СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЫНОК –

– ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ КЛИШЕ

ИЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ?

Кандидат

философских наук

Т.ХАБАРОВА

Москва, март 1989г.

В первом номере "Коммуниста" за 1988г. редакция журнала, опубликовав мою статью "О социалистической модификации стоимости", "напустила" на меня в качестве оппонента В.Белкина. Правда, полемика между нами состоялась только заочная, и к тому же – не знаю, известно ли это В.Белкину,– "Коммунист" на протяжении всего минувшего года раз за разом упорно отказывался обнародовать мой ответ уважаемому профессору, кончив тем, что вообще перестал реагировать на мои письма. Говорю об этом в порядке добавления к вопросу о гласности в обсуждаемых вещах,– должной прояснённости в которых, при всей их экстраординарной значимости для будущего нашей экономики и нашего общества в целом, ни у кого покамест нет, что показывает и вновь вспыхнувшая дискуссия между В.Белкиным и Н.Гаретовским.

Следует,– по моему убеждению,– не только целиком согласиться с В.Белкиным в той части, что никакой "априорной" оплаты непроданных, не признанных ещё покупателем изделий в нормально функционирующем народном хозяйстве быть не должно, но необходимо и на практике заканчивать с этим противоестественным положением, причём как можно скорее. Возражения Н.Гаретовского в этом пункте выглядят попросту недоразумением, ибо суть позиции В.Белкина как раз в том и заключается, чтобы подвести черту под затянувшейся несуразицей, когда "деньги от розничной торговли поступают производителю не после продажи товаров населению", а при оплате торговыми предприятиями счетов за поставки.[1] Более резонно другое возражение председателя Госбанка – о практической нереалистичности строгого и полноценного разделения в денежном обороте "настоящих" и "ненастоящих" денег. Разница между ними неминуемо смажется. Но главное здесь всё же не в этом.

Существует ещё один, причём куда серьёзнейший, источник поступления в каналы обращения "липовых" денег, не обеспеченных надлежащим материально-товарным покрытием. И источник этот – вот те самые "цены с учётом фондоёмкости", над которыми, как сообщает В.Белкин, он в числе других экономистов трудился по поручению Н.С.Хрущёва и которые, к несчастью для страны, были-таки введены в ходе "хозяйственной реформы" Л.И.Брежнева – А.Н.Косыгина. (Из чего, кстати, ясно видно, что в решающей, экономической области Л.И.Брежнев являлся никаким не "сталинистом", коим его нынче изображают, но правоверным и последовательным "хрущёвцем".)

Существеннейшей ошибкой тех, кто ратует сегодня,– как и В.Белкин,– за "организацию социалистического рынка", является воистину непостижимое, после семидесятилетнего господства в стране марксистско-ленинского диалектикоматериалистического мировоззрения, непонимание исторической природы, исторической изменчивости рыночных, стоимостных, товарно-денежных отношений.

Разным ступеням общественно-исторического развития соответствуют не только разные формы собственности, соединения производителя со средствами производства, но и разные модификации закона стоимости, разные "конструкции" рыночного механизма. И здесь чрезвычайно важно не попасться в ту объективно подстерегающую ловушку, чтобы под лозунгом "воссоздания социалистического рынка" не "воссоздать" у себя рынок капиталистический, эксплуататорский, со всеми вытекающими отсюда последствиями на политическом и прочих "этажах".

Структуру рынка, в том числе и прежде всего характер ценообразования, определяет тот производственный фактор, который доминирует на уровне отношений собственности. В исторические сюжеты мы тут углубляться не имеем возможности, но вот в "ближайшем" к нам, буржуазном устройстве в сфере отношений собственности царит "капитал" – т.е., в основном это "капитализированные", сделавшиеся объектом частного присвоения материально-технические средства производства, "фонды". Они же "структурируют" собою и всю совокупность рыночных взаимосвязей. Только и исключительно "фонды" являются в капиталистическом хозяйстве тем экономическим агентом, который словно бы "осаждает" на себе, окончательно "отцеживает" из общественно-производственного процесса образующийся там доход. Критериальной величиной, на которую целиком и полностью "замкнут" капиталистический рынок и буржуазная экономика как таковая, выступает норма "фондовой" прибыли, норма прибыли на капитал. По законам капиталистической модификации стоимости фондовая прибыль формирует цены всех прочих товаров, но первоначально, в своём базисном значении, она составляет элемент общественной "цены" именно вложенного капитала, и никто, кроме капиталовладельца, не может её из экономического процесса извлечь. Динамика нормы фондовой прибыли – иначе говоря, её общая понижательная тенденция – служит естественным, из самой действительности вырастающим показателем эффективности функционирования частнособственнического хозяйства.

"Перейдём" теперь в экономику социализма. Сколько у нас за последние лет тридцать было разговоров о "системах", "системности", не один институт возле этого "пасётся", а при всём при том простейшего вот именно по-марксистски системного изображения исторически определённой народнохозяйственной целостности дать так и не можем.

В социалистической экономике на передний план выдвигаются уже не сами по себе материально-технические предпосылки производства, а другой фактор – живой труд. И это теснейшим образом отвечает духу и букве марксистского учения,– что по ходу исторического развития должна быть экономически и политически всесторонне выявлена, "эксплицирована" роль непосредственного производителя, трудящегося человека как подлинного и единственного создателя всех материальных и культурных ценностей и благ. Главная производительная сила становится действительно, открыто,– так сказать,– а не "подспудно" главной и на уровне производственных отношений.

Наша экономическая наука,– к слову,– несколько излишне "зацикливается" как раз на вопросе о номинальной присвоенческой "принадлежности" вещественно-технических средств производства, между тем как суть проблемы здесь значительно глубже и состоит в том, что "фонды" в неэксплуататорском хозяйстве вообще теряют свой экономический "приоритет", и как фактор – детерминант отношений присвоения, и как фактор – аккумулятор стоимостного дохода, "уступают первенство" живому труду.

Итак, в обобществлённой экономике фактором, "осаждающим" на себе, "адсорбирующим" стоимость прибавочного продукта (подобно тому, как это делает капитал при частнособственническом строе), оказывается живой труд. Но у труда как такового стоимости нет, в комплекс стоимостных отношений он входит одной специфической своей гранью – средствами воспроизводства рабочей силы, или товарами народного потребления. Следовательно,– социалистическая модификация стоимости характерна тем, что при ней только товарам народного потребления объективно "дано право" заключать в своей цене развитую доходообразующую составляющую, только на них "оседает", "липнет" стоимостной избыток, создаваемый в общественном производстве. Техническим же средствам в этом "праве" столь же объективно отказано: их цены в социалистическом хозяйстве, когда оно устроено в должном соответствии со своими внутренними законами, могут использоваться для консолидации "прибыли", стоимости прибавочного продукта лишь в очень ограниченных масштабах.

Критериальной величиной социалистической экономики, аналогичной норме фондовой прибыли при капитализме, является,– таким образом,– уровень розничных цен на определяющие, "базовые" товары массового потребления. Этого критериального значения уровень розничных цен в условиях капитализма не имеет, чем и объясняется, что в буржуазной экономике изменить его (повысить) относительно легко, в социалистических же странах соответствующее изменение уровня базовых розничных цен – одно из сложнейших и тяжелейших (а также и "чреватых") политических решений. Уровень базовых розничных цен складывается объективно, конкретно-исторически,– в неменьшей мере, чем норма прибыли на капитал. Как и норме фондовой прибыли, ему исторически свойственна понижательная тенденция, и неуклонное поступательное снижение уровня цен на основные средства воспроизводства рабочей силы – это для наших условий такой же естественно данный критерий народнохозяйственной эффективности, что и постоянное общее падение нормы прибыли в частнособственнической системе.

Просвещённое в экономико-философском смысле руководство в социалистическом государстве должно,– постольку,– видеть всепоглощающую свою заботу на хозяйственном фронте в том, чтобы вот этой первоисходной закономерности экономической динамики при социализме – закону неуклонного снижения уровня основных потребительских цен – был всегда в его действии предоставлен максимально возможный простор. Препятствовать понижательной тенденции главного ценового уровня при социалистическом хозяйствовании – это такая же глупость, как искусственно поддерживать завышенную норму прибыли в хозяйстве буржуазном. В обоих случаях это будет свидетельствовать об одних и тех же дефектах: о возникновении неоправданной монополии, о техническом застое, перекосах в структурной политике и в конечном итоге – о торжестве узкогрупповых интересов над интересами господствующего в обществе класса как целого.

"Средняя" прибыль у капиталиста не есть механическая добавка к его издержкам, скорее напротив – разница, "зазор" между его издержками и объективно складывающейся рыночной ценой. Точно так же и в социалистической модификации стоимости "доходная" составляющая в цене основных потребительских товаров не есть момент конструирования, построения цены, но разница между конкретно-исторически сложившейся ценой данного блага и общественными издержками на его производство. (Ряд наших экономистов ранее выражали это через утверждение, что налогу с оборота в потребительской розничной цене ценообразовательная функция не присуща.[2]) Стало быть, в неэксплуататорской экономике правильно формируемый общественный доход в преобладающей своей доле выступает как разность между непрерывно снижающимся ценовым уровнем потребительского рынка и более круто снижающейся суммарной себестоимостью изготовления товаров народного потребления. В одном и том же социально-экономическом акте снижения (обоснованного, конечно) розничных цен находят взаимное удовлетворение, гармонически сочетаются и интерес государства, "казны", пополняющейся "здоровыми", всецело "отоваренными" деньгами, и первейший жизненный интерес рядового трудящегося. При этом расширение ассортимента и улучшение качества выбрасываемых на рынок благ,– опять-таки,– экономически "подразумевается" само собой, ибо снижение издержек их изготовления не может не означать повышения производительности труда в соответствующих отраслях и увеличения выпуска потребительски более совершенной продукции.

Необходимость понижательного движения потребительского ценового уровня оказывает мощное давление в том же направлении и на уровень производительских (оптовых) цен. Установка на снижение оптовых цен (а следовательно, на методичное и неотступное снижение себестоимости) изделий промышленно-технического назначения – это также закон грамотного ведения обобществлённого хозяйства, своего рода плановый аналог силам капиталистической рыночной конкуренции: он не менее властно, нежели конкурентная борьба, вынуждает производителя ломать голову над сокращением своих затрат, идти в ногу с научно-техническим прогрессом.

Уже говорилась, что при социалистическом типе "срабатывания" закона стоимости основная прибылеобразующая нагрузка ложится на цены потребительских товаров (средств воспроизводства живого труда). Общественный доход консолидируется, тем самым, пропорционально живому труду, принимает форму "трудовой прибыли" – по контрасту с прибылью "фондовой". (Именно такова, кстати, экономическая природа налога с оборота при социализме, о которой у нас в своё время много и не очень успешно дискутировали,– это "трудовая прибыль", доход от производительной деятельности, аккумулируемый в "явной", социально не замутнённой пропорции к объёмам живого труда как своего истинного первоисточника.) Но социалистическая модификация стоимости допускает наличие в чистом доходе общества и относительно не слишком большой "фондовой" компоненты: преимущественно это прибыль, по-прежнему "оседающая" в цене материально-технических средств, а также чистый доход предприятий лёгкой и пищевой промышленности. В противовес налогу с оборота (правильно сформированному) и фондовой прибыли при капитализме, фондовая прибыль в социалистических условиях – это не следствие некоей независимо складывающейся цены, но активный "участник" ценообразования и постольку момент потенциально "затратный", ибо нет другого способа её исчислить, кроме как в виде какой-то доли от себестоимости продукции, т.е. от сделанных затрат.

Следует теперь сказать со всей определённостью: в силу того, что оптовые (производительские) цены в социалистической экономике объективно не являются основным носителем прибылеобразующей нагрузки, "аккумулятором" стоимости прибавочного продукта, и норма прибыли в них возможна лишь весьма невысокая, порядка нескольких процентов к себестоимости,– в силу этого идея "самофинансирования" обособленно взятой социалистической производственной единицы по крупным капитальным вложениям представляет собой (как это всегда у нас и признавалось) совершеннейшее и отнюдь не безвредное заблуждение. Никаких сколь-либо резонных оснований для пересмотра "традиционной" (и абсолютно верной) марксистской точки зрения на сей предмет не имелось и не имеется. Финансирование крупных, стратегических для данной производственной единицы капиталовложений должно быть "адресно"-бюджетным. Хозрасчёт же и режим экономии прекрасно можно осуществлять и в рамках четырёх-пятипроцентной "фондовой" рентабельности.

Если мы окинем подытоживающим взглядом набросанный эскиз социалистической модификации товарно-денежных отношений ("социалистического рынка", вот именно), то убедимся, что к этой модели наше народное хозяйство ближе всего подходило в период наиболее широкого и полного действия так называемой "двухмасштабной системы цен" в конце сороковых – начале пятидесятых годов.

И в самом деле, здесь с очевидностью прослеживаются:

чёткое понимание критериального значения уровня ведущих розничных цен;

нацеленность на систематическое его снижение как на решающий способ удовлетворения материальных и культурных потребностей трудящихся, соблюдения социальной справедливости, достижения гармонии интересов общества (государства) и рядового труженика, "человека из толпы";

соответствующая ориентация на снижение себестоимости и оптовых цен в промышленности, использование рычага снижающейся оптовой цены как средства экономического принуждения производителя к рациональному и бережливому хозяйствованию, "погоне" за научно-техническим прогрессом;

создание отправных экономико-организационных условий для формирования дохода в социалистическом общественном производстве по типу "внутрихозяйственных накоплений", т.е. за счёт опережающего сокращения себестоимости продукции по сравнению с падением цены, что фактически исключает, "блокирует" сколь-либо серьёзный товарно-денежный дисбаланс в народном хозяйстве, ибо делает весь общественный доход обеспеченным реальными потребительными стоимостями.

Заметим попутно: мы столько насмотрелись на хорошо всем знакомое порочное явление, когда при отсутствии ограничений на рост цен предприятие реагирует на требование "увеличить выпуск" именно вздуванием цены, нередко при атом ни на йоту не расширяя, но даже свёртывая производство в натуре. Но неужели так трудно догадаться, что стоит лишь твёрдо "забраковать" саму идею "решения" производственных задач через повышение цен, как то же требование об увеличении выпуска поставит производителя перед экономической необходимостью изготавливать больше изделий в натуральном ассортименте.

Итак, адекватная социализму форма реализации товарно-денежных закономерностей,– как показывает объективный и непредубеждённый анализ,– была в общем и целом "нащупана" у нас в стране и небезуспешно "запущена в ход" на рубеже 40-х – 50-х годов. Кстати, я не претендую на новизну и оригинальность, утверждая, что "двухмасштабная система, цен" именно и являлась, в габаритных её очертаниях, социалистической модификацией стоимости. К такому выводу советская политэкономическая мысль уже приходила, и довольно давно[3], хотя, к сожалению, он в политэкономии нашей тогда не закрепился. Более всего почему-то не поддавалась уразумению как раз специфическая "двухмасштабность" этой конструкции: то, что в ней цены на средства производства и на продукты потребления устанавливаются словно бы по двум разным принципам или схемам, доходообразующая нагрузка резко "неравномерно" делится между ценами у производителя и ценами потребительского рынка.[4] В этом усматривали "нарушение закона стоимости". Между тем,– как мы выше разобрали,– закон стоимости в "двухмасштабной" системе не только не нарушался, но напротив, в ней удачнейшим образом была ухвачена и воплощена коренная, поистине эпохальная по своей значимости специфика действия стоимостных отношений в обобществлённом производстве: перемещение приоритета в аккумуляции стоимостного дохода от "фондов" к живому труду. Отсюда логично вытекали и все прочие якобы-"странности" двухмасштабной системы: мощная роль бюджетного финансирования, фактическая потеря товарной формы средствами производства, ввиду их низких "себестоимостных" цен, и др. Имело бы смысл отметить, что научно совершенно корректное описание социалистической модификации стоимости, хотя и без упоминания этого термина, содержится в работе И.В.Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР".

Спросим теперь,– что же произошло дальше? А дальше произошло то,– грубо говоря,– что если из семидесяти лет существования Советской власти мы тридцать пять потратили на отыскание адекватного социалистическому укладу хозяйственного механизма, сокровенного его "мотора" – нужной модификации отношения стоимости, то следующие тридцать пять занимались в основном тем, что на разные лады эту драгоценнейшую находку расшатывали, разваливали, "демонтировали" и громили. Покуда не добарахтались, наконец, до позорных нынешних "заключений", что Маркс и Энгельс были всего-навсего "утопистами", что социализм, коммунизм, всемирноисторическая миссия пролетариата, эксплуатация трудящихся и экспроприация экспроприаторов – это мифы, безработица – явление вполне нормальное, буржуазный строй – средоточие всех земных совершенств, и у нас нет иного выхода из положения, кроме как, лицемерно прикрываясь перед собственным народом обрывками "социалистических" и "марксистских" фраз, броситься без оглядки "интегрироваться" (если там примут, разумеется) в "общеевропейский культурно-цивилизационный процесс".

Со второй половины 50-х годов немало наших теоретиков начали носиться с идеей перехода от "двухмасштабных" ценовых построений к пресловутым "ценам единого уровня", где прибылеобразующая нагрузка распределялась бы между производительскими и потребительскими ценами без выраженных структурных различий ("как у людей!"). В свете проделанных нами здесь рассмотрений можно констатировать,– приверженцы этого направления оказались неспособны осознать главное, чем социализм, по его экономической сущности, бесповоротно отмежёвывается от своего исторического предшественника, капитализма: глубинную смену "фактора-детерминанта" общественного производства, выдвижение на авансцену живого труда взамен труда овеществлённого. Не вдаваясь подробно в перипетии, укажем, что "цены единого уровня" окончательно воцарились как итог реформы 1965–1967 годов.

В результате получилось, что мы от ворон отстали, а к павам не пристали, вся базисная системность экономики сбилась, "скособочилась". Для "цен единого уровня",– когда подавляющая часть общественного дохода приобретает облик "фондовой" прибыли,– критериальной, регулирующей величиной является норма прибыли на капитал, которая при общественной собственности на средства производства объективно отсутствует, и её не может заместить кабинетный, никакой действительной реальности не отражающий суррогат – "норматив эффективности капиталовложений". Естественный же для социализма народнохозяйственный регулятор – закон снижения цен – при таких искажениях в ценообразовании выходит из строя, "отключается".

"Цены единого уровня", скопированные с "фондовых" цен (или "цен производства"), свойственных капиталистическому хозяйству, называют также "ценами с учётом фондоёмкости". Но, простите, разве фондовая прибыль при капитализме выражает механическое количество фондов, пошедших на изготовление того или иного изделия? Представлять себе ситуацию подобным образом – весьма колоритная наивность. Фондовая прибыль – показатель не "фондоёмкости" конкретного изделия, а рыночной конкурентоспособности капитала, при помощи которого рассматриваемые изделия изготовляются, причём именно данного капитала как целого. Когда слышишь рассуждения о "фондоёмкости", то можно подумать, будто капиталист присовокупляет к себестоимости своей продукции некую сумму, характеризующую "фондоёмкость" этой продукции, а заодно и его законную "прибыль", и "фондоёмкость" эта определяет цену товара. В действительности же капиталист "подлезает" со своими издержками под независимо складывающуюся цену "рыночного равновесия", и насколько он сумеет "оттолкнуться" от этой цены вниз – этот "зазор" и выступит как его прибыль. "Фондоёмкость" же, вот именно, его продукции никого, как говорится, не интересует. Если она слишком высока и не позволяет ему вписаться в цену рыночного равновесия, то это значит, что данному капиталовладельцу придётся с рынка уйти. А вовсе не то, что его повышенная "фондоёмкость" будет на этом рынке цены диктовать.

Цены рыночного равновесия представляют собой следствие конкуренции не товаров как таковых, а капиталов, посредством которых товары производятся; поэтому в условиях обобществлённой собственности, где нет "свободного" перелива капиталовложений, рыночно-конкурентные цены как всепроникающий экономический "стабилизатор" объективно также не существуют. Стабилизатор этот,– объективно заданная экономическая "планка", под которую надо "подлезть" чтобы выяснить общественно-необходимые производственные затраты и "здоровую", обеспеченную товарным наличием стоимость прибавочного продукта,– для нас располагается только в одном месте: на рынке потребительских благ и услуг, ибо "планкой" этой выступает уровень основных розничных цен. С производительскими не (оптовыми) ценами у нас "подлезать" некуда, поскольку их общий уровень,– как ранее было нами разобрано,– не имеет в социалистическом хозяйстве критериального значения. Касательно производительских цен в нормально функционирующей социалистической народнохозяйственной целостности "императив" один: они должны быть как можно ниже, чтобы как можно меньшая перенесённая стоимость отлагалась через них на конечном продукте, чтобы себестоимость всеобщего социалистического конечного продукта – совокупности потребительских благ – также максимально снижалась, чтобы государство сумело "на финише" всей этой механики провести снижение розничных цен для населения и в то не время для себя извлечь увеличившуюся сумму централизованного чистого дохода ("трудовой прибыли").

Меня могут здесь перебить: о каком "подлезании" под розничные цены вы толкуете, когда там себестоимость по некоторым категориям товаров в несколько раз выше продажной цены и дотации к сотне миллиардов приближаются? Но ведь я говорю о нормально функционирующей социалистической модификации стоимости, а не о том устрашающем "мутанте", в который превратился наш экономический организм черев введение "фондоёмкостных" цен. "При Сталине", как известно, дотаций упомянутого типа не было, по мясо-молочной продукции реализовался налог с оборота, который исчез и сменился убытками от торговли ею на протяжении 1953–1958гг.

А поэтому при уточнении вопроса о дотационном "опрокидывании" положения на потребительском рынке и об общем грубо-"затратном" характере нынешнего экономического процесса давайте оставим в покое "сталинскую командно-административную систему". Нерассасываемый дотационный "эхинококк" вокруг розничных цен возник не при Сталине, а при Хрущёве – Брежневе, и не при "двухмасштабных" ценах, а как раз в результате возни с "учётом" через цены злополучной "фондоёмкости".

Снова "пробежим", вкратце, вышепроделанное рассуждение, это не повредит: оптовая цена предприятия (цена у производителя) в социалистической модификации закона стоимости объективно не является (или является лишь в малой степени) аккумулятором, "коагулятором" стоимостного дохода, уровень оптовых цен для экономики социализма не критериален, если можно так выразиться. Это значит, что при социализме производительские цены в их массе не имеют того объективно складывающегося и по ряду позиций крайне неэластичного "верхнего ограничителя", каким для потребительских товаров служит у нас уровень базовых розничных цен. Но если для оптовых цен при нашем укладе объективно нет ограничивающего их рост сверху "сдерживающего начала", то тут таится колоссальнейшая опасность, что ступив однажды на путь их произвольного повышения, откроешь тем самым в экономике своеобразную "чёрную дыру", которая в короткое время полностью разбалансирует народное хозяйство.

Вот эту-то "чёрную дыру" мы реформой 1965 года окончательно и открыли. В неё (и именно в неё, подчёркиваю, а вовсе не нам в руки, как ожидалось) мощным потоком хлынул "фантомный" для нас, не обусловленный и не "санкционированный" экономическими законами социализма "фондовый" доход, исчисляемый, а точнее – раздуваемый в грубой, примитивной (если не сказать, варварской) пропорции к материально-техническим затратам. Вот здесь перед нами, как на ладони, "тайна рождения" (а также и момент рождения, и логика рождения) затратного механизма, около тридцати лет изнуряющего и обескровливающего социалистическое общественное производство в нашей стране. Только при чём тут Сталин и созданная им система? В эпоху двухмасштабных цен "нежелательная" в рамках социалистической модификации стоимости фондовая прибыль, подверженная "затратному" формированию, составляла предельно процентов пять к себестоимости выпуска и ужималась подчас до менее чем тридцати процентов поступлений в госбюджет. А в период после 1965–1967гг. она развилась в абсолютно превалирующую часть всех доходных поступлений.[5] Тем самым фондовая (а для наших условий, повторим ещё и ещё раз,– затратная) схематика прибылеобразования, вместо того чтобы со временем постепенно вытесняться, наоборот, деструктивно расползлась, как некий парализуй отёк или опухоль экономического целого. Вот отсюда и пошло, что чем больше материальных затрат "вбухаем" в продукцию, тем,– вроде бы,– больший извлекаем "доход"; хотя против подобной "постановки вопроса" буквально вопиют и "высокая" теория, и элементарнейший здравый рассудок, и практическое развёртывание событий.

"Всё встанет на место,– глубокомысленно поучают нас сегодня,– если оценивать работу предприятий не по росту затрат, а по снижению их на выпуск единицы продукции. Между прочим, так делает весь мир."[6] Совершенно верно. Вот и мы при Сталине,– между прочим,– тоже делали именно так. За годы Великой Отечественной войны, к примеру, себестоимость основных видов вооружения оказалась снижена вдвое, оборонные заводы имели сотни миллионов рублей прибыли, даже в границах тогдашней "минимальной" заводской рентабельности. Не Сталин, а изобретатели "цен единого уровня" сотворили из нашей экономики непостижимого ни нам самим, ни всему остальному миру монстра, в котором всё происходит наперекор тому, как следовало бы ожидать согласно законам здравого смысла и накопленному опыту человечества.

Неправильно, затратно конструируемые оптовые цены стремительно "подкатили" под розничные, и вот тут-то творцов "экономической реформы" встретил главный и наиболее драматичный конфуз: ведь уровень основных потребительских цен,– в отличие от уровня цен производительских,– при социализме как раз экономически критериален, т.е. является объективно (в известном роде "независимо" для системы) откристаллизовывающейся характеристикой, на которой сосредоточен жизненный интерес класса-гегемона. "Стронуть с места" эту величину в неблагоприятном для господствующего класса направлении очень и очень непросто, ибо это немедленно и выливается именно в классовый конфликт,– открытый или подспудно тлеющий, но оттого не менее опасный. Одна за другой нам в разных вариантах продемонстрировали это социалистические страны (Польша, Югославия, а теперь уже, надо понимать, и Венгрия "на подходе"), решительней прочих двинувшиеся по ложному пути воспроизведения у себя структур, закономерностей, механизмов капиталистического рынка и "фондовой" модификации отношения стоимости. Потребительское благосостояние, являвшееся целью всех этих новаций, или вообще не было достигнуто в желаемом объёме, или же сопровождалось столь мощным социальным расслоением и столь контрастным неравенством в практическом доступе к вожделенным благам, что подобное протекание экономического развития, безусловно, для государства трудящихся нельзя считать внушающим хотя бы самый слабый оптимизм.

Можно также наглядно убедиться, как принятая в качестве образца и ориентира несоциалистическая модель рынка и закона стоимости с неизбежностью вынуждает реанимировать" всё новые и новые атрибуты буржуазного экономического и политического устройства: безработицу, частную собственность на средства производства (т.е., по сути, эксплуатацию наёмного труда частным лицом или группой таких лиц), многопартийность в политической сфере, замену марксистской идеологии откровенным фидеизмом и т.д. Причём всё это – под аккомпанемент отталкивающих своим неуклюжим фарисейством заверений, что, мол, страшного здесь ничего нет, эксплуататорство, безработица, поповщина и прочее прекрасно-де "совместимо" с социалистическими идеалами и практикой социалистического строительства.

Спрашивается, каков же конструктивный, реальный исход из создавшегося тупика?

В общем стратегическом плане – это возвращение: от той модификации рыночных отношений, которая специфична для капитализма и которую мы бесплодно, бесперспективно, да и достаточно безграмотно пытаемся "рекультивировать" у себя последнюю четверть века,– к той, которая действительно адекватна социалистическому способу производства.

В разрезе более конкретном это выглядит приблизительно следующим образом:

нужно всецело изгнать из экономического обихода самую мысль, что сегодняшние наши проблемы могут быть решены посредством поднятия уровня опорных розничных цен;

провести "контрреформу" не розничных цен, а оптовых, сократив в них долю фондовой прибыли примерно до пяти процентов к себестоимости и сделав её, в общем и целом, одинаковой по всему народному хозяйству и по всей номенклатуре выпускаемой продукции (это подразумевает, естественно, ликвидацию "отраслевых нормативов рентабельности" в процентах к стоимости основных фондов и материальных оборотных средств);

восстановить и утвердить, как незыблемый закон социалистического хозяйствования, ориентацию на неуклонное понижение обоих ценовых уровней – и производительского, и потребительского, за счёт внедрения достижений научно-технического прогресса;

для материального стимулирования работников использовать сверхплановую прибыль, получаемую только благодаря снижению затрат, при движении от установленном оптовой цены "вниз";

признать несостоятельной, покуда она не привела к полнейшей экономической анархии, идею превращения единого социалистического народнохозяйственного комплекса в беспорядочный конгломерат "самоуправляемых" и "самофинансируемых" хозяйствующих ячеек или различных их "блоков" (так называемая "концернизация" экономики);

экономически контролировать качество продукции производственно-технического назначения по результатам её фактического применения у предприятия-получателя (т.е., учитывая снижение себестоимости не попросту "у себя",– что может достигаться и через ухудшение качества изделий,– но главным образом "у соседа справа");

постепенно перевести основную часть стоимости прибавочного продукта в форму "трудовой прибыли" (централизованного чистого дохода государства, или налога с оборота на товары, являющиеся средствами воспроизводства рабочей силы; мимоходом заметим, что термин "налог с оборота",– как не однажды в нашей литературе оговаривалось,– не отражает экономической сущности этого платежа в условиях социализма);

взять за "железное" правило хозяйствования, что налог с оборота и любые другие доходообразующие компоненты, заключённые в цене товара, могут поступить в казну и прочим "адресатам", в том числе и коллективу-поставщику, только после фактической, "живой" реализации товара за наличные деньги на потребительском рынке.

Если сравнить набросанную картину с предложением В.Белкина относительно "здоровых" денег, мало-помалу растекающихся по народному хозяйству из сферы потребления, то не так уж трудно усмотреть, что в правильно действующей социалистической модификации стоимости (на подлинном "социалистическом рынке") практически почти все деньги являются в этом смысле "здоровыми",– иначе говоря, реально обмененными на "живой" потребительский товар, а не условно "приписанными" к чему-то такому, что лишь могло стать полновесной потребительной стоимостью, но то ли стало таковой, то ли нет, неизвестно.

В своё время один из наших экономистов (не буду его здесь называть, ибо не уверена, что сегодня он не начнёт открещиваться от того теоретически весьма проницательного довода) рассуждал так, что при "двухмасштабном" ценообразовании государство сперва выдаёт трудящимся на руки, в форме заработной платы, не просто стоимость средств существования, но и сверх того значительный объём стоимости прибавочного продукта. А затем работники общественного производства как бы "отцеживают", "отпускают" государству причитающуюся ему долю совокупного дохода,– покупая потребительские товары по ценам, включающим налог с оборота. Тогда это не только не было понято, но и едва ли не подверглось осмеянию. Между тем, нынче,– "искупавшись" хорошенько в чудовищном бюджетном дефиците (который представляет собой лишь другое обличье дефицита на полках магазинов),– нынче мы могли бы оценить по достоинству всю "элегантность" той давней догадки.

И действительно, при двухмасштабной системе оказывается, что государство вначале "делегирует" рабочему в денежной форме почти весь свой доход, а "обратно", "насовсем" в казну получает его лишь в той мере, в какой покупатель "отоварил" свою зарплату на рынке общедоступных благ. Вот где явственно проступает реальный – и нерушимо твёрдый!– заслон проникновению в экономические каналы "шальных", "дутых", "бестоварных" денег. Вот где приоритет потребителя над производителем обретает существование не в виде лозунгов и выспренних пожеланий, но материализуется в базисных, производственно-отношенческих структурах, "перекрытиях" экономического здания. Вот когда государство "отвращает свой взор" от производителя-бракодела, коего оно в настоящий момент любовно опекает (ибо "прибыль" в бюджет отчисляется именно производителем, а не покупателем), и направляет всю свою мощь на защиту интересов покупателя, поскольку теперь как раз он, а не изготовитель продукции, "носит у себя в кармане" – в наибуквальнейшем смысле слова!– государственный доход. И потребитель не "вынет" доход казне из кармана, покуда не купит, заставить же его купить можно лишь одним всякому понятным способом – предложить наибольший выбор предназначенных к покупке благ и услуг.

Суммируя,– для государства, являющегося совокупным собственником производительного аппарата в стране, главный и роковой "соблазн", это поддаться искушению собирать доход непосредственно с обобществлённых предприятий, не дожидаясь его "соизмерения", в реальном денежно-товарном обмене, с нуждами, запросами, возможностями совокупного потребителя – массы трудящихся, покупающих за наличные деньги. И во избежание самого возникновения подобного "соблазна", ценообразование надо построить так, чтобы будущий доход государства (общественный доход) содержался не в тех ценах, которые складываются на предприятии, но преимущественно в тех, что складываются в сфере торговли товарами народного потребления. Тогда государство как совокупный фондодержатель экономически ,– вот именно,– переключится на всемерное, если можно так выразиться, ублажение массового розничного покупателя, ибо теперь от этого последнего зависит, "выдать" или "не выдать" государству доход, на который оно претендует. И конечно же, "выдаваемый" таким методом централизованный общественный доход автоматически окажется покрыт какими-то предоставленными в обмен товарными ресурсами.

В противном случае,– при сборе (аккумуляции) чистого дохода общества через ценовой механизм непосредственно с предприятий,– доход этот обнаружит себя "фантомным", "бумажным", товарно не сбалансированным, а спрос на потребительском рынке будет становиться всё более и более неудовлетворённым. В условиях вот этого "противного случая" мы ныне и живём, и из "условий" этих нам необходимо как можно скорее и решительней выкарабкиваться. Из каких условий, ещё раз? Из ситуации бессмысленно и абсолютно бесперспективно "реанимируемого" на нашей почве капиталистического, "фондового" рынка – к рынку действительно социалистическому, который есть никоим образом не "совмещение" фондового рынка с социализмом, но особая, объективно присущая социализму модель стоимостных отношений, исторически более высокая и совершенная, нежели "фондовая", буржуазная модификация закона стоимости (многим у нас кажущаяся сегодня "непревзойдённой и вечной", единственно возможной). И эта по-настоящему социалистическая рыночная модель открылась нам, в определяющих её чертах, не во времена нэпа, а в период регулярных и массовых снижений розничных цен, уверенного роста жизненного уровня народа в 1947–1954 годах.

Вне всяких сомнений, там были и недостатки, подлежащие исправлению: например, тот, на который указывает В.Белкин,– не решились довести до логического завершения принцип реализации налога с оборота лишь после фактической продажи товара. Что ж, недостатки можно и нужно переосмыслить и исправить; но "возвращаться" давайте всё же туда – в социализм, вот именно. А не в переходную от капитализма к социализму эпоху и уж тем паче не "напрямик" в капиталистический, эксплуататорский строй. Не пора ли перестать бегать "петушком за дрожками" в хвосте у современных реформаторов вот этого самого строя? Пока мы тридцать пять лет таким манером за ними бегали,– вместо того чтобы развивать свои собственные основы,– они-то, между прочим, учились как раз у нас (и увы, у нас "тогдашних", "сталинских", а вовсе не "хрущёвских"). Давайте же хоть на минуту представим, как мы будем выглядеть,– со всеми этими "архангельскими мужиками" и по-глупому "децентрализованной" тяжёлой (да и лёгкой) промышленностью,– когда в столь любезной нашим сегодняшним "революционерам" Европе и Северной Америке монетаристов у власти опять сменят кейнсианцы.

---

[1] См. "Известия" от 12 декабря 1988г., стр. 2.

[2] Ср., напр., С.А.Ситарян. Распределительные отношения и эффективность производства. "Финансы", М., 1980, стр. 91: "… не налог с оборота определяет уровень розничной цены, а, напротив, размер налога с оборота, поступающего при реализации продукции, определяется уровнем и структурой розничных цен".

[3] См., напр., Закон стоимости и его роль при социализме. Госпланиздат, М., 1959, стр.255.

[4] Так, в годы четвёртой пятилетки налог с оборота в несколько раз превышал суму прибыли государственных предприятий; в 1952г. он составлял около 70 проц. доходов госбюджета.

[5] Нелишне будет также припомнить, что первоначальным замыслом "хозяйственной реформы" являлось – практически весь общественный доход консолидировать по принципу "платы за фонды".

[6] В.Парфёнов. Тираж опыта. "Правда" от 29 апреля 1985г., стр. 2.