязи, в эту правду швыряемые. Они будут счищены, а их изготовители,– с трепетом, по их же словам, раскрывающие каждый день газеты, дабы удостовериться, что всё ещё можно, всё ещё дозволено шмякать грязью по социалистическому прошлому страны[5],– несомненно, в свой срок и в газетах об этом прочтут. И это будет уже навсегда,– как они и сами, вроде бы, должны (хотя пока что упорно и не желают) понимать.

Безосновательным поклёпом,– как, в сущности вынуждены были уже и у нас в печати "скрепя сердце" признать[6],– является фактическое "возложение" на И.В.Сталина (а тем самым на Советский Союз и на социализм как таковой) вины за развязанную империалистическими державами в конце 40-х годов "холодную войну". Не уместней ли было бы,– взамен беспорядочной стандартной городьбы о сталинской "подозрительности",– рассказать о том, что именно по нашей инициативе, по инициативе Советского государства всколыхнулось в послевоенные годы поистине всепланетное движение прогрессивной общественности за мир. И на чём, вообще говоря, на каком   документальном  материале строится болтовня, будто Сталин, разгромив фашизм, принялся-де "воевать с собственным народом"? Не минуло и трёх лет по завершении кровопролитнейшего побоища, как в стране отменили карточки[7], денежной реформой ликвидировали нечестно, спекулятивно нажитые "капиталы", затем ежегодно – до воцарения "благодетеля" Н.С.Хрущёва – проводились крупные, ощутимые снижения цен на основные (основные, подчёркиваю, а не второстепенные и залежалые!) предметы народного потребления, от года к году заметно расширялся их ассортимент, наращивалось поступление их в продажу, превосходным, не сравнить с теперешним, было качество и продуктов питания, и других товаров. Нет уж, простите,– если разглагольствовать о "войне с народом", то подлинной "экономической войной" с миллионами рядовых советских тружеников скорее выглядит то, что происходит сейчас: полнейшая негарантированность рабочего места и жизненного статуса, чуть не каждодневно подскакивающие цены и тарифы, массовая,– по сути,– фальсификация товаров и услуг, предназначенных рядовому потребителю, грубо административное, причём в огромных масштабах, перераспределение благ в пользу "элиты" ("голодающей номенклатуры", как метко съязвил на прошедшей партконференции Б.Н.Ельцин). Вы, т.т. Барщевский и Виолина,– по-видимому,– неплохо к сей "голодающей номенклатуре" подключились, если "с тревогой" высматриваете в газетах, как бы это в один прекрасный день не пресеклось. А мы смотрим в газетах, извините, совсем другое,– когда это кончится. И не намерены этого скрывать.

Вы упрекаете ваших оппонентов, что, мол, "до них не долетали стоны оболганных". Хотите, я вам расскажу и документально продемонстрирую, как хорошо "долетают" "стоны оболганных" и прочие вещи в том же роде до той же, хотя бы, "Советской культуры", где эти ваши упрёки помещены? И нам не нужна "гласность" по принципу тетеревов на току: когда одни кричат до истерики, до потери сознания, невозбранно выпаливают всю дурь, какая только им в голову взбредёт, всем же остальным отведена роль "единодушно одобряющих и горячо поддерживающих" зрителей разыгрываемого безобразного спектакля. По поводу "Риска-I" мной был отослан обильно аргументированный,– наверное, даже более пространный и "серьёзный", чем требовалось,– отклик в "Правду" и на Центральное телевидение. И что же? И тут, и там преспокойно промолчали. "Гласность – это право говорить…" Как представляется, это всё-таки право не просто "говорить", а быть услышанным, чтобы "на том конце провода" сказанное не выбрасывалось молча в корзину. "Правом" же говорить безответно в бездонную бочку наше поколение,– то самое, что должно было в 1980-м году жить при коммунизме,– предостаточно на своём веку "воспользовалось". И виноваты в этом не Сталин и "сталинизм". Виноваты те, кто маскируясь воплями о "сталинизме", фактически свернул ещё в 50-х годах с   социалистического  пути развития,– а ныне, под снисходительные аплодисменты Запада, постыдно "довершает" тридцатилетние правоуклонистские блуждания, приведшие страну ко всеохватывающему кризису, ещё и заявлениями, что-де и вообще социалистический строй как таковой есть "миф" и "ошибка истории".

Многое ещё можно было бы о фильме сказать,– и всё, к сожалению, "в пассив" его авторам, а не "в актив". Так, в зависимости от того, какой именно из новомодных клеветнических "тезисов" требуется по ходу киноповествования проиллюстрировать, И.В.Сталину приписываются,– до смешного даже,– абсолютно противоположные черты характера: то некая инфернальная "подозрительность", то какая-то столь же непостижимая "доверчивость"… к гитлеровским прохвостам. Почему же,– будучи, якобы, до такой степени "подозрительным",– И.В.Сталин не выявил вертевшегося возле него подхалима, перерожденца и политического "подкулачника" Хрущёва, положившего начало процессу скатывания страны в то стагнационное болото, где мы сегодня находимся? И если бы Сталин Хрущёва   выявил  своевременно, разве бы он оказался в этом только "деспотичен", разве это был бы только мираж его "мнительности"?

С другой стороны, Сталин "не поверил",– видите ли,– Рихарду Зорге. Да что от этого изменилось-то бы? К 1941-му году мы не имели ещё   военно-технического  паритета с гитлеровской Германией, и   этим ,– а не чем-либо иным,– наше отступление было предрешено, хотя бы войсками приграничных округов командовали не Д.Г.Павлов, М.П.Кирпонос и др., а Юлий Цезарь, Александр Македонский, Суворов и Кутузов, вместе взятые. B отличие от "мыслителей" ранга Барщевского, Виолиной, Самсонова, Волкогонова и пр., И.В.Сталин понимал, что если мы можем ещё надеяться выиграть войну с Гитлером, то с Гитлером   плюс  Англия и Соединённые Штаты нам едва ли совладать. "Сверхзадачей" Сталина как политического лидера в тот момент именно и являлось – не допустить возникновения единой   антисоветской  коалиции объективно, классово противостоящих нам сил. И такой коалиции,– как мы знаем,– не возникло, а возникла коалиция   антигитлеровская,  которая и спустя многие десятилетия будет в учебниках истории приводиться в качестве шедевра политико-дипломатического искусства, политической воли и дальновидности; тогда как нынче мы ничего лучше не придумали, кроме как оплёвывать имена людей, сотворивших это чудо.

А чтобы чудо свершилось, нам нельзя было – жизненно, так сказать, нельзя – позволить спровоцировать себя и предстать перед потенциальными союзниками (они же и потенциальные враги) в облике "агрессора". Даже если для этого пришлось бы заведомо пожертвовать какими-то частями в приграничных округах. Ибо в противном случае практически неотвратимой "жертвой" оказались бы вся страна и дело социализма в ней. И поэтому,– как, собственно, должен был Сталин поступить, получив шифровку Зорге и "поверив" в неё? Всеобщую мобилизацию, что ли, объявлять? А дальше что? Смотреть, как под знамёнами "борьбы с большевистским варварством" гигантская экономическая мощь Соединённых Штатов втягивается в обслуживание гитлеровской военной машины? Кто бы стал тогда слушать лепет о Зорге и о двадцать втором июня? "Жестокой правдой прав перед народом",– совершенно верно сказал о Сталине поэт.[8] И нынешним злобно-обывательским размусоливанием сталинских "ошибок" и "просчётов" (о "преступлениях" я уже не говорю, подобная "постановка вопроса" – сама по себе, вот именно, преступление) мы только покрываем себя позором и презрением в глазах тех, кому суждено возродить утраченные ориентиры и продолжить драматически прерванное тридцать лет назад движение страны к коммунистическому будущему.

В.Д.Дудинцев как-то поделился давнишней обидой,– о нём в своё время говорили, что, дескать, если некие новые оккупанты к нам придут, они "всех перевешают", а Дудинцева назначат важным должностным лицом.[9] Увы, обида напрасная; тем более, что далеко не он один,– к величайшему нашему позору, опять-таки,– очутился бы перед приятной перспективой "повышения в должности" в случае прихода гипотетических "оккупантов". Барщевский и Виолина, вне всяких сомнений, среди некоторых прочих также составили бы ему компанию в ожидании щедрой подачки и одобрительного похлопывания по плечу.

 

 

Статья была направлена

в "Советскую культуру";

в журнал "Советский экран".