Кандидат
философских наук
Т.ХАБАРОВА.
Москва,
ноябрь 1988г.
КРИТИКУЕМ ЛИ
ГОРБАЧЁВ?
B преддверии
недавно прошедшей партконференции "Правда" и другие органы печати
неоднократно ставили перед своими читателями вопрос: с чем вы поднялись бы на
трибуну приближающейся общепартийной творческой встречи, с какими
предложениями? Что ж, причина и повод для такого приглашения,– как нам думается,–
не возникают лишь эпизодически, но существуют всегда; и поэтому беру на себя
смелость предложить предстоящим партийным форумам соответствующего уровня следующее:
найти способ переместить М.С.Горбачёва с поста Генерального секретаря ЦК КПСС
на какую-то другую работу, скажем так, более для него подходящую. Считаю это
настоятельно необходимым, и на естественное "почему?" отвечу: потому,
что стране объективно не нужно
отечественное "переиздание" Александра Дубчека и всей той
"программы" экономического и политического якобы-"переустройства"
социализма, которая связана, в числе прочих, с именем вышеупомянутого деятеля.
Одновременно я попытаюсь – своими излагаемыми далее соображениями – принять участие
и в отнюдь ещё не завершившейся полемике, рельефно обозначенными вехами которой за последний год стали известные выступления
в "Правде" и "Советской России".
Сегодня у нас
много и в значительной своей части справедливо говорится о необходимости
избавления от такого наследия прошлого, как "культ личности". Скажу
сразу же: что касается лично меня, то при безусловно высочайшей
оценке объективного исторического
пути, пройденного Советским государством под руководством И.В.Сталина, я столь
же безусловно не разделяю и не одобряю тех поистине иррациональных форм,
которые подчас принимало поклонение его авторитету,– во всём остальном вполне
заслуженному. Между тем, нельзя не видеть, что хотя и в разной степени, но
точно то же самое явление, со всеми его отрицательными последствиями, имело место
и в отношении всех других руководителей, когда-либо возглавлявших партию: Н.С.Хрущёва,
Л.И.Брежнева, даже Ю.В.Андропова и К.У.Черненко, находившихся на посту
Генерального секретаря лишь весьма краткое время. Причём, никакие указания на
"культовые" ошибки предшественников абсолютно делу не помогали: каждый
раз всё начиналось сызнова, словно иллюстрация к
старинному афоризму, что уроки истории заключаются во всеобщем вечном нежелании
их из неё извлекать.
И так будет продолжаться,–
всему миру, можно сказать, на посмешище,– до тех пор, покуда мы не сломим
главный психологический и политико-институциональный барьер в этой области: не
поймём, что нужно не столько щеголять дешёвым "разоблачительством"
относительно просчётов тридцатилетней давности, но надо заиметь надёжно работающий
демократический механизм, который о вероятном просчёте высшего руководства
позволял бы взвешенно и аргументированно, без утайки заговорить сегодня, сейчас,
который помогал бы предотвратить
готовящийся промах. А не витийствовать
задним числом, когда уже успели, что называется, накуролесить при неизменной
"единодушной поддержке".
Суммарно говоря,– разумной и всеохватывающей
критике, причём не только и не просто по мелочам, но прежде всего по коренным,
доктринальным проблемам, должен быть совершенно доступен любой "ныне
здравствующий" Генеральный секретарь, а не исключительно лишь те, что
умерли или ушли на пенсию.
Нынче многими возлагаются самые радужные
надежды на выборность руководителей; считается, что претендентам на ту или иную
руководящую должность следует выдвинуть конкурирующие программы развития того участка
работы, который они хотели бы возглавить. Но почему же столь безапелляционное исключение
делается именно для той решающей и наиглавнейшей "должности", от
которой пока что целиком и полностью зависит всё остальное? Ведь если "сверху"
пойдут неверные, а то и вовсе головотяпские "установки",– никакой, самый
добросовестный и толковый директор завода или института, сколько бы за него ни
голосовали, ничего изменить в них не сможет, он вынужден будет их исполнять. И
напротив того,– при конструктивной, отвечающей интересам народа политике "центра" какая
мне разница, избран или назначен осуществляющий эту правильную политику
"низовой" руководитель?
Между тем, за последнее время мы трижды
наблюдали процедуру смены Генерального секретаря, и всякий раз,– давайте уж
будем откровенны,– нам, подавляющей массе рядовых граждан государства, представала
типичнейшая ситуация "кота в мешке". Взять того же М.С.Горбачёва,–
который в высших органах партийного руководства находится, слава богу, с 1971
года и, в сущности, несёт за так называемый застой не намного меньшую
ответственность, нежели доверявший, видимо, ему и полагавшийся на него
Л.И.Брежнев. Итак, что же мы знали об истинных идейно-политических взглядах
М.С.Горбачёва до апреля 1985г.? Абсолютно ничего; он прилежно поддакивал одному
Генеральному секретарю, затем другому, затем третьему, его истинное лицо как
политика начало нам открываться, когда он в этом, как говорится, кресле
оказался сам. Однако, берёмся с уверенностью утверждать,
что если бы ряд существенных моментов предложенного им курса он обнародовал до
того, как возражать ему сделалось
практически невозможно, то преобладающим большинством населения страны его
концепция предстоящих преобразований была бы или в корне отвергнута, или, во всяком
случае, радикально откорректирована до несравнимо разумнейшего вида, чем она
фактически имеет на сей день. Это касается в первую очередь замыслов
относительно "реформы" розничных цен, введения примитивно завуалированной
безработицы, антидемократических изменений в трудовом законодательстве; это касается
и безобразной вакханалии так называемой "правды" вокруг имени и дела
И.В.Сталина, ревизиониствующего кликушеского копания в нашем прошлом на тему построения
"не того социализма", какой, якобы, должен был быть, и пр.
Словом, тут было
и есть о чём говорить и спорить; но ни высказываться, ни спорить мы, увы,
практически уже не можем, не рискуя попасть,– в точности, как и прежде,– в
противники "линии партии", во "враги перестройки" и т.п.
Вот это крайне
непродуктивное "склеивание" нам и надо,– по моему глубочайшему
убеждению,– постараться политически квалифицированно "расщепить":
когда представления о будущем страны, с которыми выступает человек, занявший в
данный момент пост Генерального секретаря, немедленно канонизируются как
"линия партии" – и подобными чисто политическими (административными,
в сущности!) средствами "намертво" выводятся из-под всякой научной и
гражданственно-демократической критики.
Итак, исходя из только
что сказанного, я вкратце проанализирую выдвигаемую М.С.Горбачёвым
"платформу",– категорически отметая любые попытки зачислить меня на
этом основании во "враги", "противники",
"консерваторы", "догматики" и т.д.
Во-первых, откуда это взялось, будто в
проповеди М.С.Горбачёва и покровительствуемых им ныне "идеологов"
содержится нечто эпохально "новое"? Это,– буквально по пунктам,– программа
чехословацких правых ревизионистов, устроителей и лидеров пресловутой "пражской
весны", причём даже в той же самой терминологии:
так называемая
"десталинизация", как якобы непременное условие "демократизации"
социализма и подъёма его на новую качественную ступень. Но в действительности
здесь шла борьба вовсе не за некий "новый облик социализма", а против социализма как такового,
ибо никаких иных "социализмов", помимо того, который был построен в
сталинский период в СССР и строился по тем же намёткам
в ряде восточноевропейских и азиатских стран, никогда и нигде не существовало.
Вольно-невольно И.В.Сталин оказался его своеобразным человеческим
"символом", как В.И.Ленин "символизировал", "персонифицировал"
собою Октябрьскую революцию. Отсюда совершенно ясно, что
"дезавуировать", под тем или иным предлогом, личность и деятельность
И.В.Сталина означало бы полностью развенчать и сам по себе социалистический
строй: ибо то, что делал Сталин как партийно-государственный руководитель,
именно и являлось строительством
социализма, и если Сталин творил одни сплошные
"преступления", тогда и от самого социалистического общества ничего,
по сути, не остаётся.
Соответственно, реально воссозданное социалистическое
общественное устройство провозглашается (как и провозглашалось в Чехословакии двадцать
лет назад) некоей "деформацией социализма", подлежащей-де беспощадному
искоренению, "выкорчёвыванию". Отбрасываемой
"сталинской модели" противопоставляется "демократическая" (у
нас – "ленинская") модель, которая при ближайшем рассмотрении
обнаруживает себя не чем иным, как самым обыкновенным частнопредпринимательским,
буржуазно-парламентарным укладом (у нас – слащаво идеализированный нэп,
кощунственно выдаваемый за "ленинскую модель" социалистического
будущего, тогда как В.И.Ленин всецело однозначно видел в нэпе не какую-то новую
"ипостась" социализма, а исторически вынужденное, обходное отступление
от него).
Далее, за дымовой завесой из
привлекательно звучащих "антибюрократических" лозунгов
развёртывается, по существу, массированная атака на становой хребет социалистической
экономико-политической системы: принцип общественной собственности на средства
производства. Промышленные предприятия, "трудовые коллективы"
демагогически противополагаются социалистическому государству и его
хозяйственным органам как некоему жупелу, носителю удушающего бюрократического
"зла". Между тем, разве не В.И.Ленин говорил, "что величайшим
искажением основных начал Советской власти и полным отказом от социализма
является всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих
отдельной фабрики или отдельной профессии на их особое производство, или их
права ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти"?[1] Разве
не В.И.Ленин говорил, что "без всестороннего, государственного учёта и контроля за производством и распределением продуктов власть
трудящихся, свобода трудящихся удержаться не может, возврат под иго капитализма неизбежен "?[2]
Выразителем и структурным гарантом осуществления
классовой воли, классовых интересов трудового народа, как политических, так и экономических,
является не предприятие, а рабоче-крестьянское государство – субъект
обобществлённой собственности на средства производства. С этой точки зрения и следует
подходить к "радикальной экономической реформе", откровенно нацеленной
на подмену централизованного планового управления социалистической экономикой
беспорядочным, в сущности, конгломератом "самоуправляющихся" и
"самофинансируемых" производственных единиц. Реализация
этих замыслов,– не имеющих ничего общего с политэкономической теорией
марксизма,– привела бы в наших условиях лишь к окончательному подрыву
сколь-либо разумных народнохозяйственных связей, бесконтрольному нарастанию
диспропорциональности и несбалансированности в развитии, и в итоге – к
фактическому "упразднению" социалистической формы собственности, со всеми
вытекающими отсюда последствиями для трудящихся, в плане их правовой и материальной
защищённости.
Самое главное,
что это ни в малейшей мере не спасло бы нас и от бюрократизма; ибо бюрократизм не
обязательно сопряжён только с государственными структурами, он есть в принципе постановка
любых
групповых, корпоративных интересов над
общественными, Но в этой плоскости "самофинансируемое" предприятие,
озабоченное лишь величиной собственного дохода, причём безразлично как
получаемого, воистину идеальная питательная среда для разрастания специфической
"производственной" бюрократии; хозяйничанье
которой ничуть не менее (если не более) разрушительно для страны, чем засилье
бюрократствующих "аппаратчиков". Об этом партия прозорливо предостерегала
ещё в конце двадцатых годов.
Извращённо, теоретически малограмотно
трактуют правые оппортунисты и вопрос о роли и характере действия при социализме
товарно-денежных отношений, Ими не учитывается историческая изменчивость
отношения стоимости (естественно, и всех
сопутствующих, подчинённых ему структурных элементов), то, что в разных общественно-экономических
укладах закон стоимости выступает в разных, последовательно и логично развивающихся
модификациях.
Причём, модификация стоимости жёстко сочленена и с соответствующей формой присвоения средств
производства, так что не может, например, в одном и том же обществе
закон стоимости действовать в специфически буржуазной модификации, а форма собственности
оставаться "социалистической". Но именно в эту ошибку, по
малограмотности или умышленно, и впадают праворевизионистские
"теоретики", требуя, чтобы стоимостные отношения в социалистической
экономике, и прежде всего принципы доходо- (цено-)образования,
были приведены к тому виду, какой они имеют в буржуазно-эксплуататорском устройстве.
Со второй половины 50-х годов правые уклонисты
и в Советском Союзе, и в других социалистических странах упорно домогаются
внедрения в народное хозяйство типично буржуазного (а никакого не "вечного
и естественного") принципа "прибыли на капитал": формирования
дохода в цене пропорционально стоимости производственных фондов и прочих
материально-вещественных ресурсов. Они не понимают (или сознательно не желают
понять), что эта схематика доходообразования конкретно-исторически
свойственна лишь буржуазному строю и являет собой попросту отражение основного
отношения частной собственности на
материальные условия производства на уровне стоимостных,
товарно-денежных форм. Если насильственно насаждать формулу "прибыли к фондам"
(ресурсам) в обобществлённой экономике, это – в обратном порядке – потянет за
собою соответствующие искажения на уровне отношений присвоения. Распорядители, "держатели" фондов и ресурсов начнут
превращаться в неких "частно-групповых" собственников дробимого,
растаскиваемого общенационального достояния, возникнет острая
"надобность" в возрождении рынков капитала и живого труда,– что мы и
наблюдаем наглядно на примере хотя бы того же Китая, где положение о
"допустимости" частной собственности в социалистическом государстве уже
официально включено в конституцию, а о рынке рабочей силы, о живом труде как
товаре говорят как о чём-то само собой разумеющемся. Следует,–
однако,– заявить со всей определённостью, что возвращение рабочей силы в
"товарное", утилитарно манипулируемое и эксплуатируемое состояние,
"легализация" безработицы несовместимы
не только с перспективой какого-то
"качественного обновления" социализма, но и вообще с социализмом как
таковым. Кричать в данной связи о "демократизации", о "преодолении
отчуждения трудящихся от средств производства"(!)
и пр. может только политически растленный демагог, сознательно вредящий делу
рабочего класса, или же, в противном случае, безнадёжный тупица, неспособный
осмыслить ни строчки из сочинений основоположников научного коммунизма.
Между тем, в отсутствие свободного рынка
главных производственных факторов (включая рабочую силу) "фондовые"
схемы формирования прибыли и цен нормально функционировать не могут. Если нет
свободной конкуренции капиталов и беспрепятственной отбраковки неэффективных
капиталовложений, то "фондовая" прибыль порождает чудовищный по своей
нелепости "механизм", когда "доход"
от производственной деятельности наращивается грубо
"пропорционально", попросту, текущей денежной цене вовлечённых в производство
вещественно-технических средств. Это возбуждает всеобщую и всепроникающую
"заинтересованность" во вздувании цен и искусственном
"накручивании" материальных затрат. "Результаты"
производства в денежном выражении растут, тогда как в натуральном
они могут даже сокращаться. Лезущие вверх оптовые цены
начинают "давить" на розничные, и государство оказывается вынуждено
или регулярно эти последние повышать, без каких-либо ощутимых улучшений в
снабжении населения (как в Польше), или вообще снять всякие
политико-структурные ограничения со стихийного инфляционного процесса (как в Югославии),
или же – это "наш" вариант – пытаться "амортизировать" нагон
розничных цен оптовыми за счёт многомиллиардных бюджетных дотаций. Но дотации "опрокидывают" экономику, полностью её
разбалансируют, лишают её естественного центра тяжести, каковым при любом строе
является объективно, конкретно-исторически складывающаяся "общественная
цена" господствующего производственного фактора: "цена капитала"
(динамика фондовой прибыли и её "нормы") в буржуазном хозяйстве – аналогично,
"цена живого труда" у нас (уровень и динамика розничных цен на
основные средства воспроизводства рабочей силы).
Такова природа и нехитрая "загадка"
того, что сегодня называют "затратным
механизмом" хозяйствования.
Коротко говоря, это "механизм" действия (вернее, специфического "антидействия")
фондовых, из другой формации заимствованных
схем доходообразования в условиях социалистической собственности на средства
производства. Отсюда ответ на вопрос о том, как от "механики"
этой избавиться, гласит:
надо вырвать, вот именно, с корнем порочные, не отвечающие
объективным экономическим законам социализма "методы" установления
прибыли в цене в пропорции к стоимости материально-технических ресурсов,
введённые "хозяйственной реформой" 1965–1967 годов. Вернуться к
проводившейся до 1953 года политике низких и постоянно снижаемых (в меру
снижения себестоимости) цен как на технические средства,
так и на предметы народного потребления.
Мы убеждаемся, однако, что под флагом
"радикальной" экономической реформы М.С.Горбачёв и его
конъюнктурствующие "советники" навязывают стране совершенно противоположное
решение (противоположное и правильному марксистскому подходу к проблеме, и попросту здравому смыслу): усугубить (а не
ликвидировать) "фондовый" характер ценообразования, путём добавления
ещё и многочисленных "плат за ресурсы"; пойти на
поводу у негативных тенденций, исподволь
"требующих" свёртывания социалистической формы собственности в угоду
формам замаскированно или открыто частнопредпринимательским; узаконить некую
ублюдочную разновидность рынков капитала и труда, более тлетворную, чем
капиталистическая конкурентная грызня и сегодняшняя наша бесхозяйственность,
вместе взятые; бесконтрольно пустить розничные цены
"вдогонку" за ошибочно конструируемыми оптовыми,– взамен того, чтобы,
наоборот, оптовым придать, как
говорится, божеский вид, очистив их от паразитических
якобы-доходообразующих "приписок".
Следует здесь подчеркнуть, что
"безработица по-горбачёвски",– если "горбачёвцам" удастся хотя 6ы на какое-то время протащить этот свой
антинародный прожект в жизнь,– будет выглядеть куда гнусней и отвратительней,
нежели соответствующее явление за рубежом. Ибо у нас потерю работы ещё весьма
"гармонично" дополнит любовно воспринятая от "гуманиста" Л.И.Брежнева
система принудительного трудоустройства – по истечении трёх месяцев – и
уголовного преследования людей, лишившихся рабочего места не по своей воле, как
"тунеядцев", "уклоняющихся от
общественно полезного труда".
Скажем теперь в двух словах о проблеме
розничных цен. Цены на основные средства воспроизводства рабочей силы
откристаллизовываются, "отлагаются" конкретно-исторически,
их нельзя учредить (или резко изменить) в командно-приказном порядке. При нашей
формации значение уровня основных потребительских цен аналогично значению средней
нормы прибыли при капитализме: это объективно
складывающаяся величина, которая, во-первых, практически почти не
поддаётся произвольному "внешнему" регулированию, а во-вторых, имеет также
объективно-обусловленную тенденцию к
понижению. Причём, выраженная понижательная тенденция данной критериальной величины представляет
собой естественный обобщающий показатель
эффективности функционирования всего народнохозяйственного целого.
B послевоенный период вот это
кардинальнейшее для понимания всей экономической жизнедеятельности социализма
обстоятельство и оказалось у нас общественно осознано с необычайной
отчётливостью и остротой. В результате народное хозяйство было структурно
целиком сориентировано, "завязано" на динамику уровня розничных цен, экономическая политика
строилась таким образом, чтобы объективно-закономерной понижательной тенденции
"главного ценового уровня" предоставить полный простор. Это в кратчайший
срок принесло самые живительные плоды: в виде систематического массового снижения
цен, растущего насыщения потребительского рынка, быстрого подъёма материального
и социокультурного благосостояния трудящихся. Поскольку фактически удалось нащупать
внутренне присущий социалистическому укладу критерий народнохозяйственной эффективности, то и вообще ход
дел в экономике принимал явственно выраженный интенсифицирующий
характер: темпы экономического роста
измерялись двузначными цифрами, благоприятно выглядели такие важные показатели,
как фондоотдача и материалоёмкость. По существу, это и явилось открытием социалистической модификации стоимости:
т.е., такой организации товарно-денежных отношений, которая объективно была бы адекватна
социалистической форме соединения конкретного производителя со средствами
производства.
Тем самым завершалось построение собственно
социалистического экономико-политического здания, и завершалось именно на правильных
и здоровых марксистско-ленинских началах. Утверждения о том, что постигшие нас
за последние тридцать пять лет стагнация и разложение всех, по сути, характерно
социалистических структур уходят, будто бы, корнями "в те времена",–
это воистину "большое враньё" наших дней, Великая
Ложь двадцатого века. Совершенно невозможно уразуметь, почему
"корни застоя" нужно искать в таком периоде нашей истории, когда
никакого "застоя" не было, народнохозяйственные проблемы решались с
немыслимой для нас нынче оперативностью, темпы развития,– повторяю,–
поддерживались стабильно "двузначными", когда мы имели действительно
лучшие в мире народное образование и здравоохранение,
и самое главное – когда динамика определяющих народнохозяйственных показателей (себестоимости,
потребительских цен, материалоёмкости, фондоотдачи, соотношения роста денежной
заработной платы и производительности труда) являла в совокупности картину, диаметрально противоположную
той, которая наблюдалась на протяжении всей стагнационной эпохи? Не честнее ли, не порядочнее ли вести отсчёт негативным явлениям –
стойкому общему замедлению темпов, падению фондоотдачи, разбуханию
материалоёмкости и себестоимости, необоснованному завышению как промышленных,
так и розничных цен, деградации социальной сферы, возникновению дотационных
"эхинококков" в экономическом организме и т.д.,- не честнее ли вести
здесь отсчёт с того момента, когда всё это фактически
и началось? А не с тех лет, когда фондоотдача росла,
материалоёмкость же снижалась?
Между тем,
конкретно-исторический момент, когда картина общей народнохозяйственной
динамики начала быстро и тревожно "менять знак на обратный", известен
с точностью, что называется, до года,– это вторая половина 50-х годов. И это был результат никакого не "сталинизма", но,– если
уж на то пошло,– "хрущёвщины": результат непростительных в своём
безрассудном озлоблении ударов, которые под знаменем "борьбы с культом
личности" оказались нанесены и по вполне реальным, причём подлинно
историческим по своей значимости завоеваниям социалистического развития, прежде
всего по социалистической модификации стоимости. Т.е., по линии на
подъём жизненного уровня масс через методическое снижение
(но не взвинчивание) цен, а значит, и
стоящих за ними производственных затрат, по линии на приумножение общественного
богатства через создание здоровых внутрихозяйственных
накоплений, а не посредством никому не нужных, "бумажных"
ценовых манипуляций.
Из всего сказанного
очевидно, что в ценовой проблеме у нас главное неблагополучие находится на стороне
оптовых, производительских, а не товаропотребительских цен. Именно оптовые, а
не розничные цены нуждаются в основательной "реформе", в том, чтобы
их очистили, освободили от различных "ложных стоимостей" и ограничили
размерами действительно общественно-необходимых
в социалистических условиях издержек. Что касается дотаций, то "дотируется"
у нас сегодня вовсе не потребитель; "дотируется" производитель,
которого неверная конструкция ценового
мерила его деятельности буквально понуждает, подталкивает к расточительности, бесхозяйственности,
потере качества, подчас прямому очковтирательству,
извлечению фактически нетрудовых доходов. Вот это и есть в настоящий момент наиболее
набрякший, первоочередной "тормозной узел" всей нашей экономической машины. Нам же предлагают,– вместо того чтобы его
развязать,– наоборот, уступить напору исходящих от него деструктивных
"веяний", вздуть ещё и розничные цены, дабы экономически "увековечить"
вышеперечисленные уродства, а заодно и перепихнуть всю их тяжесть на плечи
рядового трудящегося.
Следовало бы оставить, поэтому,
фанфаронские разговоры о том, будто "перестройке" в вышеочерченном
праворенегатском исполнении "нет альтернативы". Не только есть разумная, научно доказуемая с марксистских
позиций альтернатива, но и сама-то утвердившаяся трактовка
"перестройки",– ныне уже явно для критики недосягаемая,– попросту
никакой "альтернативой" для советского народа в сложившейся ситуации
не является. Так, осуществление замышляемых пертурбаций с розничными ценами
явилось бы не "альтернативой", а подлинной экономической катастрофой
для огромной массы средне- и тем паче
низкооплачиваемых работников, пенсионеров, молодёжи и тому подобных категорий
населения. Разглагольствования о "компенсациях",
о "непременном сохранении жизненного уровня", глупые посулы, будто если
мясо вдвое подорожает, то цветные телевизоры станут втрое дешевле,– всё это или
обдуманный отвлекающий манёвр, или плод непозволительного по своим масштабам
экономического невежества. Государству нет ни малейшего смысла полностью
"компенсировать" населению
поднятие цен и сохранять нам жизненный уровень нетронутым, ибо от подобной
операции оно ничего не приобретёт. "Компенсация" тут может быть не большей,
чем, скажем, в любой лотерее,– каковые мероприятия вовсе не проводились бы,
если бы в них суммарный проигрыш участников далеко не превосходил шумно
рекламируемый выигрыш отдельных "везучих". Точно так же от повышения
цен на основные продукты питания ни одна прочая вещь в стране не подешевеет ни
на копейку; наоборот,– поскольку резко возрастёт номинальная стоимость воспроизводства рабочей силы,
это ляжет дополнительным бременем на себестоимость
всех без исключения изготовляемых товаров, как промышленного, так и
потребительского назначения, и в результате нас "угостят" не дешёвыми
телевизорами и сапожками, но лишь перспективой всё новых и новых витков
инфляционной спирали.
Ещё одной грубой
политэкономической ошибкой в концепции "перестройки" является ненужное
"уравнивание в правах" кооперативной формы собственности с государственной. Здесь опять-таки не ухвачена внутренняя
структурная взаимосвязь формы собственности с модификацией товарно-денежных отношений. Всё дело в том, что
в общем случае кооператив и государственная собственность функционируют "в
паре" с разными модификациями
стоимости. Станочник на государственном предприятии получает (и должен
получать), главным образом, общественную "цену" воспроизводства своей
рабочей силы. Независимый товаропроизводитель, индивидуальный или кооперированный,
конечно, также воспроизводит стоимость своей рабочей силы, но решающей "приманкой"
для него служит возможность непосредственно присваивать существенную долю прибавочного продукта, т.е. получить
не столько плату за труд, сколько типичный частнопредпринимательский
доход. Частнопредпринимательский же доход возникает, увы,–
как ни верти,– только из эксплуатации: эксплуатации вначале каких-то общественных
"дефицитов", неполадок с производством тех или иных товаров или услуг,
а в "чистом", развитом своём виде – из эксплуатации материально-технических
средств и наёмного труда. Но где начинается эксплуатация наёмного труда
частными лицами (или группой частных лиц, сиречь "кооперативом"), там
надо заканчивать болтовню о "социализме". Существуют
вещи, которые не бывают "одинаково" и социалистическими, и капиталистическими,
как одна и та же женщина не может быть одновременно и девственницей, и роженицей;
не бывает никакой "социалистической" инвестиционной конкуренции, или
"социалистической" безработицы, или "социалистической"
эксплуатации наёмного работника частным лицом. Где это всё имеет место,
там социализма попросту нет.
Совершенно оправданно
поэтому распространившееся раздражение и возмущение людей непомерными так
называемыми "заработками" нынешних кооператоров; люди
"нутром" чувствуют, что перед ними здесь не "заработок", но
именно доход, нередко откровенно
спекулятивный, Всё экономическое учение Маркса зиждется на той простой
предпосылке,– прекрасно улавливаемой классовым инстинктом трудящихся,– что
человек объективно не может (да и не должен) зарабатывать больше заработной платы, т.е.
общественно установившейся стоимости расширенного воспроизводства его
способности к труду. Всё остальное – это прибавочный продукт, который всегда носит общественную природу,
а потому и подлежит при разумном социальном строе обобществлению: консолидации, распределению и использованию
по общественным каналам. Делёж прибавочного продукта до его поступления в общественные
"артерии", создание условий для такого дележа – это и есть частноприсвоенческие, по сути
своей буржуазные отношения в экономике, об опасности развития которых "из
области торговли и т.д." В.И.Ленин с такой прямотой и бескомпромиссностью
предупреждал при введении нэпа.[3]
На примере своих антиалкогольных "инициатив",
да и на ряде других акций, М.С.Горбачёв уже достаточно нам продемонстрировал,
что в роли законодателя он не обладает даже элементарным предвосхищающим "чутьём"
на практические последствия задумываемых им шагов. Так и в данном случае; ведь надо
же видеть прежде всего перспективу развития того явления, за которое ты ратуешь. Ссылки
на В.И.Ленина тут всецело беспредметны; В.И.Ленин действовал в другой
исторической обстановке, перед ним простирался океан фактически наличествующих
мелких и мельчайших предпринимателей, которых нужно было как-то
"примирить" с Советской властью, подвести к социализму, а не
оттолкнуть от этого всего. По сравнению с этим океаном мелкотоварного "анархического
капитализма"[4] кооперация, конечно же,
являлась громадным продвижением вперёд,– хотя, подчёркиваю, она и базируется
всё на той же фондовой, частноприсвоенческой "версии" закона стоимости,
как и любое капиталистическое производство. И всё равно,
неотвратимым и довольно скорым финалом этого процесса, хотя бы и при самом
идиллическом его протекании, должен был бы стать переход к исторически более высокой,
"трудовой", "автоматически" неэксплуататорской организации
всей товарно-денежной сферы,– иначе говоря, "обречено" было произойти
производственное
кооперирование (как то и имелось в виду у
В.И.Ленина), обобществление, а практически огосударствление средств
производства. B противном случае пошла бы, под
давлением потребностей научно-технического прогресса, самая обыкновенная
капиталистическая концентрация, и никакого "социализма", опять же, не
состоялось бы.
Вот и спрашивается,–
чего же ради мы сегодня-то должны проделывать обратный "маршрут": от
уже достигнутого, структурно очень глубокого (пусть и засорённого основательно
бюрократизмом) социалистического обобществления, от уже "блеснувшего"
нам однажды социалистического облика закона стоимости сползать на заведомо
низшую ступень, "деколлективизировать" деревню, "денационализировать"
промышленность, давать простор действию такого уклада собственности, который
немедля потянет нас туда, куда он объективно не может не тащить,– к полной
и сквозной "реконструкции" народного хозяйства на капиталистический
лад? Борись с бюрократизмом, кто же тебе не велит; но такого "излечения"
от бюрократизма нам не нужно, чтобы – вместо изгнания болезни – "превентивно"
умертвить самого больного.
Из ошибочных общетеоретических
положений не может проистечь никаких позитивных сдвигов в непосредственной
народнохозяйственной практике. Именно здесь коренится причина того, что
"нет решительного перелома" в экономической ситуации, что обстановка
в экономике "улучшается медленно", как гласит облюбованное нашими руководителями
ещё в стагнационный период стыдливое иносказание. Если же выражаться точнее, она
(обстановка) не улучшается вообще, а в некоторых существеннейших аспектах явно ухудшается,
даже в сравнении с руганной-переруганной одиннадцатой пятилеткой,– на чём справедливо
зафиксировал внимание в своём выступлении на прошедшей партконференции Л.И.Абалкин.
Снова повторю,– причина столь нежелательного хода событий не в том, что, мол,
"радикальная реформа" требует времени и т.п., а в том, что весь комплекс идей, на которые затеянная
"реформа" опирается, не соответствует объективным экономическим
законам становления и развёртывания социалистического способа производства как
первой фазы коммунизма.
Стоило бы припомнить, что М.С.Горбачёв начинал
свою деятельность в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС с лозунга
"ускорения"; это выглядело разумно, логично и всем понятно: темпы
народнохозяйственного развития катастрофически падали, с этим надо было что-то
предпринимать. Затем, когда из серии поспешных и бессистемных
мероприятий (большей частью поверхностно-организационного порядка) никакого
"ускорения", как и следовало ожидать, не получилось, стали говорить,
что-де для "ускорения" нужна "перестройка". Переключились на "перестройку", и тут,– не прошло, в
общем и целом, и трёх лет,– выясняется, что "перестройка" с
"ускорением" несовместима, и дабы обеспечить "перестройку",
придётся провалить пятилетку (или наоборот). Но "наоборот",
кажется, уже не выйдет, ибо пятилетка,– по всей видимости,– "так и так"
провалена, с перестройкой или без оной. Глядя на все эти теоретико-практические
зигзаги, я бы лично на месте М.С.Горбачёва воздержалась от широковещательных и безапелляционных
заявлений, якобы он располагает "концепцией", "стратегической
линией" или чем-либо подобным, позволяющим "со знанием дела
рассуждать о дне сегодняшнем и будущем".[5]
Вызывает удивление подбор
"аргументов", которыми М.С.Горбачёв пытается подтвердить наступающее,
будто бы, социально-экономическое "оздоровление". "Национальный
доход увеличивается быстрее, чем предусматривалось планом"[6];
каким планом,– скорректированным, что ли? По плану у нас в
первом квартале текущего года национальный доход должен был возрасти на 6,6 процента,
а фактически, по данным Госкомстата, он возрос всего на 4 процента; следует ещё
заметить, что с некоторых пор национальный доход указывается в отчётах
почему-то "произведённый", а не чистый (т.е. "используемый на накопление
и потребление"), как это было принято всегда. Цифры же прироста
"чистого" дохода,– с очевидностью,– ещё значительно скромнее. Фраза
об "опережающих темпах роста производства товаров народного
потребления" абсолютно не воспринимается на фоне полупустых прилавков в
магазинах и нескончаемых мытарств рядового покупателя, из-за отсутствия в продаже
подчас простейших, необходимейших потребительских предметов, типа зубной пасты
и пр.
Далее, я не стала бы приводить и пассаж с
увеличением строительства "общеобразовательных школ – на 22 процента, дошкольных
учреждений, клубов и домов культуры – почти на треть, больниц -
И уж совсем повергает в недоумение то,
что за доказательство "улучшения реальных результатов" выдаётся перевыполнение
предприятиями, перешедшими на "новую систему хозяйствования",
предварительно заведомо заниженных планов по прибыли. Утверждается,– в данной
связи,– будто "хозяйственный механизм заработал". Тов. Горбачёв, да
таким-то способом он у нас работает по крайней мере с 1966 года, и именно эта его
"работа" довела экономику страны до того плачевного состояния, в
котором она нынче находится. Ибо это, собственно, не что иное, как давно и
печально знаменитый "механизм" корректировки плановых заданий в сторону
занижения.[8]
По вышеизложенным соображениям,– кстати,–
несостоятельны и навязшие, что называется, в зубах ссылки на восьмую пятилетку
как на якобы "лучшую из всех последних".[9] Из
каких, позвольте, "последних"? Прекрасно известно, что
народнохозяйственные показатели ни в восьмой пятилетке и ни когда-либо позже уже
не поднялись до уровня, предшествовавшего примерно 1957–1958 годам.
"Рывок" в темпах роста в восьмую пятилетку был получен частично на
здоровой основе: за счёт восстановления сентябрьским пленумом ЦК КПСС 1965г. нормальной для социалистического планового хозяйства
отраслевой системы управления промышленностью, взамен хрущёвской "совнархозовщины".
Но в другой, весьма внушительной своей части платформа тогдашнего подъёма
явилась,– увы,– далеко не столь здоровой, сугубо манипулятивной:
оживлённый "перехлёст" плановых намёток происходил, как было уже разобрано,
благодаря искусственному приуменьшению отправной базы, "придерживанию"
имеющихся производственных резервов. К тому же именно в
восьмой пятилетке "прописаны" истоки и ещё целого ряда разрушительных
явлений, от которых экономика наша тяжко страдает по сей день: инфляционистский
характер ценообразовательного процесса, завышение требований на
капиталовложения, приведшее к омертвлению огромных средств в растущей
"незавершёнке", вымывание дешёвого товаропотребительского
ассортимента, больно ударившее по жизненному стандарту наименее обеспеченных и
социально наименее защищённых слоёв, и т.д.
Суммируя,– "хвастаться" М.С.Горбачёву
как экономическому "реформатору" пока что решительно нечем. Между тем,
идёт четвёртый год его пребывания "у власти"; по
милым его сердцу буржуазно-демократическим меркам, к этому времени тот же, хотя
бы, американский президент должен "на полную катушку" подбивать итоги
своего правления, а не пичкать народ обещаниями, что вот если бы ему предоставили не четыре,
но двадцать четыре года сидения в Белом доме, он уж точно сотворил бы в стране
неслыханное и невиданное экономическое чудо. Спрашивается,–
почему же мы должны опять, вместо реального, ощутимого просветления наших жизненных
горизонтов, нацеливаться на бесконечные "длительные этапы" и
"продолжительные периоды", по истечении, мол, которых (но никак не раньше!)
нам, может быть, что-то и перепадёт?
Жизнь того поколения, которое от имени
партии было клятвенно заверено Н.С.Хрущёвым и его сподвижниками, что оно вступит
к 1980-му году в коммунизм, прошла в изнурительных пережиданиях и
претерпеваниях то одного, то другого "длительного этапа", причём
"этапы" эти неизменно увенчивались самым вульгарным и бесстыдным пшиком.
Так, ждали коммунизма, который остался
на бумаге, в скоропалительной и откровенно демагогичной партийной программе, затем
ещё восемнадцать лет ждали от козла молока,– когда "дозреет", наконец,
и принесёт воображаемые плоды несуществующий "развитой социализм". Теперь,
следуя по той же хорошо наезженной колее, и "перестройка" быстро
обретает знакомые, как говорится, до зевоты черты "длительного
процесса".
Нетрудно подметить,–
впрочем,– что творцы всех этих безмерно затянувшихся "длительных
процессов" и авторы соответствующих "концепций" сами ни дня
единого не жили по тем "выжидательным" распорядкам, на которые
обрекали большинство своих сограждан: нет, у них и "коммунизм", и
"зрелый социализм" наступали незамедлительно и в полном своём объёме,
а не через восемнадцать и двадцать лет. Не является исключением в данном
отношении и М.С.Горбачёв. За три с лишним года мы ни разу не видели его
супругу, сию "первую леди" рабоче-крестьянского государства, дважды
не только в одном и том же платье или костюме, но даже в одной и той же шубе
или в одном и том же комплекте ювелирных изделий. Понятно, что при таком образе
жизни можно с лёгкостью планировать "перестройку" ещё минимум на пару
десятилетий. И вдобавок покрикивать на других, чтобы они "сдавали экзамен
на верность перестройке", а кто не желает – пусть "убирается с
дороги". Но не пора ли, тов. Горбачёв, хотя бы в эпоху
"демократизации" догадаться: ведь это вовсе не мы обязаны вам
экзамены сдавать, а напротив, вы
– нам, народу; вы предложили
то, что считаете "концепцией" будущего страны, и попросили вручить
вам власть, дабы вашу программу действий реализовать. Народ же вправе
судить, отвечает ли предложенное его интересам, и вправе также потребовать,
чтобы не отвечающее было своевременно, без всяких
"длительных этапов" убрано, вот именно, с дороги объективно
предопределённого и освещаемого марксистско-ленинской наукой социалистического развития.
И дело здесь даже не столько в том, что
люди устали ждать, а в том, что ожидания эти иссушающе бесперспективны и
бесполезны. Не "бюрократы", "консерваторы"
и пр. сопротивляются осуществлению "перестройки" по Горбачёву, а этому
"сопротивляется" её собственное идейно-теоретически гнилостное
внутреннее содержание, непримиримо отторгаемое ещё сохранившимися здоровыми
началами социалистической действительности. Сегодня у нас объявлено
прямо-таки "общим местом", что-де Сталин "совершил
контрреволюционный переворот".[10] Что ж, если считаются "общими местами" утверждения, якобы
кто-то из Генеральных секретарей ЦК нашей партии способен был совершать
"перевороты" подобного толка, то разрешите уж и нам высказать своё мнение
на сей предмет: подлинный "контрреволюционный переворот" в истории Советского
государства, поворот (или возврат) от марксизма-ленинизма к правому
социал-соглашательству и ренегатству совершил не Сталин, а Хрущёв. Затем это было достаточно
прочно, куда как не поверхностно закреплено "хозяйственной реформой"
Л.И.Брежнева – А.Н.Косыгина. Абсолютно неверно, будто все эти "начинания",–
скажем уж напрямик, объективно
авантюристические по своей сути,– "захлебнулись"-де
оттого, что замыслы не претворялись в должной мере в практику, что оставалась
незатронутой политическая система и т.д. Это при Хрущёве-то "не
реформировались" политико-управленческие, политико-организационные
отношения? Нельзя также недооценивать и радикализм,– правда, со знаком
"минус",– нововведений 1965–1967 годов. Ведь фактически оказалась
поломана адекватная социалистическому обобществлению средств
производства модификация
стоимости, полностью искорёжена вся схематика "срабатывания"
товарно-денежных закономерностей в антиэксплуататорском хозяйстве. Так что не
"захлебнулись",– к великому сожалению,– геростратовские новации,
отнюдь нет; скорее, это наша экономика, именно как экономика социалистическая, тяжело и
драматично в них "захлебнулась": нарушилось, упёрлось в нелепую
искусственную "запруду" её поступательное восходящее развитие, не мог
нормально излиться её далеко ещё не исчерпанный гигантский глубинный потенциал.
Вот она перед нами, во всём своём непростительном уродстве,– подлинная, а не
измышленная деформация социализма, не преодолев и не выправив которую, мы
должны будем, воистину, "поставить крест" на себе как на марксистском
государстве, строящем коммунистическое общество.
И предложения
М.С.Горбачёва, в данном контексте,– вне зависимости от его субъективных
побуждений,– это не исцеляющий скальпель, но лишь ждущая вскрытия и исцеления, болезненно
обозначившаяся "головка" застарелого воспалительного очага, достигшего
ныне такой точки в своей патологической эволюции, когда, действительно,
жизненно необходимо мудрое и твёрдое "хирургическое вмешательство" в
запущенные и запутанные базисные "недра" экономического организма. Но благотворное
это вмешательство покуда ещё и не начиналось, оно –
всецело впереди.
Как
экономическая "теория" (и практика) "перестройки"
представляют собою попытку правокапитулянтского, анархо-синдикалистского
"демонтажа" собственно-социалистических
базисных структур, так и "политическая" её версия – это откровенная
программа "демонтирования" собственно-социалистической политической
институциональности в институциональность буржуазно-парламентарную.
Остановлюсь здесь на нескольких определяющих
моментах.
Сейчас всем ясно (должно быть ясно, во
всяком случае), что провозглашение Н.С.Хрущёвым "перерастания диктатуры пролетариата
в общенародное государство" явилось для того времени ни на чём не
основанной, беспочвенной демагогией, как и "сложившийся", якобы,
впоследствии брежневский "развитой социализм". Но, бесспорно, в классическом
марксистском учении предусматривается стадия возникновения, на высшей ступени
коммунизма, своеобразного "метагосударства" (всенародного государства,
если угодно) – системы "поголовного участия в управлении", по В.И.Ленину,
где каждый гражданин, без малейшего изъятия, станет
политически-"полновластным", политически неигнорируемым членом общины,
подлинным "политическим существом".
Хотелось бы обратить всяческое внимание
на тот важнейший пункт, что в учении марксизма-ленинизма речь идёт не об
отмирании политики, как сплошь и рядом
это трактуют, а об отмирании, по совершенно точной формулировке Маркса, "абстрактного
политического государства", т.е.
государства, отчуждающего народные
массы как таковые от участия в полноценной политической жизни. Политика же никуда и никогда "отмереть" не может,
поскольку политические отношения суть отношения по поводу субъектных,
т.е. творческих, "поисковых",
общественно-инициативных начал в человеке, составляющих ядро его личности, смысл
его земного бытия. Марксизм учит не об "отмирании" этих личностных
начал,– что было бы верхом нелепицы,– а о том, чтобы не оставалось ни одного
человеческого существа, в котором начала
эти не находили бы институционально
гарантированной возможности реализоваться. Иначе говоря, на
высшей фазе коммунизма правильно понятая "политика" не исчезнет, не
"растворится", а наоборот,– словно бы "накроет" собою всё
общество; демократия сделается "поголовной", или непредставительной, потому что каждый будет иметь
возможность выразить себя как субъект, инициативный элемент общественного
развития непосредственно, никому не "передоверяя" своей творческой
("политической") воли.
А что же, в таком случае,
"отомрёт"?
Отомрут, постепенно отодвинутся в прошлое,
уйдут со сцены структуры представительно-демократические,
которые просто в силу своего исторического несовершенства отчуждают
"низового" гражданина от власти, от действенной причастности к ней уже
самым фактом "представительства", тем, что он вынужден своё "естественное
право" на социально-значимое решение передоверять другому лицу (депутату выборных
органов).
Следовательно,– на пути от социализма к
коммунизму (а политическое различие между ними будет "громадным", как
В.И.Ленин предупреждал) общая, крупномасштабная линия изменений такова, что представительный демократический
принцип вытеснится принципом непредставительным, "поголовным", или – что то же –
"самоуправленческим". С понятием "самоуправления",– между
тем,– у нас спаялось одно укоренившееся заблуждение: будто
"самоуправление", это практическое отсутствие в обществе какой-либо централизованной,
всеобъемлющей институциональной структурности. Однако, подобные взгляды
архаичны и наивны. Коммунистическое "самоуправление"
(поголовное участие в управлении) – это не упразднение всякой
институционализации, но напротив, рождение небывалого ещё в истории по своей мощи,
"всепроникаемости", эффективности и в то же время
"прозрачности", "необременительности" институционального
каркаса, это не "свёртывание" политико-правовой организованности, а
переход человечества, в его организационном развитии, на неизмеримо более
высокую качественную ступень. "Метагосударство" коммунизма не есть
нечто, само подлежащее "отмиранию"; оно – как раз плод и результат всемирноисторического
"отмирания" представительной демократии.
B досоциалистический период наиболее
развитым воплощением представительно-демократического принципа выказало себя,
безусловно, буржуазно-парламентарное государство. Советы, по необходимости
многое воспринявшие от буржуазного парламентаризма,– это, как известно,
устройство тоже представительно-демократическое (но никоим образом не
"самоуправленческое"!). Вспомним, что основатель Советской государственности
В.И.Ленин одновременно совершенно реалистично и трезво характеризовал её как
"буржуазное государство без буржуазии". "Буржуазное государство
без буржуазии", или (другое провидческое ленинское определение) "рабоче-крестьянское
государство с бюрократическим извращением" – это и есть марксистски-научные
"формулы" диктатуры пролетариата,
организации власти "по принципу Советов", из каковой политико-организационной
сферы мы исторически далеко ещё не вышли, пребываем целиком в её границах.
Стало быть,– на
вопрос, что же "отомрёт'" при коммунизме из нашего теперешнего
институционального "хозяйства", следует "неожиданное" для некоторых
горе-марксистов резюме: отомрут… да-да, не ужасайтесь,– Советы, отомрёт
"буржуазное государство без буржуазии"; которое, как мы нынче к тому
же досконально убедились, "без
буржуазии" того или иного сорта долго не продержится, свято место пусто не
бывает.
Но есть в политико-институциональной системе
диктатуры пролетариата и такое, что не только не отомрёт,
а разовьётся во всемирноисторически новую и совершеннейшую структурную
"сетку" необходимой общественной упорядоченности: это коммунистически-партийный принцип
управления через "политический авангард" общества, принцип управления посредством собственного
примера. "Авангардный" принцип, на поверку, как раз и являет собою
прообраз непредставительной
(самоуправленческой, "поголовной") властной организации. B
такую "правящую корпорацию", как партия трудящихся, выражающая и
отстаивающая их объективно обусловленные и субъектно осознанные интересы,
человек – "по определению" – вступает не потому, что его кто-то туда
делегировал, а повинуясь голосу своего общественного призвания, долга, и
стремясь самоотверженным исполнением этого долга послужить Родине и подать
воодушевляющий, нравственный пример своим согражданам. Он
"представляет", в первую очередь, самого себя, а других – лишь в той степени,
в какой сумеет убедить, воспламенить их своим примером. Такого рода
"приобщение к власти",– поэтому,– принципиально "непредставительно", в строго
научном значении данного термина. Такая "властная карьера"
практически открыта перед всяким, т.е. она принципиально
"поголовна",– гори сам, и другие от тебя загорятся. А
поскольку каждый здесь решает прежде всего сам за
себя, сила же воздействия на других зависит всецело от убедительности
собственного решения и готовности "своими руками" его осуществлять,–
то и наступает самоуправление,
в единственно рациональном его истолковании, исчезает принудительное внешнее,
ломающее человеческую личность деление на "управляющих" и
"управляемых", подчинение управленческому акту становится глубоко
добровольным, ибо люди видят в нём уже не враждебную им, манипулирующую ими
мощь, но свою же,– лишь надлежащим образом материализованную и
"оформленную",– разумную надобность и целеустремлённость.
Из сказанного вытекает,– подводя итог,– что
носителем перспективной, восходящей тенденции в нашем институциональном,
структурно-политическом развитии является партия как управленческий организм,
Советы же воплощают собою тенденцию, в известном
смысле, затухающую. Конечно, это не значит, что нужно прекратить работу над совершенствованием, улучшением советского аппарата или пытаться
искусственно форсировать его "отмирание": никакое социально-историческое
явление не сходит со сцены прежде, нежели исчерпает и разовьёт в полной мере заложенные
в нём плодотворные возможности. Но, с другой стороны, куда более серьёзным
ляпсусом было бы искусственно "свёртывать" "партийный" управленческий принцип в пользу
"советского": урезать оперативно-хозяйственную компетенцию
партийных органов, ограничивать функции партии одной лишь идейно-воспитательной
деятельностью, превращать партию, как раньше говорили, в дискуссионный клуб. С
этой точки зрения следовало бы оценивать выдвигаемые М.С.Горбачёвым
"новаторские" теории. Они противоречат глубинным объективно-историческим
закономерностям складывания высокоразвитого социалистического общества, способного
перерасти и действительно начинающего естественно перерастать в коммунизм.
Спора нет,– партия не должна терять своё лицо как организация
прежде всего идеологическая, идейно-политическая, не должна
"погрязать" в хозяйственной работа и администраторстве,
обюрокрачиваться, перерождаться в некую контору. Однако, бороться с этим надо,
не "отсекая" у неё хозяйственные полномочия, которые всё равно рано
или поздно к ней перейдут, а добиваясь, чтобы полномочия эти осуществлялись вот
именно специфически-партийными, но не близоруко "конторскими"
методами.
Стоило
бы особо подчеркнуть, что пропагандисты новоявленного "социалистического правового
государства", никак не могущие вразумительно обрисовать его суть своей
"внутренней" аудитории, несравнимо бойчее и уверенней изъясняются
перед аудиторией внешней,– в своих пространных, любезно выслушиваемых и воспроизводимых
интервью западным средствам массовой информации. Тут они враз
перестают мямлить, путать и "стесняться", и без запинки чеканят,– как
сделал это, например, М.Стуруа в своём часами передававшемся нынешним летом интервью
"Голосу Америки",– что "социалистическое правовое государство",
это есть обыкновенное, "нормальное" (иными словами, буржуазное)
парламентарное государство с "президентским правлением" и последовательно
проведённым разделением законодательной, исполнительной и судебной властей.
Именно для этого-то,– мол,– для достижения этой "нормы" и необходимо
в первую голову оттеснить партию от непосредственно-управленческих рычагов, и
здесь (как заявляют с немалым цинизмом) на какое-то время может
"пригодиться" лозунг "Вся власть Советам!".
Не говоря уже об общей, очевидной и совершеннейшей
неприемлемости подобной "перспективы" перемен в нашем политическом
устройстве,– каковые перемены означали бы, попросту, потерю советской политической
системой своей классовой природы и утрату ею всяких оправданий к дальнейшему
существованию,– не говоря уже обо всём этом, отметим то вопиющее противоречие,
в котором установка на "разделение властей" находится с ленинским
толкованием данного вопроса.
В.И.Ленин придерживался здесь той в высшей степени эвристичной, многообещающей трактовки,
что нужно законодательную и исполнительную власть в определённом смысле соединить, сообщив законодательствующим
органам и их депутатам широкие возможности прямого оперативного вмешательства в
отправление законопорядка, в ход осуществления принятых государственных актов и
решений. Правда, длительное время эта ленинская идея у нас опрощалась, примитивизировалась
таким образом, что практически каждый высокопоставленный администратор в качестве
"приложения" к своей должности получал ещё и депутатский статус, прерогативы
законодателя. Между тем, В.И.Ленин имел в виду в некотором роде обратный процесс:
наделение любого депутата Советов, независимо от занимаемой им "в
миру", так сказать, должности, авторитетнейшими контрольно-"административными" полномочиями, которые
позволяли бы выборному органу в нужных случаях непосредственное, "внеаппаратное" воздействие на
проведение в жизнь изданных именем Советской власти установлений. Нетрудно себе представить, сколь устрашающим оружием против бюрократизма,
чиновничьей волокиты, всяческой "спихотехники" и тому подобных зол оказалось
бы появление на нашей политической арене такой фигуры, как народный депутат,
облечённый правом задержать, "вернуть на доработку" любое распоряжение
исполнительной инстанции соответствующего уровня, вынести "своей
властью" назревшее решение, которое упорно и халатно не выносится, и т.д.
Вне всяких сомнений, не нашлось бы такого волокитчика,
который одной лишь угрозы подобного "депутатского правления" на своём
участке работы впредь не убоялся бы пуще огня, ибо уже само попадание дела на рассмотрение
депутата свидетельствовало бы о недостаточной профессиональной разворотливости,
подготовленности, а то и о недобросовестности тех, кому "по
должности" положено этим делом заниматься.
Структурное объединение законодательной
и исполнительной властей – это, как легко усмотреть, симметричное повторение
или воспроизведение, на несколько более низком "этаже" политико-институциональной
системности, общего "партийно-авангардного" управленческого принципа.
Если марксистская партия как авангардный, наиболее сознательный
и целеустремлённый отряд передового класса выступает реально властвующим,
реально правящим ядром всей совокупности политических учреждений, то на уровне
"традиционных" демократических органов, опять-таки, центр тяжести властных
полномочий заметно сдвигается в сторону законодательствующего собрания,– ибо
ведь оно, по замыслу, также являет собою "авангард", куда непосредственно
делегируются лучшие представители трудящихся. Принцип руководящей
роли Коммунистической партии и ориентация на единство законодательной и исполнительной
власти – два неотъемлемых друг от друга "перевоплощения" одной и той же
великой общественно-организационной идеи, осуществление которой ознаменует собой
всемирноисторическое вступление человечества в эру непредставительного, "поголовного" демократизма,
где личность будет иметь политический вес и значение "сама по себе",
во всей своей живой и полнокровной суверенности, а не потому, что таких,
как она, с теми же интересами и потребностями, в данный момент набралось
больше, чем каких-то иных. Институционально-политическое будущее нашей, коммунистической
цивилизации, её приближение к идеалу свободной и эффективной общественной
"самоуправляемости" – в совместном и взаимосвязанном развитии обоих
этих основоположений. Покушение же на какое-либо из них тут же
оборачивается, во-первых, ниспровержением и другого, сопряжённого, а во-вторых,
отдаляет нас от коммунистического самоуправления, сбивает с пути, ведущего к
этой цели.
Существенно
ложны,– несмотря на свою чисто внешнюю, кажущуюся "демократичность",–
и все прочие попытки нарочито "возвысить"
представительно-парламентские формообразования над структурами коммунистически-"авангардными" (партийными). Так, например, не
совсем понятно, для какой рациональной надобности потребовался в готовящейся
"реформе политический системы" "новый представительный верховный
орган государственной власти" – Съезд народных депутатов СССР, который
должен-де "решать самые важные конституционные, политические и социально-экономические
вопросы жизни страны".[11] Что
же в таком случае будет делать съезд КПСС? Зачем,– далее,–
при "верховном органе власти" нужен ещё "высший орган
власти" – двухпалатный(?) Верховный Совет? Что отсюда может
воспоследовать толкового, кроме появления ещё одной, совершенно лишней надстройки
в управленческой пирамиде и принижения роли Совета Министров СССР – той
властной инстанции, где и должна быть, по логике вещей, сосредоточена основная
часть текущей работы?
Но
не только авторитет исполнительной власти, а и прерогатива власти законодательной
окажется резко ущемлена предлагаемой нелепой
"конструкцией". В самом деле, нынешний Верховный Совет собирается на
свои сессии несколько раз в году, тогда как съезд народных депутатов планируется
созывать лишь однажды. Далее,– вообще невозможно постичь, что же, собственно, в
этой схеме будет являться нашим парламентом как таковым – олицетворяющим государственный суверенитет
законодательным собранием страны? Съезд народных депутатов, созываемый в
несколько раз реже, нежели сегодняшний Верховный Совет? Верховный Совет,
который превратится в некий дублирующий "бельэтаж" над Советом Министров?
Как мыслится во всех этих, скажем уж
напрямую, фантазиях реальный, фактический статус "народного
депутата", который не попадёт в состав Верховного Совета? Зачем мне –
рядовому избирателю – за такого "депутата" голосовать, если тот, по
существу, на другой день после съезда может оказаться не у дел, а это неизбежно
так и получится, коль скоро он не будет в работе Верховного Совета принимать
непосредственного участия? Разве не очевидно, что подобная
"демократизация", подобное "удвоение" верховенствующего,
вот именно, органа власти обернётся полнейшим его отрывом от широких избирательских
масс, сделает его в главах рядового гражданина ещё более
недосягаемым, абстрактным политическим фантомом, нежели Верховный Совет
в его теперешнем облике?
Не лучше ли постараться
активизировать деятельность Верховного Совета СССР в его наличном, исторически
сложившемся "варианте", очистить его путём продуманной избирательной реформы
от политически "случайных" людей, не имеющих призвания и вкуса к
государственным занятиям, шире развернуть работу постоянных комиссий, укрепить
связь депутатов с избирателями, усилить ответственность депутатов перед
народом, наделить депутата непосредственно (о чём выше уже говорилось)
известными "надаппаратными" оперативными полномочиями?
Была бы счастлива
ошибиться, но, видимо, всё же не ошибусь (к великому прискорбию) в том, что в
случае реализации "государственно-правовых" прожектов М.С.Горбачёва и
его окружения мы окажемся едва ли не единственной среди современных
высокоразвитых и политически цивилизованных держав, имеющей непрямые выборы
в парламент. Ничего не скажешь,– вот так "возвращение" к ленинской
концепции демократии и социализма, к "идеям Октября"! Это не "возвращение"
к чему-то позитивному и благому, а непростительное по своей политико-философской
безграмотности сползание куда-то даже не в дооктябрьские, но вообще в
дофевральские времена, это регресс по сравнению даже с устоявшимися стандартами
буржуазной государственности, уж и не заикаясь, как
говорится, о философско-правовой классике марксизма.
И действительно, человечество столетиями
билось за то, чтобы граждане участвовали в выборах представительных органов на
равных основаниях и чтобы все, кто подлежит избранию, избирались по возможности
непосредственно, без лишних
промежуточных звеньев. А нам новоявленные "ленинцы" предлагают
голосовать только за делегатов некоего съезда,– который, со всей очевидностью, сведётся не
более чем к своеобразной "коллегии выборщиков", и вот она-то, эта
коллегия из своего состава, без
дальнейшего участия массового избирателя(!) сформирует Верховный Совет:
орган, в ведение которого отойдёт "вся работа по законодательству и
контролю"![12] Затем Верховный Совет из своего
состава,– заметьте, это уже третья, так
сказать, ступень отдаления от рядового трудящегося,– изберёт, опять-таки баз
малейшего участия в этом деле народных масс, Председателя с весьма и весьма
увесистым "пакетом" внутриполитических и внешнеполитических
правомочий, на уровне, примерно, президента США. Нет уж, увольте от этакого
"ленинизма". Эта скудоумно-хитроватая "система" тотального
отчуждения "человека с улицы" от осуществления решающих
государственно-властных функций, система "упрятывания" государства от
народа имеет к ленинизму в политической науке разве лишь то отношение, что
профанирует его по всем направлениям и статьям.
Но и это далеко не всё; даже и при
выборах пресловутого "съезда народных депутатов" одни граждане
явственно оказываются "более равны", чем другие. Как
иначе расценить поистине огорошивающее намерение "дополнить"
общепринятое территориально-национальное представительство в парламенте ещё и
"непосредственным представительством от общественных организаций",–
причём, эта "третья палата" фактически целиком комплектовалась бы из
лиц, даже не избранных, а по существу кооптированных
туда пленумами правлений разных
творческих союзов и пр.? Узаконение подобных порядков означало бы, что у части
граждан,– а именно, у членов (и даже не столько собственно у членов,
сколько у руководства) вышеуказанных творческих союзов,– появится некий
"лишний голос" на выборах, ибо они смогут послать в парламент, кроме
представителя определённой территории и представителя определённой
национальности, также и представителя своей творческой организации. Но это
бесспорное и грубейшее нарушение постулата равенства
избирательного права, равенство же
избирательных прав, в свою очередь,– одно из краеугольных завоеваний всей
политической истории человечества, и не нам, вроде бы, не первой в мире стране
социализма подавать позорный "пример" его попятного "искоренения".
На данное обстоятельство обращалось уже внимание в печати.[13]
Столь циклопическое, иначе тут не
выразишься, нагромождение бросающейся в глаза несуразицы возникло, конечно же,
не случайно, это вовсе не плод чьих-то промахов и недоработок. У него есть свой
логический "ключ", при нащупывании которого всё становится удручающе
ясно. Дело в том, что социально-политическую "базу" проводимой М.С.Горбачёвым
линии в существенной мере образует,– как это было и в приснопамятную "пражскую
весну",– мелкобуржуазно, перерожденчески настроенная интеллигенция.
Задача,– следовательно,– сводится к тому, как обеспечить этой количественно
незначительной и не пользующейся настоящим авторитетом в массах социальной
прослойке главенствующую роль, "гегемонию" в принятии важнейших
общеполитических решений, в системе власти. Все мы помним, с каким
"боем" и под каким нажимом "сверху" протаскивались в число
делегатов ХIХ Всесоюзной
партконференции "прорабы перестройки" наподобие Ю.Афанасьева или
В.Коротича, многим же "прорабам" так и пришлось смириться с
достаточно категорично проявившимся нежеланием большинства видеть их своими
посланцами на этом форуме.
Вот и рождается простая, как облупленное
яйцо,– стоит лишь разглядеть её классовую подоплёку,– "идея" учредить
в будущем парламенте специально для таких "прорабов" третью палату,
куда они избирались бы уже не населением непосредственно, а съездами или даже
пленумами правлений(!) тех узко-"дифференцированных",
отнюдь не массовых организаций, членами которых они состоят и где гарантия их
"избрания" абсолютно надёжная. Кроме них, третью палату пополнят
также высшие функционеры разных давно обюрократившихся, лишь по вывеске
"общественных" образований, типа Комитета советских женщин, чей
неизменно и "ортодоксально" конъюнктурный, конформистский
политический настрой сомнений, опять-таки, не вызывает. Просто, как всё "гениальное"… Ни для какой
иной цели новоизобретённый трёхпалатный "верховный орган власти" не
нужен.
С уверенностью,– далее,– можно
"прогнозировать", что депутатов как раз "третьей палаты" мы
в основном обнаружим, следующим шагом, и в зале заседаний Верховного Совета.
Это, что называется, вопрос техники. Засим доярки, свинарки и прочие передовики
производства разъедутся по домам, а Коротичи с Карякиными и Баклановыми
останутся управлять государством. Что тенденция именно такова,– это
подтверждают замелькавшие в прессе настояния "усилить профессионализм"
в работе законодательствующих структур, принципиально изменить самоё
"квалификационную характеристику" депутата и вообще формировать
Верховный Совет главным образом из юристов, экономистов, "политических
деятелей" и т.п.[14]
Навязываются и другие, всецело антидемократические нововведения,– как,
например, отмена всенародного обсуждения законопроектов, на том странном
"основании'", что, мол, внесённые гражданами замечания и поправки в
дальнейшем, при окончательном редактировании текста закона, всё равно не
учитываются. Простите, но если плохо учитывается в законодательных инстанциях
народная "низовая" инициатива, то, видимо, прямой резон подумать над
тем, как усовершенствовать формы этой работы, вдохнуть в них жизнь. Почему же
делается столь причудливый вывод,– раз учитывается плохо, то надо, дескать, на
будущее отказаться от всякого учёта вообще?
Скажу,
заканчивая проделанный критический обзор: прежде всего, М.С.Горбачёв должен
прекратить несостоятельные, недобросовестные и не соответствующие
действительному положению вещей уверения об отсутствии "альтернатив"
его планам, об отсутствии в обществе развёрнутой, мощно аргументированной
критики его "начинаний". На страницах нашей печати
должны в полный голос и в полном объёме, без дискриминирующих окриков и ярлыков,
прозвучать доводы тех, кто стоит на позициях категорического отвержения всех этих бредовых замыслов
относительно возрождения в Советском Союзе частного предпринимательства,
ликвидации централизованного директивного государственного планирования как
адекватной формы социалистического хозяйствования, развязывания рыночной
стихии, узаконения взгляда на рабочую силу как на товар, допущения
"дозированной" безработицы, коверкания Советской
государственности в антидемократическом,
буржуазно-парламентском духе и т.п.
Сегодня в нашем политико-правовом
устройстве наиболее вредный и тормозящий анахронизм, с устранения которого и
надо бы, по-настоящему, начать,– это то,
что мы как народ, как непосредственная масса лишены всякой возможности судить и
решать, кому быть и кому не быть во главе нашего государства. Недавно М.С.Горбачёв
продемонстрировал нам свои откровенно и сугубо стагнационные, типично
"брежневские" представления на этот счёт: собрал со всех концов
необъятной державы полторы тысячи человек на сорокапятиминутную
"сессию" и "монолитно", без единого вопроса к нему и без
тени каких-либо и чьих-либо колебаний, провозгласил себя высшим руководителем
страны. Потом он две недели принимал поздравления, поинтересоваться же
наверняка возникшими критическими возражениями ему и в голову не пришло.
Между тем,–
умалчивая уже о том, что полторы тысячи
не могут подменять собой двести с лишним миллионов,– не приходится сомневаться,
что если бы по кандидатуре М.С.Горбачёва на "президентский" пост был
проведён всенародный плебисцит, участники которого не опасались бы потерять
работу или партийный билет в зависимости от результатов своего голосования, то
вряд ли кандидатура эта получила бы нынче больше двадцати пяти –
тридцати процентов голосов. Загонять эту несомненность внутрь, не давать ей закономерно
выразиться на поверхности общественно-политической жизни – крупнейшая
политическая недобросовестность, от которой глупо ожидать чего-либо
конструктивного, каких-то "новых обликов социализма" и переходов его
"в новое качественное состояние". Точно так же в
последние годы руководства Л.И.Брежнева практически все видели, что он
неспособен управлять страной, раздавались и честные, открытые критические
высказывания, и подавление этой критики – причём сплошь и рядом репрессивными,
противозаконными методами – обошлось народу в лишнее десятилетие застоя,
деградации, пренебрежения наипервейшими его нуждами, духовной усталости и
апатии, чего, в общем-то, вполне можно было избежать.
Не довольно ли, не хватит ли уже с нас
этой брежневщины в "революционной" словесной обёртке? Всякому, у кого есть глаза, должно бы стать сегодня самоочевидно,
что М.С.Горбачёв не владеет "секретом", как вытащить больную нашу
экономику из прорыва, что народное хозяйство в результате всех применяемых
"новаторских" приёмов только ещё глубже и катастрофичней увязает в
тех негативных тенденциях, от которых оно страдало на протяжении минувших
двадцати с хорошим "гаком" лет. Социально-политическая
обстановка в стране дестабилизируется буквально день ото дня: забастовки,
кровавые погромы, "беженцы" из одной союзной республики в соседнюю,
дикие массовые бесчинства молодёжи, рост национализма, ненужная
"консолидация" разных антиобщественных элементов и ультимативное
выдвижение ими разрушительных, поджигательских "требований",– и это
всё, опять-таки, прискорбно "логично", ибо народ можно сплотить и
воодушевить только на положительном идеале и образце, на чувстве гордости за
своё прошлое и вере в своё будущее, а не на оплёвывании, глумливом
шельмовании, обливании грязью того и другого.
Словом, должно
быть со всей отчётливостью понято и признано, что люди, категорически несогласные с нахождением М.С.Горбачёва на
высших партийно-государственных постах и со всей его так называемой
"перестройкой",– это не "враги", "консерваторы" и
пр., подлежащие "уборке с дороги", но абсолютно полноправные граждане Советского государства,
сторонники другой (и не в пример
более здравой), чем у Горбачёва, программы реконструкции и качественного обновления современного
социалистического общества. И эта,
альтернативная программа, как и это мнение о Горбачёве лично, должны обрести
возможность излагаться в наших средствах массовой информации совершенно
свободно и спокойно, без угроз и без опережающих заклинательных предисловий к
читателям, что вот, мол, мы сейчас вам покажем некий казус, заведомую ересь и
заблуждение.[15]
Не рухнул капиталистический общественный
строй, оттого что Буш с Дукакисом в продолжение почти целого года перед всей
массой американских избирателей "выясняли отношения" между собою. И наш строй не рухнет, если те, кто предпочитает видеть Генеральным
секретарём ЦК КПСС, скажем, Е.К.Лигачёва или Б.Н.Ельцина (или ещё других
каких-то претендентов), получат возможность свободно и безбоязненно об этом
заявить, развернуть свои соображения в пользу той или иной из соперничающих
"платформ", вести разумную агитацию за импонирующего им деятеля, и т.д.
Соперничество за власть – явление
естественное и в общем, в известных пределах, вполне
здоровое, оно происходит всегда и везде, в том числе и у нас. С этого закономерного процесса надо снять неуклюжие
псевдоидеологические "табу", которыми он на сей день облеплен,
сделать его гласным, а не закулисным,
чтобы не образовывалось таких позорных и дискредитирующих вещей, как в 1982–1984
годах, когда на ответственнейший пост, требующий ежечасного безграничного
напряжения всех интеллектуальных и физических сил, последовательно
"усаживались" люди, разбитые неизлечимыми недугами, по существу
стоявшие одной ногой в гробу. Нужно позволить всегда имеющемуся оппоненту
по-честному, заблаговременно и публично "открыться", оповестить о
своих намерениях, выступить с изложением своих концепций,– которые должны
обсуждаться заранее, а не сваливаться общественности, как снег на голову,
когда их автор уже прочно устроился в руководящем кресле и рассматривает всех
инакомыслящих как некий предназначенный к "уборке" человеческий
мусор.
И ещё одно; практика исчерпывающе
убедила, что при нашей системе глава государства, тем паче
когда он совмещает полномочия партийного лидера и "президента", не
может избираться каким-то, так сказать, синклитом, но должен принимать власть
непосредственно из рук народа. Под этим углом зрения выдвинутый нынче вариант
"трёхступенчатых" выборов Председателя Верховного Совета СССР
неоснователен, если не вовсе анекдотичен. Выборы главы государства должны быть
прямыми. Более того, поскольку Генеральный секретарь ЦК партии руководит
фактически не партией самой по себе, а всей страной, то явственно назрела
необходимость организовывать, по предполагаемым кандидатурам на пост Генерального
секретаря, нечто вроде всеобщего референдума, параллельно очередному партийному
съезду. Не подобает великому народу узнавать об ожидающих его
"перестройках" задним числом,– и не только о самих
"перестройках" но и о том, что он, оказывается, за любую из них
неукоснительно "стоит горой"; тогда как, с кем по-житейски ни
поговори,– все вокруг насторожены, раздражены и полны скептицизма. О проектах,
планах, концепциях, оценках и пристрастиях претендентов на власть,– как и о
самом факте наличия таких-то и таких-то претендентов,– люди должны знать прежде, чем
претенденты где-то за кулисами поделят власть между собой. И люди должны иметь
гарантированное право своевременно сказать и "да", и "нет":
и программе, и её конкретному выразителю и защитнику. От чего наша политическая
жизнь должна в самые ближайшие годы, если не месяцы, решительно и навсегда
избавиться,– это от вынужденного, апостериорного "да", которое
произносится не потому, что действительно поверили и подхватили, а потому, что
на какое-то время любой иной ответ стал политически "воспрещённым",
Примечание: работа в
основной своей части написана до
вынесения на обсуждение законопроектов о поправках к Конституции СССР и об
избирательной системе; соответствующие параграфы в ней представляют собой
критику не этих законопроектов как таковых, а взглядов М.С.Горбачёва,
высказанных им на ХIХ Всесоюзной
конференции КПСС.