Карл МАРКС: 200 лет со Дня рождения

Секретарь-координатор
Большевистской платформы в КПСС,
канд. филос. наук

К 200-летию со Дня рождения
великого пролетарского мыслителя и революционера

Что ж, гений такого масштаба, как Маркс, актуален всегда, и вряд ли можно представить себе ситуацию, в которой он оказался бы не актуален. Более двух тысяч лет назад жил и творил на нашей планете Аристотель, но и поныне его труды для любого реально работающего (а не конъюнктурно пустословящего) философа входят в число "настольных книг".

Информационно-психологическая война ударила не только по нам; едва ли не тяжелейший её удар,– сколь это ни парадоксально,– пришёлся по инициатору агрессии – "цивилизованному" Западу. Который устами мракобеса Рейгана вынес интеллектуальный "смертный приговор" отнюдь не марксизму,– подлежавшему, якобы, выбрасыванию на свалку истории,– а самой же буржуазной цивилизации в целом, как явлению не только материально-производственной, но и высшей целеполагающей, целеуказующей эволюции человечества.

Никоим образом не устарела и не утратила актуальности Марксова апологетика революции как насильственного свержения строя, основанного на ЭКСПЛУАТАЦИИ ЧЕЛОВЕКА ЧЕЛОВЕКОМ: т.е., на отношении к человеку не как к "самоцели", к личности, несущей смысл своего существования в самой себе, но как к вещи, которую используют, когда она нужна, и выкидывают, утилизируют, когда она становится "ненужной".

Способы эксплуатации,– к сожалению,– по ходу истории и научно-технического прогресса приобретают пугающую тенденцию ко всё большей изощрённости и бесчеловечной жестокости.

Ведь эксплуатировать человека – это не значит только заставлять его работать доупаду. И разве безработный при капитализме – не объект эксплуатации? Вне всяких сомнений, он эксплуатируется, поскольку подвергается вещному, объектному отношению к нему как к чему-то "бесполезному", потерявшему право на существование.

С этой точки зрения, и массовое обанкрочивание вполне конкурентоспособных, изготовляющих востребованную продукцию предприятий – это всё она же, эксплуатация: устранение целых трудовых коллективов, сделавшихся "ненужными" зарубежному конкуренту, который расчищает наш внутренний рынок для своего, подчас, попросту хлама.

Грозящий нам "электронный концлагерь" – и это, опять-таки, суперсовременная "высокотехнологичная" форма эксплуатации, позволяющая уже заочно, без ведома людей сортировать их на "нужных" и "ненужных" и избавляться от "ненужных" без всяких душегубок и тому подобного "дурного тона".

Но это "совершенствование" приёмов эксплуатации не может,– в свою очередь,– не вызвать, рано или поздно, ответного совершенствования (уже без кавычек) методов революционной антиэксплуататорской борьбы.

И вовсе не исключено, что изобретатели "электронных концлагерей" и прочих "соковыжималок" для человечества ещё, как говорится, доиграются до таких освобожденческих взрывов, перед которыми померкнут, в их глазах, "ужасы" Великой Французской революции и Красного Октября.

Вот уж, поистине, не так-то легко представить себе нечто более актуальное в плане нашего будущего жизнеустройства,– которым мы займёмся по освобождении от нынешней империалистической оккупации нашей Советской Родины.

Вкратце, чем отличается подход Маркса от основоположников трудовой теории стоимости – классиков буржуазной политэкономии XVIII века?

Маркс упорно настаивал, в отличие от того же Риккардо, что живой труд создаёт ВСЮ заново возникающую (прибавочную) стоимость, а труд материализованный, овеществлённый (суммарно говоря, капитал) лишь переносит на вновь возникший продукт часть затрат, пошедших на образование данного капитала. К созданию прибавочной стоимости (прибыли) капитал отношения не имеет.

Ну конечно, тут могут всплеснуть руками: да как же так, если по закону средней нормы прибыли прибыль складывается пропорционально вложенному капиталу?

Да вот так: складывается пропорционально капиталу, а создаётся только живым трудом. Головоломка эта называется – капиталистическая модификация стоимости. Чтобы разрешать головоломки такого уровня, и дарует История человечеству гениев, подобных Марксу.

Хорошо, теперь перенесёмся из капитализма, при котором жил Маркс, к нам, в социалистическое общество.

Мы уничтожили частную собственность, обобществили (конкретно, огосударствили) средства производства, устранили конкуренцию капиталовложений; закон средней нормы прибыли у нас "так и так" действовать безвозвратно перестал.

И вот как нам теперь извлечь из послереволюционного экономического процесса наш "чистый доход" (то, что раньше именовалось "прибылью")?

При НЭПе попытались извлекать доход по старинке, на капиталистический лад, по принципу "прибыли на капитал". Но ведь для этого пришлось допустить "воскрешение" некоторых элементов капитализма,– и воскрешение весьма увесистое.

Вскоре стало ясно, что этот курс не может служить фундаментом для мощного модернизационного рывка, в котором нуждалась страна. Кроме того, он был чреват едва ли не полнометражным "воскрешением" и тех язв эксплуататорства, от которых избавились благодаря революции.

Способа извлечения общественного чистого дохода в обобществлённой экономике. Интуитивно путеводной нитью должно было послужить то, что если раньше прибыль "налипала" на капитал, то нашему общественному доходу некуда больше было "налипать", кроме как на живой труд,– раз уж его признали, по Марксу, единственным доходообразующим фактором.

Но что значит – "налипать" на труд? Конкретно, это куда?

Конкретно – это на средства воспроизводства рабочей силы, или на товары народного потребления.

Ведь НЭП исчерпывающе продемонстрировал, что без товарно-денежных отношений довольно долгое время обойтись не удастся. А полноправными "представителями" труда в сфере товарно-денежных отношений как раз и выступают товары ширпотреба.

Как бы там ни было, к середине 30-х годов в СССР достаточно ясно обрисовались контуры удивительнейшей экономической схемы, в которой почти весь вырабатываемый в общественном производстве чистый доход исправно "оседал" не где иначе, как в ценах на потребительские товары. Т.е.,– да-да, не ужасайтесь! – строго НА ЖИВОМ ТРУДЕ, в том его облике, в каком он только и может фигурировать в кругу стоимостных отношений.

Схематика эта много позже, уже в наши дни получила наименование сталинской экономической модели.[1]

Жаль, что Маркс не увидел этого сталинского творения,– которое, вне всяких сомнений, привело бы его в неописуемый восторг. Наверняка он хлопнул бы Сталина по плечу и пожал бы ему руку, как своему ближайшему коллеге, наравне с Энгельсом.

Излагать здесь в подробностях философию и тем паче технологию сталинского экономического шедевра не представляется возможным; это сделано в других наших, поистине бесчисленных наработках, начиная ещё с 70-х годов.[2] (Разумеется, не только в наших; но вообще-то тех, кто в косыгинско-либермановскую глухомань пытался "с поднятым забралом" отстаивать необходимость возвращения сталинской модели в социалистическую экономику, можно перечесть по пальцам. В наших материалах мы стараемся воздать им должное.)

И всё же давайте попробуем, пусть коротко, лишний раз "пропеть хвалу" сталинской двухмасштабной системе цен.

Когда люди впервые слышат, что чуть ли не весь общественный доход закачивался в розничные цены на потребительские товары, то прежде всего кажется, что это должно было бы привести к немыслимому их – товаров – удорожанию.

Ведь одновременно с переносом доходообразующей нагрузки на потребительские цены, от неё в огромной мере освобождались цены на всю прочую продукцию – т.е. на продукцию производственно-технического назначения. А это станки и машины, весь производственный инструментарий, комплектующие, сырьё и материалы, это,– наконец,– энергоносители.

Да вы только прикиньте, какие реки изобилия потекут по стране, в которой углеводороды и электроэнергия будут подаваться к местам их промышленного использования по цене, чуть выше их себестоимости, без всяких рентных "утяжелений".

Сквозное падение себестоимости продукции по всей общественно-технологической цепочке с лихвой опережало "перегруз" доходообразующей компонентой ("налогом с оборота", как это тогда называлось) цен потребительского рынка. Рядовой покупатель не только не сталкивался ни с каким удорожанием "потребительской корзины", но наоборот – розничные цены ежегодно и весьма ощутимо снижались. И это происходило за счёт своего рода "шквального" снижения себестоимости по всему общехозяйственному организму.

То, что процесс доходообразования ушёл на товарный рынок, это означало, что от него – от "прибылеобразования" – практически почти полностью освободилось предприятие, производственная единица. У предприятия – по сталинской модели – осталась одна забота: снижать себестоимость и повышать качество своей продукции, "гоняться" за научно-техническим прогрессом, поощрять рационализаторство и изобретательство, и т.д. От "заботы" по накачиванию манипулятивной лжеприбыли разными общественно предосудительными способами сталинская модель радикально производственников избавляла.

А раз нет самих лжеприбылей, то нет и их неправедного дележа по карманам, их "нецелевого расходования", существенно "усложняется жизнь" у коррупционеров.

Словом, наряду с ростом благосостояния народных масс,– о чём обычно говорят в связи с двухмасштабной ценовой моделью,– вот ещё один её гигантский плюс: принципиальное оздоровление экономической обстановки во всём общественном производстве.

И.В.Сталин на этом – едва ли не решающем – направлении развития проявил себя настолько верным "соратником" Маркса, что неизбежное в перспективе восстановление сталинских начал в нашем экономическом строительстве точно в такой же мере окажется и возвращением к марксизму, к Марксу, во всей мощи и неоспоримости его провидческого дарования.

Сталинская модель была разрушена,– как известно,– пресловутой "хозяйственной реформой" Косыгина–Либермана (1965–67гг.), с "подачи" Хрущёва, и за те 20 лет, что нам оставалось после "реформы" жить при Советской власти, в партийно-государственных верхах так и не прислушались к здравым голосам в советском обществе, призывавшим покончить с хрущёво-либермановским вредительством и вернуться на сталинский, а это и значит – марксистско-ленинский путь.

"Комдвижение" наше к двадцати годам постлибермановского умственного гниения добавило ещё четверть века гниения уже постгорбачёвского. Сегодняшние горе-"коммунисты", как откровенно правого, так и псевдо-левого пошиба, в своих программных документах продолжают тупо цепляться за либермано-косыгинскую рухлядь, иногда для вида убого "подновляемую". Ради показухи бренчат цитатами из Сталина и заваливают цветами его могилу в его памятные даты,– но никому из этих ходульных "сталинцев" не стыдно, что через тридцать без малого лет после горбачёвской неразберихи единственные во всём движении две организации, прямо и предельно конкретно ставящие задачу возвращения к сталинской экономике,– это Большевистская платформа и Съезд граждан СССР. (Плагиаторов,– а они в последние годы уже повыскакивали,– в счёт не берём.)

Сталинская экономическая модель не являлась и не могла являться результатом кабинетной профессорской деятельности – на это тогда не было времени; она вырабатывалась непосредственно в ходе строительства нового общества, во многом методом "проб и ошибок". Неудивительно, что возник феномен опережения не практики теорией, а наоборот – теории практикой. Модель уже вовсю действовала в народном хозяйстве, но её "академичное", достаточно обстоятельное изложение не поспевало за развитием событий.

Не стал в должной мере таким изложением и учебник политэкономии 1954 года[3], подытоживший собою знаменитую экономическую дискуссию начала пятидесятых годов.

Хорошо, что в дискуссию успел вмешаться сам И.В.Сталин, в своих "Экономических проблемах социализма в СССР" твёрдой рукой прочертивший концептуальную преемственность построенной под его руководством экономической системы всецело и однозначно с Марксом. Можно только поражаться на некоторых нынешних фокусников, мнящих себя носителями какого-то "высшего знания" и с пеной у рта пытающихся доказать, будто Сталин в "Экономических проблемах" "поставил крест" на марксизме.

Марксова концепция двух фаз коммунистической общественно-экономической формации.

И это ведь тоже про нас, сегодняшних и завтрашних.

Маркс различал общественно-экономические эпохи не столько по форме собственности,– как это чаще всего делают,– сколько по второй ипостаси этого отношения: по способу соединения со средствами производства рядового трудящегося.

Способ соединения рядового производителя со средствами производства при капитализме, это труд–рабочая сила. Это труд полностью несамоцельный, который совершается только под давлением материальной нужды, ради получения в обмен на него необходимых для жизни вещных благ.

Социалистическая революция сразу и в корне изменить характер труда не может. Всё, что она может сделать для труда – рабочей силы,– это взять его под мощный всесторонний "патронаж" государства диктатуры пролетариата. Т.е., устранить безработицу, обеспечить цивилизованные условия труда с правом на отдых, ввести бесплатное здравоохранение и образование, предоставить доступное благоустроенное жильё, гарантировать достойную старость и т.д.

Это очень много, но нельзя упускать из виду, что сама по себе система государственного "патронажа" над трудом возникает по причине ещё сохраняющейся внутренней несамоцельности труда и является политическим концентрированным выражением этой его "остаточной", унаследованной от капитализма несамоцельности.

Труд объективно должен перейти на более высокую стадию своей исторической эволюции, превратиться в труд–творчество. Он не может без конца пребывать под надзором и на попечении всемогущей государственной "няньки".

Но в состоянии ли рядовой, массовый трудящийся, "человек из толпы" толком объяснить самому себе и окружающим, чего именно ему нехватает? Конечно же, нет. Ему просто тесно в системе всеобъемлющего государственного патронирования, а где, конкретно, "жмёт",– он и сам, как правило, не знает.

Одному хочется больше товаров на прилавках, колбаса чтобы сорока сортов, а не пяти-шести, другому отдыхать на заграничных курортах, третьему ездить непременно на иномарке, пусть бы и подержанной, и т.п.

Вспомните, из-за какой ерунды разгоралась у нас в народе "перестроечная" истерия. Да, её подогревали искусственно, но всё же… Всё же не за хлебом насущным давились люди первоначально в очередях,– за видеомагнитофонами, джинсами и прочими, отнюдь не самыми нужными для жизни предметами.

Суммарное раздражение обращается против государства–"патрона". То фундаментально хорошее, чем люди от него пользуются, забывается, второстепенное лезет на передний план. Такова разгадка непостижимого, на первый взгляд, феномена, что в социалистических странах вспыхивают восстания, да-да, против социализма, или же народ в массе равнодушно взирает, как государство–"патрон" атакуется внешними врагами.

Не зря классики предупреждали, что застревать на ступени "патронируемой рабочей силы", или фабричного равенства, крайне рискованно, и что переход от формального к фактическому равенству, от рабочей силы к труду–творчеству, это громадный политический сдвиг.

Единственно, они "не успели" растолковать, что к сдвигу этому надо готовиться, что совершаться он будет в социалистической стране и неподготовленность к нему может для социализма в этой стране обернуться самыми драматическими, если не трагическими последствиями.

И опять-таки, нам это показывает пример сталинского СССР, где уже в 20-х годах(!) сумели нащупать нечто подобное на основе глубоко марксистской, типично Марксовой трактовки труда–творчества.

Но новому всегда сопротивляется нечто старое, отжившее. Борьба же нового со старым, это есть критика. Пробуждение творческого начала в человеке,– поэтому,– ярче и заметней всего выражается в обострённо критическом отношении к окружающей действительности, в стремлении что-то в ней изменить.

Марксом,– по существу,– в понятии критики был найден правовой синоним творчества. Замена несамоцельного труда самоцельным, творческим – это, да, грандиозный политический сдвиг. Но для политического сдвига нужен соответствующий политико-правовой язык, иначе вам его не осуществить. Вот категория критики как раз такой язык и предоставляет.

Свобода критики без особого "напряга" прописывается в конституции, обрастает правоприменительными нормами. Всё бесконечное многообразие творческих позывов в людях, сплошь и рядом ими самими толком не осознаваемых,– а стало быть, и вся необоримость их претензий к государству–"патрону", от крупных до подчас мелочных, а то и вовсе дурацких,– всё укладывается в единый правовой каркас конституционно регулируемой свободы критической инициативы, критического волеизъявления.

Благодаря возможности правового регулирования отсеивается всё наносное, вздорное; в твёрдый осадок выпадает только серьёзное, граждански ответственное, только то, что характеризует человека не как чем-то недовольного обладателя "рабочей силы", но как действительного, общественно сознательного борца и творца.

По этому пути и готовы были двинуться Советское государство, партия под руководством И.В.Сталина на рубеже 20-х – 30-х годов, формулируя программу всемерного развёртывания самокритики и массовой критики снизу.

Мы имеем все основания рассматривать программу "критики снизу" как советский проект перехода от первой ко второй фазе коммунистической формации в социалистической стране. Причём, перехода безразрывного, полностью заключённого в институциональные, правовые рамки. Это впечатляющий шаг вперёд во всей истории человечества, ибо до сих пор межформационные и крупные внутриформационные преобразования осуществлялись лишь посредством революций и иных потрясений.

Вы скажете: но не рано ли у нас заговорили о второй фазе коммунистической формации, когда и социализма-то как такового, считай, ещё не было?

Ведь основоположники буквально заклинали: не застревать!..

И.В.Сталин в 1936г. заявил на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов: у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм.[4]

И это никаким шапкозакидательством не было. Социализм не надо представлять себе как какой-то нескончаемый долгострой, в результате которого должно появиться нечто безупречно завершённое. Как первая фаза новой формации, он есть лишь средство решения определённых задач. Как только начинает работать механизм осуществления той или иной задачи, социалистическое общество на этом участке, можно считать, построено.

Со вводом в действие сталинской экономической модели (а это ведь как раз середина 30-х годов) оказалась поставлена на рельсы практического решения проблема обобществления прибавочного продукта, равнозначная по важности с проблемой обобществления средств производства.

В народном хозяйстве начался процесс постепенного сокращения объёма циркулирующей в нём меновой стоимости. Т.е., это процесс своего рода "самоизживания" товарно-денежных, стоимостных отношений. При нормальном (без войны и связанных с нею разрушений) развитии социалистической экономики в ней неуклонно нарастало бы неоплачиваемое (не стоимостное) потребление граждан, и это также энергично подталкивало бы труд–рабочую силу к уходу с исторической сцены. Сбывался бы категоричный вердикт Маркса по отношению к труду в форме рабочей силы: уничтожить такой труд. В "уничтожении" труда как рабочей силы Маркс видел,– как известно,– исторически безвозвратную границу между первой и второй фазами коммунизма.

Конечно, это "уничтожение" не могло быть и не мыслилось Марксом как нечто одномоментное. Это должен был быть достаточно длительный процесс, и вот в качестве такого процесса и определился запуск двухмасштабной ценовой модели. По историческим меркам, он стартовал у нас никак не слишком рано, а вполне своевременно. Напомним, что И.В.Сталин обратился к вопросу о второй фазе в "Экономических проблемах социализма в СССР",– значит, вовсе не считал постановку этого вопроса забеганием вперёд.

Совместное действие сталинской экономической модели и проекта по узаконению "критики снизу" (сталинской демократической модели, как мы предложили это называть),– вот и вступили бы мы в период развёрнутого строительства коммунизма, провозглашённый в Программе КПСС, принятой XXII съездом партии в 1961 году.

И между прочим, если бы оба этих ведущих фактора коммунистического строительства работали, то вовсе не исключено, что к 1980 году,– как и обещала Программа,– мы бы, действительно, жили если и не совсем уж при коммунизме, но во всяком случае очень близко к нему.

Но в том-то вся и беда, что они не работали, ни тот, ни другой.

Что касается двухмасштабной системы цен, то Хрущёв свою бурную и деструктивную карьеру в качестве главы партии и государства начал как раз с её разрушения, через продажу техники МТС колхозам. Свобода критики после XX съезда КПСС в 1956г. свелась к "свободе" безудержного и бездоказательного очернительства всего, что было сделано при Сталине. Сюда же добавились и прочие, антимарксистские по своему духу "новации" Программы 1961 года,– и прежде всего, смещение определяющей роли в общественном развитии от человека как главной производительной силы к "материально-технической базе".

Слова о нашем вступлении в период развёрнутого строительства коммунизма оказались, таким образом, пустой декларацией, а затем стали вообще предметом насмешек.

И тем не менее, вся эта хрущёвская правотроцкистская путаница, вкупе с её сокрушительным провалом на практике, не должны заслонять от нас того, что
          во-первых, сама по себе проблема перехода к высшей фазе коммунистической формации никуда не делась;
          во-вторых, с годами она, не будучи компетентно решаема, приобретала только всё бóльшую накалённость и остроту[5];
          и в-третьих, что она и перед нами, при нашем предвкушаемом "возвращении в социализм", встанет во весь рост, как одна из самых безотлагательных.

Что ж, сталинский – безукоризненно марксистский – ключ к её решению у нас в принципе есть, дальнейшее будет зависеть от того, насколько квалифицированно мы сумеем им воспользоваться.

Маркс,– как, кстати,– и Гегель,– считал раздельное существование в обществе "гражданского" и "политического" начал своего рода историческим пережитком.

"Гражданское общество" существует параллельно и наравне с политическим государством по той же причине исторической незрелости общественных отношений, по какой существует несамоцельный труд, неизбежно оказывающийся объектом эксплуатации, а вместе с тем существует и деление общества на классы, ибо ведь первоисходное классовое деление – это на эксплуатируемых и эксплуататоров.

При таком раскладе государство,– с той же исторически обусловленной неизбежностью,– выступает органом классового насилия эксплуататоров над эксплуатируемыми. Оно становится диктатурой господствующего класса.

Понятно, что любое революционно-освободительное течение испытывает ненависть к диктатуре правящего класса и стремится её разрушить, ликвидировать.

Но, придя к власти, оно ведь и само устанавливает диктатуру победивших в революции слоёв – диктатуру класса–революционера.

Итак, в России в 1917–18 годах установилась диктатура пролетариата.

По Марксу, она должна была бы существовать вплоть до построения "полного" коммунизма: т.е., пока не будет "уничтожен" труд в форме рабочей силы, "фабричное" равенство сменится "фактическим", доминирующим отношением станет труд–творчество, а вместе со всем этим исчезнет почва для членения общества на классы.

Составители нашей Третьей партийной Программы – 1961 года – решили не дожидаться осуществления всех признаков "полного коммунизма" и уже тогда – в начале 60-х годов – объявили диктатуру пролетариата сошедшей с исторической сцены. Советское государство – превратившимся в "общенародное". По достижении "полного коммунизма" общенародное государство должно будет "отмереть".

Давайте с этим проблемным узлом лишний раз немного внимательней разберёмся; ибо его как завязали в 60-х годах, так он и болтается каким-то набрякшим колтуном, и не даёт сдвинуться с мёртвой точки на этом чрезвычайно важном направлении нашего стратегического, доктринального развития.

Во-первых, совершенно ясно, что "упразднение" диктатуры пролетариата было излишне скоропоспешным и ни теоретически, ни практически не оправданным.

Мало того, болтать, будто она в одночасье "сама собой" сменилась на "общенародное государство", это вообще была махровая глупость, недопустимая в столь серьёзном документе, как Программа партии.

Ведь диктатура пролетариата – это не просто фраза, это ОПРЕДЕЛЁННЫЙ ТИП ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА. Какой именно тип – читайте Конституцию СССР, там всё про это написано, ибо Советская Конституция и есть юридическое описание диктатуры пролетариата в том виде, в каком она у нас реально существовала.

Что значит – "государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, превратилось на новом, современном этапе в общенародное государство"[6]? Как это оно вот так, самотёком, что никто ничего и не заметил, "превратилось" из одного типа конституционного устройства в другой? Конституцию, что ли, новую издали? Так ведь ничего подобного не было. Мы как жили, так и продолжали до 1977 года жить по Сталинской Конституции, и в ней в связи с XXII съездом буквально ни строчки не изменилось.

Иными словами, весь этот сюжет со стихийным "превращением" государства диктатуры пролетариата в общенародное государство – сплошная чушь. Тем из наших "левых" теоретиков, которые, заламывая руки, стонут об "отмене" Хрущёвым диктатуры пролетариата, надо прекратить дезориентировать народ, попусту настраивать его против де-юре действующей Советской Конституции 1977 года,– из-за того, что в её преамбулу тоже вкралась ошибочная (но, по счастью, реально ничего не значащая) ревизионистская формулировка.

Повторяем, мы до горбачёвских вредительских выкрутас с Конституцией (условно до 1985 года) жили при самой натуральной диктатуре пролетариата, и когда Съезд граждан СССР говорит о восстановлении действия Конституции 1977 года де-факто, то он зовёт туда же; и если нам и впрямь удастся её действие де-факто восстановить, то мы именно там же и окажемся.[7]

Что касается "всенародного государства", то к этой мысли придётся привыкнуть.

В своё время у нас слишком "налегали" на тот момент, что государство появляется вместе с появлением классов и есть,– таким образом,– формирование сугубо классовое. Естественно, отсюда вытекало представление, что с исчезновением классов государство также должно "отмереть".

Но роль и значение государства, конечно же, не исчерпывается его исторически преходящей функцией аппарата классового господства.

Государство представляет собой исторически наиболее разработанную, наиболее дееспособную и эффективную структурность общества. Оно определяет место и положение человека в этой структуре, фактически – в общественной жизни как таковой, его права и обязанности.

Если основное классовое деление – это деление на эксплуатируемых и эксплуататоров, то в чём же состоит исконное стремление эксплуатируемых?

Ведь не в том же, чтобы оставаться вечно вышвырнутыми из государственного, политического бытия,– но в том, чтобы по возможности в него внедриться, расширить свои права. В идеале – путём революции разрушить "весь мир насилья" и создать другое, новое политическое бытие, в котором "кто был ничем, тот стал бы всем".

Смысл и пафос революции угнетённого класса,– если это именно революция, а не бесцельный и "беспощадный" бунт,– заключается вовсе не в том, чтобы оставить общество без всякой политической структурности, но в том, чтобы структурность устаревшую и изжившую себя заменить политической реальностью более высокого порядка, более совершенной и справедливой.

И поэтому в утверждениях, что на смену диктатуре пролетариата должно придти "государство всего народа", в общем-то, никакой немарксистской "крамолы" не содержится. Ошибочным в них было только то, что в действительности это пришествие "всенародного государства" вовсе не свершилось в 60-х годах прошлого века. До него было – и всё ещё продолжает оставаться – довольно далеко.

А во всём прочем, так разве Маркс не говорил, в той же "Критике Готской программы", о "будущей государственности коммунистического общества"[8]?

Сущность человека, по Марксу,– это совокупность общественных отношений. Человек – существо общественное, "политическое", в том широком и возвышенном значении, какое придавали этому термину древние греки. Вовлечённость человека в дела, в жизнь его "полиса" (государства), к которому он объективно принадлежит,– это его фундаментальная характеристика, отделяющая его от "говорящего орудия", от раба, от животного.

Сущностные качества человека – т.е., его деятельностные, трудовые способности – Маркс квалифицирует как его государственные качества. Сферы деятельности государства связаны с индивидами, но не с индивидами в их абстрактной физической природе, а с их государственными качествами. Государственные функции есть не что иное, как способы существования и действия социальных качеств человека.

Стоящая перед нами задача, отсюда,– это показать государство (но, очевидно, не только показать, а и практически сформировать) как высшую действительность личности /Курсив мой.– Т.Х./, высшую социальную действительность человека.[9]

И у нас ведь,– в основном,– всё по этим предначертаниям и складывалось.

Социалистическая фаза развития мощно "огосударствила" несамоцельный (механический, репродуктивный) труд; это непременно надо было сделать, чтобы впоследствии он мог быть естественноисторически "уничтожен".

Впрочем, если его общественно превознести, поставить на пьедестал и достойно вознаградить (как это практиковалось в СССР в сталинскую эпоху), то он без особых натяжек может "сойти" и за труд–творчество.

А при вступлении нашем во вторую фазу коммунизма начинает "огосударствляться" и сам труд–творчество, труд как реализация творческой способности человека.

Сбывается провидческое Марксово требование "такого государственного строя, который заключает в себе самом, в качестве определяющего начала и принципа, способность прогрессировать … вместе с действительным человеком. Но это возможно только при условии, если "человек" стал принципом государственного строя".

"… необходимо, чтобы движение государственного строя, его прогрессивное движение стало принципом государственного строя, следовательно, чтобы принципом государственного строя стал действительный носитель государственного строя – народ. Самый прогресс и есть тогда государственный строй."[10]

Спрашивается,– в заключение,– и с какой же стати такому государству "отмирать"? У этого нашего "метагосударства", мощно предвиденного Марксом, впереди – безграничное по своим возможностям развитие "вместе с действительным человеком", а никак не "отмирание".

Мы не говорим уже, что "сверхгосударство" коммунизма будет представлять собой своего рода конгломерацию сложнейших мегасистем – энергетической, транспортной, жилищно-коммунальной, космической, оборонно-вооруженческой и т.д.,– управление которыми потребует безукоризненного профессионализма и много чего другого, приобретаемого продолжительным обучением, опытом, утончённой организационной инфраструктурой. И не странно ли выглядят на этом фоне прожекты по передаче таких мегасистем под "общественное самоуправление".

В наших условиях,– т.е., в тех, которые возникнут по освобождении страны от оккупации,– "общественное самоуправление", это очевидный реликт "гражданского общества", которое должно кануть в Лету заодно с трудом – рабочей силой и сопроводительными к нему явлениями. Это всецело несостоятельный вариант управления современным высокоспециализированным отраслевым народным хозяйством.

По нашему убеждению, все эти теории на предмет "безгосударственного" управления высокоразвитой социалистической и коммунистической экономикой должны быть сданы в архив.

Инициативные граждане, конечно же, должны иметь возможность участвовать в управлении производством, но – не путём замены профессиональных управленческих органов на некую неквалифицированную самодеятельность, а через упорядоченную, институционально проработанную систему "массовой критики снизу" (сталинскую демократическую модель).

… но формат сегодняшнего нашего материала вынуждает ставить точку и подводить какие-то, пусть поневоле промежуточные итоги.

И вот, по ходу изложения всей фабулы сами собой возникают неотвратимые встречные, что ли, вопросы.

Да, животрепещущая актуальность Маркса и марксизма под углом зрения тех задач, которые объективно-исторически предстоит решать советским коммунистам, т.е. задач возрождения Советской страны и возвращения её на социалистический путь развития,– это никаким сомнениям не подлежит. Несомненна и адекватность вызовам эпохи тех решений, которые мы можем почерпнуть у Маркса.

Вопрос в другом: насколько актуален, в нынешних временны́х координатах, и адекватен ли имеющимся вызовам АДРЕСАТ всех наших доказательств Марксовой актуальности и правоты? Адресат, т.е. то коммунистическое (по названию) сообщество, которым мы реально располагаем.

Вышеприведённая аргументация,– неоспоримая по своей сути,– не воспринимается десятилетиями, хотя никаких разумных альтернатив ей в движении нет: нет толкового проекта воссоздания подлинно социалистической экономики в освобождённом и возрождённом СССР НЕ на основе сталинской модели; нет проекта демократизации общества НЕ на базе развёртывания "критики снизу"; нет концепции преодоления рубежа между низшей и высшей фазами коммунизма иначе, чем по марксистско-сталинскому, если можно так выразиться, варианту.

Никем не доказано, будто необходимость междуфазового скачка – это "ложная тревога" и нам на этом направлении ничего не грозит.

Игнорируется то, от чего отворачиваться и зарываться головой в песок – это вообще предел глупости и безответственности: прогностичность развиваемого подхода.

Многие ли решатся (и реально решались) на открытый социально-политический прогноз, категоричный и нелицеприятный, в тех условиях, в которые все мы были поставлены нараставшим "девятым валом" психоинформационной войны, где-то с конца 70-х годов? Поднимите руки, кто и куда написал в то время, открытым текстом, что идёт антимарксистский, антисоветский шабаш в идеологии, и если ему не поставить заслона, будет обрушен социалистический строй в стране. Вроде, никто и никуда?

А вот излагаемая здесь позиция позволяла такое писать,– и не потому, что была "никому не опасна", как некоторые нынче фыркают, а потому, что была логически, научно абсолютно непогрешима. И ведь все эти прогнозы сокрушительно подтвердились, причём в обозначенные сроки.

Как же можно таким идейным оружием не пользоваться, сидеть рядом с таким арсеналом, повернувшись к нему спиной, и ковыряться в каком-то убожестве, которое, вот уж действительно, не способно никому ни принести хоть какого-то позитива, ни причинить вреда.

Сказанное относится равно как к соратникам нашим, так и к тем, кто не разделяет наших взглядов.

Соратникам мы не устанем напоминать, что хотим видеть в них беззаветных борцов за нашу советскую Правду, без всяких оглядок и примерок,– а не тех вечно колеблющихся, приглядывающихся и примеривающихся, какими они нередко перед нами предстают.

Ну, а что до несогласных, то советуем им в своих "несогласиях" быть последовательными до конца. А не так, как мы вот тут разбирались с одним шибко "несогласным": "несогласен", руганью брызжет, но тезисы наши прилежно себе переписал и с немалым пафосом выдаёт их за "свои". И это, между прочим, для теперешних "несогласных" давнишняя и вполне типичная картина.

Что ж, за вычетом разных отрицательных моментов,– которые по нашей коммунистической традиции будем рассматривать как в принципе устранимые,– давайте поздравим друг друга и прогрессивное человечество в целом с двухсотлетним юбилеем светоча революционно-освободительной мысли, глашатая гуманизма и уважения к людям труда, пламенного защитника всех угнетённых и несправедливо униженных на земном шаре – Карла МАРКСА!

Информбюро Исполкома
Съезда граждан СССР,
Координационный Совет
Большевистской платформы в КПСС.

[1] См. Т.Хабарова. Не вернёмся в экономике к Сталину – не освободимся никогда. Вступительное слово и выступление на митинге советских граждан г. Москвы 17 марта 1998г. http://cccp-kpss.narod.ru/tinform/sv17m98.htm.

[2] На текущий момент примерно половина их включена в сборник: Т.Хабарова. Моя война за… социалистическую модификацию стоимости (сталинскую экономическую модель), кн. 1. М., 2016.

Сборник запланирован в двух книгах, вторую мы надеемся выпустить в начавшемся, 2018 году.

[3] Политическая экономия.

[4] И.Сталин. Вопросы ленинизма. Госполитиздат, 1953, стр. 553.

[5] См. об этом Т.Хабарова. "Свободные профсоюзы" и иные события в ПНР в свете марксистской концепции двух фаз коммунистического революционного процесса. Москва, январь 1981 г. http://cccp-kpss.narod.ru/arhiv/soprobes/PNR-81.DOC.

[6] Программа Коммунистической партии Советского Союза. Госполитиздат, 1962, стр. 101.

[7] См. об этом Т.Хабарова. В каком государстве мы жили и в каком окажемся по возвращении в СССР? В кн.: Т.Хабарова. Страна, которую мы не потеряли (Проект новой редакции Конституции СССР). М.–Арзамас-16, 2011.

[8] К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, стр. 27.

[9] К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 1, стр. 242, 262–263.

[10] Там же, стр. 240, 284.