Кандидат

философских наук

Т.ХАБАРОВА.

Москва, июль 1989г.

К ВОПРОСУ

ОБ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ПЕРЕСТРОЙКИ

Столько всего мы ниспровергли, развенчали и осудили за последнее время, что на этом фоне представляется какой-то социально-психологической загадкой продолжающаяся неприкосновенность одной из главнейших "священных коров" стагнационного мышления – хозяйственной реформы 1965 года.

Вот и сейчас нетрудно, к сожалению, предвидеть бурные негодующие возгласы. Но, может, попробуем всё-таки разобраться в проблеме? Тем паче, что ведь убедительной экономической программы (а это сегодня основа основ) не только у М.С.Горбачёва, но и у "прогрессистов" во главе с Б.Н.Ельциным, по существу, нет.

В ряде публикаций последних месяцев авторы правильно раскрывают суть "теневой экономики" как использование номинально принадлежащих государству средств производства в целях извлечения и присвоения фактически частнособственнической прибыли. Обратим внимание вот на какой момент: чтобы кто-либо мог манипулировать в своих интересах прибылью, приносимой средствами производства ("фондами"), нужно, прежде всего, чтобы в данной экономической системе фонды как таковые могли её, эту прибыль, приносить.

Вы скажете мне сразу же: как, а разве это не само собой?.. Вот в том-то и дело, что   не  само собой. При каждом экономическом укладе прибыль, в широком смысле слова,– т.е., доход, создаваемый в общественном производстве,– "оседает" или "налипает", в конечном итоге, не на что попало, но только лишь на тот производственный фактор, с которым связана господствующая в данном обществе форма собственности. Определяющих производственных факторов, напомним, три: земля, материально-технические средства ("фонды", обычно говорят – "капитал") и живой труд. Если мы с вами находимся, допустим, в феодальном обществе, а там господствует земельная собственность, то и львиная доля создаваемого в общественном производстве дохода "налипает на землю": принимает форму земельной ренты (барщины, оброка и т.д.) и поступает классу феодалов, собственников земли.

В обществе буржуазном стоимостные (товарно-денежные) отношения, управляющие формированием дохода, исторически видоизменяются: появляется новая, более развитая "модификация стоимости", как это называют в политэкономии. Здесь нет уже ни барщины, ни оброка; им на смену начинает действовать закон "средней нормы прибыли", или прибыли на капитал. Это соответствует складывающейся новой форме собственности – частному присвоению крупных промышленных средств производства (тех самых "фондов"). Заметим, что при феодальном строе закон средней нормы прибыли практически непредставим. В свою очередь, он в своих исторических "владениях" также уже не позволит извлекать доход по какой-либо другой схеме, кроме как "прибыль на капитал". Если вы в буржуазном государстве являетесь земельным собственником, то продуктивно пользоваться землёй вам удастся только как капиталом, а не как, скажем, латифундией или средневековым британским манором.

Итак, было время,– и исторически ещё совсем недавнее!– когда о распределении общественного дохода "пропорционально вложенному капиталу" никто, как говорится, и слыхом не слыхал. Доходообразующая функция принадлежала земле, в системе экономических законов главенствовали те, которым подчиняется формирование феодальной ренты. Затем, в следующей общественно-экономической формации, доходообразующая функция переместилась к "фондам" (капиталу), среди экономических закономерностей первую скрипку стал играть закон средней "фондовой" прибыли.

И теперь мы естественно подошли к фундаментальнейшему, но до сих пор толком не решённому вопросу, выяснение которого проливает требуемый свет одинаково и на историю нашу, и на сегодняшний день, и на завтрашний. Вопрос состоит в том, какому производственному фактору принадлежит доходообразующая роль при социализме? На что "липнет" стоимость прибавочного продукта в социалистической экономике? Какие экономические законы выдвигаются в связи с этим на передний план?

Первое, что тут приходит, так сказать, на ум: прибавочный продукт "липнет" по-прежнему на средства производства, которые, однако, в той или иной мере обобществлены. Продолжает действовать, более или менее явно, принцип средней "фондовой" прибыли, т.е. планирующие органы стремятся размер прибыли в ценах поставить в зависимость от стоимости вовлечённых в производство материально-технических ресурсов.

Не составляет большого труда усмотреть: это приблизительно та самая экономическая система, при которой мы нынче и живём, и неудовлетворительность которой сделалась на сей день притчей во языцех. Мы бы даже круче сформулировали: это вообще опаснейшая, воистину роковая ловушка, которая подстерегает социалистический строй на пути его исторического становления.

Суть этой ловушки, этой исторической ошибки в том, что здесь не получается действительного перехода экономической (следовательно, и политической) власти в руки рабочего класса, трудящихся. Функции прежнего капиталиста-эксплуататора фактически перенимаются (под декларативно-демагоги-ческой словесной оболочкой, конечно) теми структурами, которые реально распоряжаются средствами производства. Средствами производства с "налипающим" на них прибавочным продуктом, напомним и подчеркнём! В этом корень зла. Капиталиста в его "классическом" облике номинально убрали, а экономическая-то схема функционирования средств производства осталась та же самая. Она и провоцирует перерождение управляющих фондами структур в безлично-"коллективных", на словах отрицаемых, но оттого не менее реальных "социалистических псевдокапиталистов". 3а словесным "социалистическим" фасадом возникает мрачная мощь "теневой экономики", частнособственнической по своему объективному содержанию.

Такая система, конечно же, не может удовлетворить социалистические чаяния трудового народа, ибо "социалистического"-то в ней – один цинично-пропагандистский декор. В ней не только сохраняются, но подчас и усугубляются те социальные язвы, ради уничтожения которых первоначально совершается пролетарская революция: отчуждение рядового труженика от материальных и организационных предпосылок производства, его житейская и политико-правовая незащищённость, инфляция и безработица, иногда в закамуфлированном, а иногда и в беззастенчиво оголённом виде, и т.д. Воспроизводя отрицательные стороны капитализма, она – увы – не воспроизводит имеющихся у "нормального" частнособственнического строя достоинств. Она неэффективна, поскольку в ней парализована, отключена "здоровая" рыночная конкуренция капиталовложений, необходимая для того, чтобы закон "фондового" прибылеобразования мог в полной мере сыграть свою регулирующую и стимулирующую роль. Она грубо "затратна", ибо при отсутствии конкуренции капиталов "фондовое" прибылеобразование превращается в ту хорошо нам знакомую экономическую дикость, когда прибыль и цена, а с ними все прочие показатели, формируются прямо пропорционально простой денежной стоимости, а значит и механическому объёму, сделанных в процессе производства ресурсных затрат.

Словом, с этим "социалистическим псевдокапитализмом" всё ясно: с ним надо кончать, коль скоро уж на каком-то этапе развития в западню эту всё-таки угодили. Но как кончать? Сегодня все мы – народ, партия, научная общественность – решаем именно эту проблему, причём крайне важно не напутать тут снова, в первую очередь на определяющем, концептуально-стратегическом "этаже".

Итак, разрушительная и тормозящая противоречивость ситуации такова, что средства производства номинально обобществлены (социалистическое начало), но глубинная, "нутряная" схема их экономического функционирования, по существу, капиталистическая, частнособственническая: они "осаждают" на себе общественный доход, служат экономическим инструментом аккумуляции прибыли. Каждое из этих двух начал, естественно, тянет в свою сторону, суммарного движения вперёд не наблюдается, оно блокировано. Продолжаться дальше этот деструктивный симбиоз не может. Ситуация должна быть реорганизована на какой-то одной, целостной основе. Мы не будем в данном пункте напускать лишнего тумана касательно своей собственной позиции и подтвердим сразу же, что считаем единственно отвечающей интересам народа социалистическую реконструкцию, приведение создавшегося положения вещей целиком и полностью к социалистическому "общему знаменателю".

Между тем, в обществе сейчас широко распространились настроения (да и практические шаги предпринимаются) в пользу того, чтобы,– наоборот,– дать полную волю как раз противоположной тенденции сплошного попятного "обуржуазивания". Предлагается "реабилитировать" частную собственность, восстановить рынки основных производственных факторов, в том числе и рабочей силы, узаконить безработицу, свернуть или вов­се ликвидировать то, что за десятилетия стагнации осталось ещё от наших социальных завоеваний, и т.д. Это преподносится как возврат к некоей "ленинской концепции социализма", которую никто из её свежеиспечённых адептов не может толком сформулировать, ибо весьма за­труднительно доказать, будто В.И.Ленин подготовил и возглавил боль­шевистскую революцию только лишь с той целью, чтобы частная собст­венность воссияла в новой своей славе и красе. По нашему убеждению, мы здесь имеем дело не с какими-то "ленинскими концепциями", а с по­литической ностальгией людей, которые не понимают объективной логики развития социалистического общественного устройства и внутренне не приемлют этот строй. Следование их рекомендациям не развяжет сегод­няшних наших проблем, но лишь отбросит страну ещё дальше назад, офи­циально, так сказать, низведёт её до роли ресурсного придатка ино­земных "метрополий".

Посмотрим теперь, как выглядит не реставраторский (скажем уж напрямую), а социалистический вариант выхода из тупика.

Если вся беда и вся раздвоенность создавшейся расстановки сил заключается в том, что при номинальном обобществлении "наверху", фонды "внизу" функционируют по-капиталистически, то вот и нужно сде­лать так, чтобы они по-капиталистически не функционировали. Иначе говоря, нужно функцию аккумулирования прибыли передать от них како­му-то другому производственному фактору, которому более пристало не­сти доходообразующую нагрузку в условиях социализма. Чуть ниже мы уточним, какой это должен быть фактор, а пока ответим на упрёк, ко­торый у читателя наверняка уже вертится на языке: при чём тут, при всех этих рассуждениях, реформа 1965 года, с которой начинался раз­говор?

А вот при чём. Давайте припомним, вокруг чего,– главным обра­зом,– вокруг какого "вопроса вопросов" сшибались стенка на стенку и ломались копья при подготовке и проведении реформы. Вопрос этот зву­чал так:   дают ли фонды прибыль? (См., напр., И.Я.Бирман. Методология оптимального планирования. "Мысль", М., 1971, стр.17.) Отсюда со всей непреложностью вытекает,– во-первых,– что до реформы фонды в нашей экономике прибыли не давали, т.е. не являлись (или являлись лишь в какой-то ограниченной степени) доходообразующим фактором. После же (и в результате) реформы фонды как раз и начали своё порочное для наших условий стоимостное "плодоношение".

Стало быть, во-вторых: не далёким предвоенным десятилетием, но гораздо более поздним временем,– 1965-м – 1967-м годами,– датируется возникновение и разрастание в нашем экономическом базисе пресловуто­го "механизма торможения", этой корёжащей рассогласованности, когда при номинально социалистической собственности на средства производ­ства они   реально  "плодоносят" на капиталистический лад, в итоге же экономика в целом функционирует, что называется, чёрт знает как, ни по-социалистически и ни по-капиталистически, поскольку обще­ственная собственность "мешает" буржуазному принципу доходообразова­ния, а этот последний препятствует развернуться преимуществам общест­венной собственности.

Но от какого же фактора прибылеобразующая функция "приплыла" об­ратно к фондам, раз в дореформенные времена она им не принадлежала? Совершенно верно,– как вы, без сомнения, уже догадались, уважаемый читатель,– от живого труда. За десятилетия напряжённых поисков у нас где-то к середине 50-х годов оказалось почти целиком построено ("подведено под крышу") экономическое здание, в котором,– как это и следует из гениальных и нимало не "устаревших" предвидений Маркса,– живой труд становился не только фактическим, каким он и был всегда, но и структурно ("институционально") узаконенным и признанным "главным производителем" общественного богатства.

Ведь, по Марксу, при любом способе производства единственным источником прибывающего богатства ("новой стоимости") является непосредственный, "живой" трудящийся, затрачивающий свою мускульную, нервную, интеллектуальную энергию. Однако, в эксплуататорских формациях, при частной собственности на материальные условия производства, прибавочная стоимость хотя и нарабатывается всегда и всюду исключительно живым трудом, но "оседает", "кристаллизуется" лишь на том факторе, который выступает основным объектом частного присвоения (на земле, затем на "фондах",– как мы разобрали это выше).

     Задачей социализма в этом общеэкономическом плане как раз и является создать такую систему базисных отношений, в которой живой труд был бы не только "подспудным" производителем дохода, а и видимым доходообразующим фактором народнохозяйственного процесса. У нас сейчас много говорят об "административном" (как бы поверхностном) и "экономическом" ("настоящем", глубинном) обобществлении средств производства. Так вот,– со всей ясностью,–   подлинным  социалистическим обобществлением экономики именно и следует считать такое положение дел, когда живой труд открыто и полновластно принимает на себя доходообразующую роль, экономическую функцию "аккумулятора" вновь прибывающей стоимости.

Ведь общественный доход, в любых его формах и разновидностях, всегда поступает собственникам доходообразующего фактора, на чём до сих пор зиждилось и политическое господство всякой "элиты", всякого собственнического класса. Значит, только если доходообразующим фактором становится сама рабочая сила,– только в этом случае появляется прочная   экономическая,  базисная гарантия, что всё производимое в обществе богатство, а вместе с ним и реальная политическая власть, попадут в руки естественному и полноправному обладателю, "собственнику" этого фактора – человеку труда.

Ну, а как конкретно, "технически" это сделать, чтобы вновь создаваемая стоимость (общественная "прибыль") "оседала" на живом труде? Ведь труд сам по себе товаром,– как известно,– не является, стоимости и цены не имеет. Заработная плата – это цена не труда как такового, а набора жизненных благ, общественно необходимого для того, чтобы рабочая сила могла воспроизводиться и совершенствоваться. Вот, кажется, мы с вами и обнаружили в мире товаров, "на рынке" нужного нам стоимостного "заместителя" живого труда: это средства воспроизводства рабочей силы, или предметы народного потребления.

Выходит, чтобы прибылеобразующая нагрузка реально передвинулась к живому труду, для этого надо   освободить  от неё, от этой нагрузки, все прочие цены в государстве, кроме цен на потребительские блага, и именно через эти последние взимать основную часть всего общественного "прибытка". Никакие цены, помимо цен на потребительские товары и услуги, активно "аккумулировать" в себе прибыль в социалистической экономике не должны.

Вы мне возразите: а разве при этом не получится так, что техника, сырьё и т.п. станут дешёвыми, товары же народного потребления – ненормально дорогими? Отвечаю: нет, не получится. Ведь товары широкого потребления – естественный конечный продукт всего общественного "конвейера", на их себестоимости отлагается величина предыдущих затрат буквально по всему народнохозяйственному комплексу. И снижение цен по всей предыдущей цепочке (на сырьё, энергоносители, материалы, полуфабрикаты, технику, оборудование, строительные работы и т.д.) приведёт,– соответственно,– к опережающему снижению себестоимости потребительских благ, создавая тем самым базу для регулярного снижения – а не повышения – их цены.

Между прочим, закон постоянного (экономически обоснованного, конечно) понижения уровня определяющих потребительских цен – это совершенно очевидный социалистический аналог закону "прибыли на капитал": аналог, отыскание которого так неимоверно, мучительно тяжело даётся нам на протяжении всей истории Советской власти. И в самом деле, во всех формациях, по мере их экономического прогресса, общественная "цена" доходообразующего фактора неуклонно   падает.  При капитализме наглядным выражением этой закономерности обнаруживает себя общеизвестная тенденция нормы прибыли к понижению (нечто подобное имеет место и в отношении феодальной ренты). Причём, эта "понижательная тенденция" главного доходообразующего фактора может даже рассматриваться как весьма убедительный критерий общеэкономической эффективности, свидетельство интенсификации хозяйственного развития.

Но ведь не иначе должно быть и у нас! И коль скоро у нас прибылеобразующим фактором являются средства воспроизводства рабочей силы, то вот и выходит, что наш, социалистический критерий народнохозяйственной эффективности – это, по идее, "лаг" ежегодного снижения ведущих потребительских цен, если снижение достигается экономически обоснованно, т.е. только за счёт "ужимания" себестоимости, сокращения затрат.

Поэтому следовало бы оставить разговоры о том, что-де обобществлённая экономика социализма как таковая фатально, мол, неэффективна, неустранимо затратна, направлена против интересов потребителя и т.д. Всё это относится только к тому экономическому монстру, который возник в нашей стране в результате замены, в 1965–1967гг., "трудового" принципа доходообразования на "фондовый". Когда же общественная собственность функционирует "в паре" со своим, адекватным ей, а не с чужеродным принципом прибылеобразования,– т.е., когда новая стоимость "налипает" преимущественно на живой, а не на овеществлённый труд,– то такая экономическая система предназначена и приспособлена служить рядовому, массовому труженику так, как воистину ни одна прежняя не служила. Это осуществляется через регулярное ощутимое понижение уровня основных розничных цен, сопровождаемое методичным расширением ассортимента и улучшением качества потребительских товаров: по-другому и быть не может, раз цены снижаются благодаря уменьшению затрат, техническому прогрессу, росту производительности. По мере удешевления товарных благ, предельной рационализации их производства, простейшие и наиболее фундаментальные среди них переходят в разряд   бесплатных,  т.е. используемых вне каких-либо стоимостных рамок, лишь по разумной потребности. Это, кстати, и предусматривалось Программой партии, принятой на XXII съезде КПСС в 1961г., и мы бы безусловно этого достигли, если бы руководство Хрущёва, а затем (и главным образом) Брежнева – Косыгина одновременно не "намудрило" (точней сказать – накуролесило) с общеэкономическим принципом аккумуляции прибыли.

Если в государстве первостепенным рычагом поддержания и повышения благосостояния масс выступает уровень розничных цен, цен потребительского рынка,– имея в виду, что он должен сниматься при каждой к тому возможности или, как минимум, стабилизироваться,– то такая экономическая политика оказывает энергичное давление и на уровень цен оптовых ("производительских"). Естественно, также в сторону его регулярного и неукоснительного понижения. И если закон постоянного снижения потребительского (розничного) ценового уровня – это, как мы ранее подчеркнули, социалистический аналог закону средней нормы прибыли, то закон постоянного снижения производительского (оптового) уровня цен – это, опять-таки, вполне прозрачная социалистическая параллель закону рыночной конкуренции капиталовложений.

И действительно, коль скоро перед руководителем предприятия, как первоисходная предпосылка его хозяйствования, обрисована та перспектива, что оптовые цены на его продукцию, а значит, себестоимость этой продукции, должны в будущем единственно лишь снижаться, снижаться и ещё раз снижаться,– такая "панорама грядущего" заставит бегать за научно-техническими новинками ничуть не менее резво, нежели в условиях рыночно-конкурентной борьбы. Да так, собственно, у нас когда-то и было. Не потому ли в ходе Великой Отечественной войны, имея по ряду позиций вдвое – втрое меньшую ресурсную базу, чем гитлеровская Германия и её сателлиты, мы смогли наладить выпуск боевой техники в большем количестве и лучшего качества, причём некоторые её образцы по своему инженерному совершенству остались недосягаемыми не только для противника, безуспешно пытавшегося их скопировать, но и для наших высокоразвитых союзников. Нелишне также напомнить, что себестоимость основных видов вооружений снизилась у нас за годы войны практически в два раза, и мы были единственной из воевавших стран, где оптовые цены на боевую технику не росли. А нынче – картина обратная: располагая сплошь и рядом   большей  по объёму ресурсно-сырьевой, да даже и технической базой в сравнении с развитыми западными государствами, мы получаем непропорционально меньшую и худшую по качеству конечную отдачу.

Вот здесь мне, по всей видимости, возмущённо вскричат: да вы нам сталинскую систему рекламируете! Ведь это при ней цены на всю непотребительскую продукцию содержали лишь "минимальную" прибыль в несколько процентов от себестоимости, а основные поступления в бюджет шли через "налог с оборота" в цене товаров массового потребления. И этот механизм вы,– теперь понятно,– называете так, что, мол, "общественный доход прилипал к живому труду".

Да, именно так я это называю; хорошо, что вы и на сей раз обо всём опять же сами догадались. А в заключение давайте немного разберёмся со "сталинской системой".

Организация общественного хозяйства, при которой новая стоимость экономически "аккумулируется" живым трудом, или средствами воспроизводства рабочей силы,– это есть   организация социалистическая,  вне зависимости от того, с какими именами она исторически оказалась связана. И если нам суждено остаться социалистическим государством и развиваться дальше по пути к обществу изобилия, равенства и моральной чистоты, которое классики обозначали словом "коммунизм",– в таком случае возврат к "трудовой" схеме аккумуляции стоимостного богатства для нас совершенно неизбежен.

Кроме того, думается, что не следует превращать имена исторических деятелей ни в жупелы, ни в индульгенции. Система, о которой идёт речь, создавалась не персонально Сталиным, это плод коллективного творчества целой плеяды крупнейших советских экономистов, плановиков, партийных и хозяйственных руководителей, учёных и производственников, и позволить похоронить всё это, слепо доверившись хлёсткому конъюнктурному ярлыку, было бы по крайней мере неразумно.

Также совершенно не соответствует действительности, будто именно эта система породила главные болячки, от которых страдает наша экономика сегодня. Обвинения этого толка опровергаются элементарнейшими фактическими данными.

Взять хотя бы проблему дотаций, два пресловутых дотационных "волдыря": один, примерно семидесятимиллиардный,– по розничным ценам на продовольственные товары, другой, поменьше,– по продаже техники сельскохозяйственным предприятиям. Но ведь их, простите, "волдырей"-то этих, при "сталинской" системе не было! По мясо-молочной продукции ещё за середину 50-х годов реализовался налог с оборота, убыточной эта продукция сделалась в самый разгар "хрущёвской" эры. Второй "волдырь" возник тогда же и также по вполне конкретной причине: из-за того, что колхозы не смогли сразу расплатиться за технику, проданную им после ликвидации МТС, а потом, когда "реформаторы" 60-х годов окончательно сломали политику низких оптовых цен на средства производства, техника стала перманентно и неудержимо дорожать, и временная задолженность развилась в стойкий дотационный "эхинококк".

Переориентация экономики с потребителя на производителя. Это равным образом и всецело детище "реформы".

Вдумайтесь сами: когда государство весомейшую часть своего дохода получает на потребительском рынке ("трудовой" принцип цено- и доходообразования), то в чём оно заинтересовано? Правильно. В том,– вот именно,– чтобы потребительский рынок был как можно шире, разносторонней и "разворотистей", чтобы деньги не залёживались в карманах покупателя и на его сберкнижке, чтобы предприятия не изготовляли такую продукцию, которая мёртвым грузом обременяет прилавки, в то время как потребитель бежит мимо, унося с собою в кошельке вожделенный для госбюджета "централизованный чистый доход". Без лишнего шума и демагогии наиболее зрелая модель "социалистического рынка", как она обрисовалась в период 1947–1954гг., мощно и оперативно поворачивалась лицом к рядовому потребляющему гражданину.

"Реформа" же устроила так, что преобладающая часть доходных поступлений пошла не с потребительского рынка, а "от производителя", в виде различных отчислений от прибылей предприятий ("фондовый" принцип ценообразования). В результате и получилось, что государство от нас, от рядовых потребителей, целиком "отвернулось" к производителю-бракоделу. Государство стало заинтересовано в том, чтобы предприятия производили не столько нужную нам с вами продукцию, сколько… как можно больший объём в рублях, дабы отчисления были поувесистей. А какова окажется дальнейшая судьба этой продукции, из цены которой всё, "что положено", уже перечислили в бюджет, возьмёт ли её кто-нибудь вообще, или она опочиет в бозе на кладбище неликвидов,– это государству   экономически  сделалось, извините, наплевать. Расплодились дорогостоящие, тяжёлые, материалоёмкие машины-мастодонты. А как же: массивная, громоздкая, дорогая – вот и славно, даёт большой бумажно-денежный "объём реализации". Потом с ней будет мучиться предприятие-потребитель, но это уже никого не волнует.

Далее, бюджетный дефицит. И этим приобретением мы обязаны никакой не "сталинской системе",– при которой его, опять-таки, не было,– но только и исключительно хрущёвско-брежневской "хозяйственной реформе". Недавно об этом с запоздалой откровенностью сказал бывший председатель Госплана СССР Н.К.Байбаков в своём содержательном интервью "40 лет в правительстве" ("Вечерняя Москва" от 4 апреля 1989г., стр.4): "… доходная часть государственного бюджета сократилась, средства ушли на фонды предприятий, а расходы остались за государством. Уже при подготовке плана на 1967 и 1968 годы … госбюджет свести без дефицита за счёт текущих поступлений не удавалось".

Ведомственность. Но ведь и ей экономическую базу, необходимую для её агрессивного разрастания, опять же "реформа" предоставила. Когда основной канал формирования общественного дохода пролёг через предприятия, а не через рынок потребительских товаров, крупные, финансово благополучные производственные ячейки и отраслевые министерства оказались слабо контролируемыми распорядителями весьма значительных сумм, которые автоматически, если можно так выразиться, "тяготели" к использованию в частногрупповых, а не в государственных интересах. Вот вам и экономический "фундамент" для дурного "суверенитета" ведомственных целей и их противопоставления государственным. Как-то меня спросили: "при Сталине" министерства (наркоматы) имели больше или меньше власти, чем сейчас? Вопрос неожиданно заставил меня задуматься. А ответ таков: имели существенно больше власти во всём, что касалось проведения в жизнь интереса общегосударственного, общенародного, и существенно меньше – в преследовании своих специфически "министерских", узкогрупповых амбиций.

Совершенно анекдотичной,– если разобраться,– является похвальба "реформистов" тем, что они будто бы предложили кардинальный поворот от "административных" методов управления хозяйством к "экономическим", "рыночным", возвысили роль товарно-денежных отношений. Ничто не может быть дальше от истины! Доход у нас консолидировался там, где ему и надлежит,–  на рынке,  на реальном и полноценном при социализме рынке потребительских благ. А "реформа" перенесла консолидацию дохода в производственную сферу, где у нас никакого реального "рынка" нет и не было все эти двадцать с лишним лет. Иначе говоря, способ формирования дохода из рыночного, вот именно, из стоимостного стал типично внерыночным, в буквальнейшем смысле этого слова,– внеэкономическим, если хотите. Так что же, "возросла" тут роль товарно-денежных отношений,– или, всё-таки, что-то совсем другое с ней произошло?

"Уравниловка и выводиловка", приписки. Всё это началось,– как об этом много и удачно писал авторитетный наш экономист Д.В.Валовой,– после того, как "реформа" намертво прицепила фонд оплаты труда к "бумажно-денежному валу" производственных единиц. Чтобы нормально заплатить персоналу (да и себя не обидеть), администрации предприятии сплошь и рядом стало порочно "необходимо" теми или иными путями фальсифицировать, "натягивать" объёмные производственные показатели: посредством искусственного вздувания цен, лихорадочного поиска "выгодных" работ и изделий и отбрасывания "невыгодных", за счёт прямых приписок,– весь печально знакомый нам "букет", вплоть до откровенной уголовщины. Забушевал, под биркой "материального стимулирования", безудержный делёж фактически незаработанных денег. А в этих вещах "справедливость" – известно, какая: дай всем поровну, чтобы никто, как говорится, не пиликал. Вот и уравняли лодыря и горлохвата с трудягой.

Поток незаработанных личных "доходов" и не увязанных с твёрдо прослеженным товарным обеспечением производственных лжеприбылей, "ложных социальных стоимостей", как характеризовал их Маркс, хлынул и "надавил" на рынок и, естественно, разбалансировал его. А ведь товарно-денежного дисбаланса ещё где-то в начале 50-х годов тоже,– уважаемый читатель,– не существовало. Так или иначе, потребительский рынок был уравновешен, "текущие" дефициты по отдельным группам товаров последовательно устранялись, в том числе и при помощи достаточно активного импорта, и не складывались в картину некоего хронического национального бедствия. Хрущёв "принял" страну без карточек, без "талонов", без изнурительных многохвостых очередей к прилавкам продовольственных магазинов. Карточную систему в СССР отменили спустя неполных три года после окончания ужасающей по своему разрушительному накалу войны. На рубеже 40-х – 50-х годов визитёров из Западной Европы и США поражал контраст между тем, что они ожидали увидеть, и представавшим их взору безусловным и уверенным потребительским оживлением.

Список экономических уродств по схеме "не было – появилось" мы могли бы продолжить, пополнив его "появившимся" в первой половине 60-х годов и более,– увы,– уже не исчезавшим ввозом зерна, бездумным подрывом независимости от технологического импорта, потребность в коем к исходу тридцатых годов составляла, по машиностроительной продукции, доли процента, а ныне подскочила до уровня типичной слаборазвитой страны; и т.д.

Сегодня у нас словосочетание "радикальная экономическая реформа" превратилось в очередное заклинание, в стиле приснопамятных "эффективности и качества, качества и эффективности",– заклинание, призванное обозначить новую, будто бы наконец отысканную народнохозяйственную панацею. Между тем, реальное научное и практически-рекомендательное содержание, стоящее как за тем, так и за другим лозунгом,– одинаково по своей скудости и пустоте. Допущенные в прошлом политико-стратегические промахи надо не "радикализировать", а выправлять и устранять. Именно то, что мы упрямо их "радикализируем",– т.е. усугубляем,– и является причиной угрожающего нарастания негативных процессов в народнохозяйственном организме, стремительно развивающейся политической дестабилизации. Произведённая в 1965–1967гг. подмена "трудовых" структур отцеживания дохода от общественного хозяйства структурами "фондовыми" не отвечала интересам народа и объективно выказала себя глубоко ошибочной. Нужно найти мудрость и мужество признать это и незамедлительно приступить не к "радикализации", а к блокированию и удалению двадцатилетней злокачественной "базисной опухоли", приведшей по существу в недееспособное состояние экономику, которая ещё не так давно удивляла мир своей жизнестойкостью и динамизмом.

В данной связи хотелось бы коротко заметить ещё следующее. Подавляющее большинство тех, кто нынче занял посты в высшем эшелоне партийно-государственного руководства, свою карьеру сделали как раз в двадцатилетие, прошедшее под знаком "реформы": её принятия, её куцего "взлёта", обязанного, собственно, не ей, а параллельно совершившемуся возвращению от совнархозов к отраслевой системе управления, затем наступило скорое отрезвление девятой пятилетки, затем добрых пятнадцать лет изнемогающая экономика посылала сигналы, один тревожней другого, которые старались не расшифровывать до конца, а то и вовсе не слышать. Не потому ли за истоками и корнями разрастающегося кризиса увёртливо адресуются куда подальше от вышеобрисованной четверти века? Я не намереваюсь возобновлять тут дискуссию о "сталинизме", однако давайте всё же винить Сталина в чём-то, что действительно имело место в период его пребывания у власти. Но,– скажем,– не в катастрофическом бюджетном дефиците, который при нём места не имел и который всецело, "от и до", создан усилиями совсем другой генерации наших руководителей.

Мы не сможем распутать наши сегодняшние проблемные узлы, если упорно будем пытаться осуществить это через огульное "навешивание собак" на давно умерших деятелей, к возникновению именно   данных  болячек подчас практически ни сном ни духом непричастных. Не пора ли честно и самокритично согласиться,– не Сталин и даже не Брежнев повинны в том, что к двадцати годам прогрессировавшей стагнации добавлены ещё четыре бесплодных года бестолкового "реформаторского" шараханья из стороны в сторону, без всякой разумной путеводной нити, что кризис углубляется, а не рассасывается, что пресловутая "сильная социальная политика" обернулась падением уровня благосостояния людей, исчезновением необходимых народу товаров, лавинообразным умножением житейских неурядиц, что гражданская напряжённость и анархия достигли такой степени, когда в стране стали возможны кровавые погромы, вооружённые "штурмы" официальных учреждений, толпы беженцев из одного региона в другой и прочие подобные же вещи? Не пора ли,– повторим,– согласиться, что вина за всё это лежит не на ком-то, но целиком и полностью на Горбачёве, его сподвижниках и советниках?

Вот и опять мы послушно верим, когда нас принялись настойчиво убеждать, якобы улучшение нашего с вами положения может забрезжить не иначе, как в конце некоего неопределённого "длительного этапа", "целой полосы исторического развития". Но вдумайтесь, уважаемый соотечественник, рядовой потребитель и избиратель; почему, в таком случае, всей спешно поднимающей паруса армаде "социалистических" нуворишей, которые уже сегодня гребут буквально миллионы, для их обогащения и "улучшения", так сказать, их положения вовсе не понадобилось никаких ни этапов, ни полос?

И в том ли тут загвоздка, что-де мы чересчур "капризны", недостаточно терпеливы, что нам нужно ещё потерпеть и подождать, а пока подготовиться к новым лишениям, ибо "радикальной экономической реформе" времени на нас, видите ли, нехватило? Хватило же ей времени обогатить, кого не следует! Так зачем же позволять дурачить себя, почему не сделать из всего происходящего сам собою напрашивающийся, единственно логичный вывод: "длительные этапы" здесь ни при чём, просто сия "радикальная реформа" не на наши интересы, не на их удовлетворение рассчитана. Почему не поставить ребром вопрос о необходимости проведения экономической политики, при которой нам с вами через год – два станет если не совсем хорошо, то значительно получше, а вот махинаторы, рвачи, спекулянты и пр.,– эти пусть обождут, пусть они, а не мы, вкушают прелести "длительного этапа". И такая экономико-политическая линия,– как выше было показано,– возможна. От нашей с вами сознательности и способности критического суждения зависит, как скоро и насколько всеобъемлюще воплотится она в жизнь.