Кандидат

философских наук

Т.ХАБАРОВА

Против

фетишизации

частнонаучного  знания

Серьёзнейшим тормозом в развитии наших общественных (да и естественных, кстати) наук является на сей день укоренившееся позитивиствующее противопоставление общественного и естественного познания как, якобы "носящего" и "не носящего" выраженный конкретно-исторический, "формационный",   классовый  характер. Между тем,– как это, в общем-то, прямо вытекает из учения марксизма-ленинизма и было широко признано у нас в своё время,– "господствующие мысли" какой-либо эпохи, и в области наук о социуме, а в области наук о природе, суть более или менее сложноопосредованный, более или менее прослеживаемый, но безусловный экстракт господствующих материальных отношений, уходящих корнями именно в толщу материально-практических, материально-производственных межчеловеческих взаимосвязей и полностью детерминированный тем способом мироприсвоения, который типичен для класса, "заведующего" соответствующим общественно-историческим порядком.

Сегодня имеются все основания констатировать, что по существу, по своей роли в современной идеологической борьбе и по своим негативным последствиям для дела социалистического и коммунистического строительства, фетишизация естествознания выступила прямым преемником фетишизма стоимостных, товарно-денежных зависимостей в экономике ("рыночного социализма"). Содействуя,– причём, энергичнейшим образом,– распространению буржуазно-объективистских мифов о "надчеловечности" естественнонаучного познания, о том, что оно коренится, будто бы, не в закономерностях общественной практики, а в специфических "трансцендентных" способностях человеческого интеллекта, "естественнонаучный фетишизм" силится затушевать тот непререкаемый исторический факт, что естественные науки, как мы ими реально располагаем, "достались по наследству" нам от предшествующей,   буржуазной  общественно-экономической формации, подобно другому такому же отслоению – товарно-денежным отношениям. Подобно тому как ход нашего общественного развития не вызвал ещё к жизни механизма, которым можно было бы заменить стоимостные, товарно-денежные регуляторы в народном хозяйстве,– точно так же не совершилось ещё у нас и переворота в естественно-технических воззрениях, который по своим масштабам и значению для судеб   нашего  общественного уклада был бы сопоставим со значением ньютонианства и последовавшей промышленной революции для исторических судеб буржуазии.

И точно так же, как фетишизация законов рынка, провозглашение их незыблемыми "вечными принципами" исчерпывающе показало себя на практике инструментом буржуазного перерожденчества и реставраторства в лоне социалистического строя,– так совершенно к тем же пагубным целям направлена и канонизация естественных наук, старания снять с повестки дня вопрос о конкретно-историческом,   относительном  (а никаком не "абсолютном и вневременном") характере добываемых ими истин.

С помощью "незаметных" на первый взгляд передёржек, манипулируя выхваченными из контекста высказываниями классиков марксизма, приверженцы этого "течения" стремятся возвести в абсолют, объявить чем-то "не зависящим от человека и человечества" не само по себе объективное положение вещей в природе, которое исследуется естествоиспытателем, а отражение этого объективного положения вещей в нашем познании, непосредственно содержание той или иной среди эмпирических наук. (Фактически становясь на точку зрения не В.И.Ленина,– к примеру,– но как раз уничтожающе раскритикованного В.И.Лениным в "Материализме и эмпириокритицизме" махиста Базарова!)

Получается, что коль скоро общественные науки толкуют нам о чём-то решительно   не могущем  рассматриваться в абстракции "от человека и человечества", то они являют собой чуть ли не некий "второй сорт" познавательного процесса и должны быть "упорядочены" в свете познания-де "подлинно научного", "на твёрдой научной базе", каковою выступают закономерности, устанавливаемые физикой, химией, биологией и т.п. Это приводит к резкому, нарочитому принижению собственного познавательного статуса дисциплин идейно-теоретического цикла, вплоть до самой марксистско-ленинской идеологии в её целостности, взятой как определённое концептуальное построение, к фетишистски-демагогическим требованиям разрабатывать, развивать идейно-теоретические (мировоззренческие) и обществоведческие концепции, слепо равняясь лишь на "новейшие данные современного естествознания". Между тем, "современное естествознание" далеко не столь современно, как кажется наиболее категоричным его апологетам; и самое несовременное, самое обветшалое в нём – это именно его общемировоззренческий фундамент, в главных своих очертаниях заложенный, слава богу, ещё в эпоху, когда буржуазия – в те дни молодой и революционный класс – проделывала восходящую ветвь своего исторического пути.

Не следует выставлять здесь возражение, что-де естествознание материалистично; материализм бывает разной конкретно-исторической "пробы", так что и позитивизм, например,– тоже доктрина на свой лад "материалистическая". Не следует обольщаться также и тем, что в естествоведении издавна и много говорится о движении, развитии, взаимопревращаемости форм материи и т.д.; теория эволюции учит, бесспорно, в своём роде "о развитии", только "развитие" тут – не то, которое имеет в виду диалектика.

Словом, фетишистское изображение "науки вообще" как некоего отвлечённо-"трансцендентного" феномена, однажды и навсегда декретируемого для всех времён и народов[1],– подобное изображение не даёт проследить в реальных, конкретно-наличествующих системах научных знаний их реального исторического происхождения и опосредования, выявить их дальнейшие перспективы, неизбежную историческую ограниченность, а отсюда и действительную, трезво измеренную ценность; что ведёт, в свою очередь, к путаным и бесплодным, подчас ещё и политически сбивающим с толку "рекомендациям" по их практическому и в особенности "методологическому" использованию. Совершенно и всецело разрушительную роль играют здесь непрекращающиеся попытки подвергнуть "упорядочению" на основе принципов объективистского естествознания самоё философию марксизма-ленинизма, материалистическую диалектику и иные жизненно важные составляющие коммунистического учения.

Так, можно встретить открытую проповедь "научной" (читай, эмпирико-естествоиспытательской) точки зрения в качестве некоей "третьей истины", возвышающейся "над схваткой", над борьбой противостоящих друг другу идеологий в современном мире и соответствующих им классовых позиций.[2]

Действительно, объективная конкретно-историческая истина всякой общественной проблемы в каждый данный момент единственна. Но это всегда – взгляд с высоты миропостижения передового класса эпохи, а не с какого-то беспристрастно-надклассового, в природе вещей не существующего "третьего горизонта". Класс-революционер, восходящий класс рассматриваемого исторического периода является полноправным и первоочередным обладателем объективной истины о современной ему хозяйственной и политической системе (а значит, и обо всех предшествующих, служащих ступеньками к ней), потому что он есть живой, непосредственный материальный носитель и субъект этой системности, он экономически господствует,– как определял дело В.И.Ленин,– над её центром и нервом.[3] Сквозь призму его исторического творчества, его материальной практики и революционной энергии человечество как таковое в данный отрезок времени "соприкасается" с миром и, следовательно,   видит  мир. Никаких более "высоких" истин, нежели те, что открываются через объективные сами по себе законы исторического творчества, исторического деяния класса-гегемона, у человечества нет и не может быть. Чтобы "увидеть" мироздание "таким, каково оно есть", надо на него   взглянуть,  надо "вступить с ним в контакт", "смотрит" же на мир и реально с ним "контактирует" всегда и прежде всего субъект общественно-практического действования, авангардный класс, а не обособленный "трансцендирующий" наблюдатель, висящий между небом и землёй.

Складывающийся у него "образ вселенной" революционный класс систематизирует в своих идеолого-философских, общемировоззренческих представлениях; поскольку всякую новую историческую силу первоначально более всего интересует её собственное местоположение в "общем мироустройстве", то идеолого-мировоззренческие концепции при их появлении обычно и приобретают ярко выраженный облик социально-политических, экономических и т.д. доктрин (а в ранние времена – даже и религиозных, подобно тому как буржуазная формация начинала с грандиозного противоборства между протестантизмом и католицизмом). В дальнейшем концептуальный каркас, представляемый идеологией передовых классовых сил, обрастает "плотью" конкретизированных естествоведческих теорий; по мере накопления естественнонаучных познаний совершается соответствующая данному способу производства техническая революция,– которая покамест никогда ещё и нигде   не  предшествовала революции социальной.[4]

Таким образом, познание природы – при всей "независимости" его предмета от земных человеческих интересов и страстей – всё же изнутри, как функция развивающейся общественно-исторической практики целиком обусловлено именно высотой этого материально-практического развития и отличается в рассматриваемом отношении от общественных наук, философии и самой идеологии лишь тем, что в этих последних выявить социопрактические опосредования,– которые здесь сплошь и рядом даны "открытым текстом",– гораздо проще, нежели в физике или химии. Тем не менее, замаскированность, "упрятанность" социально-практических корней в естествоведении не означает никакой его "надчеловечности" или "высшей" – в сравнении с открыто-"идеологическими" конструкциями – объективности. Она – эта замаскированность не может и не должна служить лазейкой к замазыванию формационной, конкретно-исторической сущности естествоиспытательства и к противополаганию естествоведческого познания обществоведческому как чего-то "единого для всех" – чему-то непостоянному, преходящему и в определённой мере "субъективному", требующему для себя неких сторонних, более "высококачественных" обоснований. Идеология пролетариата   научна  не потому, что основана на рецептах бэконианского естествознания, а потому, что адекватно и практически эффективно выражает "угол зрения", революционный идеал и материальный интерес класса, господствующего над центром и нервом эпохи, в которую мы живём. Попытки перепихнуть фундаментальнейшие сферы жизнедеятельности социалистического государства на какие-то "надчеловеческие" основы, "равноценные"-де для эксплуататорского и антиэксплуататорского общественного строя,– в высшей степени пагубная тенденция, по своей разрушительной силе давно уже, если внимательно присмотреться, оставившая позади себя "рыночный социализм". Преодоление этой особо изворотливой и к тому же мощно активизировавшейся разновидности фетишизма – одна из наиболее актуальных и безотлагательных задач на нашем идеолого-философском фронте, в решение которой чем дальше, тем всё явственней упираются и прочие скопившиеся здесь трудности и проблемы.

Москва, июнь 1984г.