В редакцию газеты "ПРАВДА".
(В порядке отклика на
статью Д.Валового "Совершенствуя хозяйственный механизм" – "Правда"
от 10, 11,
Серьёзный разговор по
поводу "хозяйственной реформы" (а отсюда и по поводу возникшего на её
основе хозяйственного механизма), действительно, назрел давно, но он, вне всяких
сомнений, окажется конструктивным только в том случае, если будет разговором
"концептуальным", разговором по
существу.
Столь крупное на народнохозяйственное
начинание, каким предполагалась "реформа", по своему общему,
перспективному ("экономико-философскому") замыслу, безусловно, не
может у нас быть чем-либо иным, кроме как конкретным применением определённых выводов
и рекомендаций марксистско-ленинской
политической экономии. C этой-то точки зрения, по нашему глубокому убеждению,
прежде всего и следует сейчас оценивать причины и "генезис" создавшегося
положения вещей, равно как намечать настоятельно требующийся выход.
Марксистская политэкономия
своим предметом имеет, как известно, производственные
отношения (базис) общества, в составе же производственных отношений
ключевая роль принадлежит способу соединения работника, трудящегося со
средствами производства. Стало быть, надо в первую очередь разобраться толком,
какая базисная концепция направляла
начатые с 1965г. преобразования в народном хозяйстве.
Сразу же обнаруживается,
что "базисный контур" экономической реформы едва ли способен выдержать
развёрнутую, основательную критику с марксистских позиций и что именно её базисная (решающая, иными словами)
сторона и наиболее уязвима, и наиболее "ответственна" за воспоследовавшие
в дальнейшем злоключения.
Мероприятием, определившим
реформу в базисной ("производственно-отношенческой") плоскости, послужил,
в общем и целом, пересмотр принципа ценообразования.
Схемой ценообразования в социалистической экономике фактически оказалась признана
конструкция "цены производства", присоединяющая прибыль (доход) к
себестоимости пропорционально овеществлённому труду,– откуда вытекало, что
постоянные фонды, якобы, обладают спонтанной "производительностью" и
что в условиях социализма некий, "научно" исчисленный аналог средней норме прибыли может в существеннейшей
степени регулировать распределение дохода между общественно-производственными ячейками
(в конечном счёте – между трудящимися) и политику в области капиталовложений.
Марксизм, однако, "c незапамятных времён" установил,
что независимое "плодоношение" материально-технических компонентов
производственного процесса есть специфическая "объективная иллюзия"
буржуазного мира, подлинная же социоструктурная, базисная действительность, которая
скрывается за поверхностным эффектом "средней нормы прибыли",– это капиталистическая собственность на средства
производства и порождаемая ею рыночная
конкуренция капиталов.
Следовательно, "моделирование" – на социалистической
почве – механики срабатывания средней нормы прибыли с неизбежностью долженствовало
обернуться (и реально обернулось) попыткой "воскресить",–
непреднамеренно или намеренно, это особый вопрос,– характерные черты капиталистического
(эксплуататорски-элитарного) присвоения общественных условий производства.
Среди же характеристик буржуазного присвоения (вернее,
над ними) доминирует
отношение к самому общественно-производственному процессу не как к сфере реализации
созидательных возможностей человека но – словами Маркса – единственно лишь как
к "необходимому злу", которое упрямо вклинивается во всепоглощающую
лихорадку "делания денег". (См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.24, стр.67.)
Маркс указывал также, что крайним выражением этой нигилистически-эксплуататорской
тенденции является периодически возгорающееся стремление "осуществлять
делание денег без посредства процесса производства".
Система капиталистического хозяйствования, впрочем,
располагает и поистине устрашающими объективными ограничениями против чрезмерного
"нигилизма", которому могли бы подвергнуться средства производства
(против чрезмерного упора,– обращаясь, опять-таки, к Марксу,– на меновую стоимость
в ущерб потребительной): это угроза разорения, банкротства по отношению к
капиталовладельцу и естественно сопряжённая с ней угроза "незанятости",
безработицы – по отношению к трудящемуся.
Между тем, при социализме использование обоих вышеназванных
"регуляторов" – стихийного "дезинвестирования" в отраслях, неожиданно
оказавшихся малорентабельными, равно как стихийных колебаний занятости рабочей
силы,– категорически исключено; но тогда что остаётся от действия средней нормы
прибыли (или любого её искусственного аналога),– третьего члена всей этой экономической
"фабулы", который неразрывно связан с первыми двумя и никакого смысла
вне данной общественно-производственной
конкретности (системности) не имеет?
Средняя норма прибыли (в любой, подчёркиваем, искусственной
её "модели") при отсутствии стихийного перелива капиталовложений и
труда работает,– как вполне подтверждено практикой,– целиком на раскрутку пагубной
тенденции к "деланию денег помимо
процесса производства", в пренебрежении общественно-закономерными и
общественно-благотворными интересами его прогрессивного развития. Собственно,
это и есть столь красочно и "многовариантно" описываемая нынче самыми
разными авторами картина повседневной, "типичной" (увы!) жизнедеятельности
нашего экономического организма.
Самостоятельность производственно-хозяйственных
единиц, при таких общебазисных предпосылках, превращается в отношения своеобразного
местнически-группового "псевдовладения" средствами производства: в
ненужную "свободу" манипулировать фондами всецело ради наращивания
выпуска продукции в рублях. Манипуляции подобного сорта не только бесконечно
далеки от прокламируемого "гармонического сочетания интересов общества и
производственного коллектива", но, как правило, носят откровенно антигосударственный
характер (вдобавок "антиинженерный" в научно-техническом аспекте). Со
всей отчётливостью прослеживается здесь традиционная рыночно-социалистическая
идея группового присвоения, только в качестве группового "псевдособственника"
выступает,– "поневоле иль с охотой",– не коллектив хозяйствующей единицы,
а её управленческая верхушка; она же фигурирует "главным действующим лицом"
и при дележе дохода, который извлекается специфически-"псевдособственническими"
путями,– т.е., не останавливаясь перед нанесением прямого, подчас прекрасно сознаваемого
урона запросам и потребностям общественно-производственного целого.
Сугубо отрицательным
образом подобные "хозяйственные установки" сказываются на
функционировании социалистической государственности, поскольку государство вынуждается,
всем развёртыванием событий, разыгрывать порочную роль верховного "псевдособственника"
("супермонополиста"), предъявляющего политически-ошибочное – и экономически
нелепое – требование, чтобы народ дополнительно оплачивал ему самый факт владения (от имени трудящихся!)
условиями реализации рабочей силы.
В политическом плане выдвигать
эти "псевдовладельческие" претензии означает разводить заново
питательную среду бюрократизму
("социалистическому элитаризму"),– структурная (а не легковесно-спорадическая)
природа которого служила предметом неоднократных серьёзнейших предостережений
В.И.Ленина.
Следовало бы здесь
привлечь внимание к тому обстоятельству, что у нас сегодня возлагается явно
преувеличенная "концептуальная нагрузка" на государственную
собственность в отношении средств производства, благодаря чему апелляция к ней
превратилась в некое заклинание: мол, были бы средства производства
огосударствлены, дальше с ними ничего нехорошего, "несоциалистического"
случиться не может.
Между тем, экономико-политическая
история современности каждодневно подталкивает к очевидному заключению, что
национализация (централизация) средств производства – категория классовая, что необходимо
различать национализацию социалистическую и буржуазную и что вполне мыслимо буржуазно-эксплуататорское государство c
широко обобществлёнными народнохозяйственными фондами. Можно обоснованно
ожидать, в зависимости от обострения противоречий современного империализма,
"добровольного" возникновения таких государств в западном мире,
поскольку при своей псевдонародной, демагогически-импонирующей внешности они
обеспечивают технобюрократической элите, по существу, те же общественные привилегии,
какими пользуется элита нынешних "обычных" владельцев капитала. Весь секрет
построения подобного ложно-"социалистического" (неофашистского) монстра
– это сохранить, при обобществлении средств производства, капиталистический принцип формирования дохода в цене вырабатываемой
продукции, т.е. преобразовать государство, практически, не в гаранта полновластия
трудящихся, а в замкнуто-элитарного "коллективного капиталиста", чего
прозорливо опасался ещё Маркс. Соответственно, взяв на вооружение капиталистические
доходообразующие схемы, может в такого точно монстра деградировать и общественное
устройство, где рабочему классу уже удалось добиться власти. Сегодня попросту
недопустимо продолжать замалчивать, что – по итогам злополучного народнохозяйственного
эксперимента с "производительностью фондов" – эволюционирование
нашего строя явственно совершается именно в вышеобрисованном гибельном направлении
и что нам давно пора побеспокоиться не столько о мытарствах, причиняемых
"валом", сколько о тяжелейших структурно-политических
деформациях, частью уже наступивших, частью достаточно рельефно наметившихся.
Сползанию этому надо по возможности безотлагательно воспрепятствовать (хотя бы
попутно и пострадали некоторые дутые "авторитеты"), поскольку дальнейшее
его непредотвращение, мало сказать, не позволяет ставить вопроса о каком-либо
реальном продвижении к коммунизму, но вообще способно,– в весьма непроблематичной
перспективе,– лишить нас права именоваться социалистической страной.
Мы констатируем, таким
образом, наипервейший вывод из политэкономического, базисного анализа хозяйственной реформы: нужно со всей решимостью покончить с
попытками взимания "платы за собственность" (с "фондовой"
политикой цен) и вернуться к марксистскому толкованию вновь прибывающей стоимости
(дохода) как продукта затрат исключительно живого труда.
Сумма товарных цен у нас
на сегодняшний день обременена (и продолжает обременяться в увеличивающихся
размерах) огромным массивом "ложных стоимостей", которые не "наработаны",
не опираются на какие-либо производительные,
плодотворные трудовые затраты, а возникли целиком из искусственно созданных
"псевдособственнических" отношений в экономике. Срезав этот паразитический
нарост (круг отношений "псевдособственности" на факторы
производства), мы приостановили бы, прежде всего, антисоциалистический по
своему общественному содержанию процесс инфляционного перераспределения оказывающихся
в дефиците потребительских благ,– который вызывает справедливую неудовлетворённость
и нарекания рядовых граждан, поскольку развивается в последнее время интенсивно
и уже неприкрыто, причём здесь широко используются, плюс к "экономическим",
ещё и непрезентабельные грубо-административные "рычаги". Сошла бы,
наверняка, с осточертевшей всем "точки замерзания" и злосчастная
проблема качества,– ведь падение качества (методичное фальсифицирование
потребительских свойств товара при внешне-неизменной цене), это примитивнейшая
"иносказательная" форма инфляции и вообще единственно-мыслимая
личина, которую может надеть инфляционный процесс в рамках социализма, с его
понятной установкой на твёрдые розничные цены.
Существовавшая некогда в
нашем народном хозяйстве практика подъёма жизненного уровня населения,– не
посредством инфляционистских "мероприятий", а через систематическое,
регулярное и весомое снижение потребительских
цен при относительно стабилизированном "потолке" личного
дохода,– могла бы быть восстановлена, тем более что сейчас вряд ли хотя бы один
честный труженик в государстве сомневается в её предпочтительности. Многие
барьеры, которые нынче мешают возобновить эту верную социальную политику, по устранении "вещных"
схем ценообразования рухнули бы: прекратилось бы (к примеру) неоправданное,
чисто манипуляторское вздувание заработков через непродуманное "стимулирование"
общественно-разорительных действий, отпал бы целый ряд "побудительных мотивов"
к искусственному удорожанию продукции, равно как к искусственной задержке её удешевления.
Могут возразить нам здесь,
что и раньше, при "трудовой" конструкции цены, экономику терроризировал
"вал". Способ обуздания "валовых" ненормальностей, однако,–
это, во всяком случае, не культивирование "ложных стоимостей",
поскольку они, как исчерпывающе убедила жизнь, являют собою не противовес
"валу", но его законченную, извращённую "квинтэссенцию". С
валом мы едва ли справимся, покуда не наберёмся смелости санкционировать (всей
совокупностью плановых показателей) естественную, здравую и закономерно венчающую
научно-технический прогресс картину предприятия,
которое успешно работает, полностью удовлетворяет народнохозяйственные
потребности в своей продукции при понижающихся (но не повышающихся) стоимостных
объёмах производства. Ведь стоимость – мерило затраченного труда, а не богатства (причём, труд при
получении стоимости затрачивается в сугубо преходящей конкретно-исторической форме
"рабочей силы", которая в будущем подлежит бескомпромиссному социодиалектическому
"снятию"). Самоцельно-творческий (коммунистический) труд стоимостей не
создаёт, поскольку он,– по определению, "изначально",– производит
нечто общественно-необходимое
и социальная значимость его результатов выясняется не на рынке. Маркс поэтому и
предусматривал, что на подступах к коммунизму массив меновой, товарной общественной
стоимости (т.е., масштаб "товарного", репродуктивного функционирования
в обществе самого туда) должен, с помощью научно-технических достижений, сокращаться, а не наращиваться,
покамест меновая стоимость не потеряет смысл как мера стоимости потребительной,
мера действительной потребительской "насыщенности",– освободив
окончательно дорогу коммунистическому утверждению творческой способности человека (вместо "рабочей силы")
и коммунистическому распределению по законам материального изобилия. (См., хотя
бы, К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.46, ч.II , стр.214.)
Связанные с реформой
надежды концентрировались, в основном, вокруг лучшего использования производственных
фондов, которое она, как будто бы, обещала. Методы,– однако,– которыми пытались,
так сказать, активизировать жизненный процесс фондов, были и остаются базисно неадекватными социализму,
потому и результаты получились обратные ожидаемым.
Структурно-политической
(базисной) ошибкой, предопределившей тщету усилий в этом направлении, выступило,
пожалуй, вульгаризаторское представление, якобы личная общественно-производственная
устремлённость социалистического труженика повторяет, копирует интерес
капиталистического товаропроизводителя, нацеленный преимущественно (а зачастую
и единственно) не на производительную деятельность как таковую, но лишь на приносимый
ею доход. В нашей литературе правильно отмечалось, что при такой постановке
проблемы "интересов" невозможно понять, предметом чьего же интереса
являются средства производства. (См. В.Г.Усенко. Политическая экономия и
управление производством. Изд-во Ленинградского ун-та, 1975, стр.170.)
Социалистическое
общество выдвигает своей задачей – подготовить условия, базисные и инженерно-технические,
чтобы труд, в массе, облагородить до главной жизненной потребности гражданина,
а это подразумевает, конечно, не возвращение к некоей буколической простоте, но
всемерную оснащённость трудовой деятельности мощным и послушным, "доставляющим
удовольствие" производственным аппаратом. Средства производства, отсюда,
при социализме не только не оказываются "бесхозными", но напротив,
впервые становятся объектом чувствительнейшей личностной, граждански-правовой заинтересованности самых
широких слоёв трудящихся,– ведь теперь, в принципе, совершенствование
общественно-производительного аппарата не "дивергирует" враждебно с личностным
развитием работника, а включается в него как необходимый позитивный, благоприятствующий
момент.
Массовое, всенародное
"небезразличие" к участи средств производства, по-хорошему пристрастное,
требовательное и нетерпимое отношение к огрехам в их использовании, стремление
внести новизну,– вот в этой-то, возникающей вместе с социализмом могущественной,
объективно-закономерной общественной силе марксистская наука и увидела базисный фактор, которому предстояло
заменить, на хозяйственном фронте, капиталистическую дисциплину страха и
корысти. Многие годы назад удалось, в определяющих чертах, нащупать и политико-правовой, надстроечный "рабочий
орган" ("сжатое выражение") этой характерно-социалистической
(вернее даже, характерно-коммунистической) сущностной
эволюции общественно-экономического базиса: "массовую критику снизу", развёртывание "поголовной"
критически-творческой – управленческой, если угодно,– инициативы.
Сдвиг в базисных
структурах, когда хотят его вызвать, обязательно предполагает (как мы только
что напомнили) некий прогрессивно-опережающий "рабочий орган" на
уровне надстройки,– который, собственно, и пробивает русло назревшим улучшениям,
переменам в производственных отношениях. С полнейшей несомненностью, было бы
неоценимым, долгожданным вкладом в достаточно "накалённую" ныне
проблематику коммунистического
строительства, если бы программа "критики снизу" оказалась, наконец,
осознана как тот самый "чудодейственный" политический инструментарий,
единственно посредством которого можно осуществить столь неотступно
(десятилетия уже!) "висящий в воздухе" базисный перелом: "скачкообразное"
качественное поднятие эффективности всего нашего общественно-производственного
функционирования до степени, безусловно превосходящей современный высокоразвитый
капитализм.
Сочетание вышеразобранных
мер (возврат к марксистской методологии ценообразования, "экономическая
легализация" картины падающих стоимостных объёмов выпуска при
удовлетворении народнохозяйственных нужд в натуре, институционирование массовой
критической инициативы) создало бы, бесспорно, положительный и надёжный
"базисный фон" не только для преодоления уже скопившихся трудностей,
но и для последующего существенного продвижения нашего общества вперёд.
Кандидат
философских наук
Москва, 127322, ул.
Милашенкова, 13, корп. 1, кв. 68.
